Полет Птитса

Эйли Феликс

— Х-хардред, я л-люблю тебя, — запинаясь, проговорил Авис.

И робко поцеловал Хардред в щёку. Сверху капал дождь, а капли на хрустальных деревьях образовали невозможные блики. Благодаря искусственному солнцу появилась радуга — даже две радуги.

— Я не верю в любовь, — тихо повторила она, — если бы я была нормальным человеком, я бы полюбила тебя. Но я — это я.

— Не бойся, — Карл успокоил Донни и дотронулся до её широких плеч, — я тоже не нормальный человек.

Она схватила его крепко и сильно, как урсоид, а он ответил улыбкой. Они стояли и мокли под дождём — возможно, несколько минут. Карл даже не думал о Валдоро и

опоздании. Ему казалось, что он был счастлив как никогда в своей жизни.

Глава 11

Человеческая природа

— Помню, я тогда схватила Ирен за горло, а она как заорёт на всю школу — как полицейская сирена!

— Наверное, это было забавно.

На каникулы инициаты разлетелись по лагерям на различных мятежных планетах, и Авис и Хардред отправились на Мисиму — в центр великой и процветающей империи Синто. Карл и Донни стояли на балконе монастыря, где учился боевым искусствам молодой Хидео Будай. Белые башни с многоярусными крышами были построены на скалах высоко над бурлящим океаном Мисимы. Перед инициатами высился пик священной горы Син-Фудзиямы, окутанный белым туманом, а у подножия монастыря в салатовой долине розовела цветущая сакура.

— Земля, — Карл считал, что такое место, как Мисима, не подходит для обсуждения одноклассниц Хардред, и сменил тему разговора, — какая она вообще? Я видел её только на картинках и знаю, что многие отдают всё, чтобы совершить туда паломничество.

— Там очень темно и грязно, — ответила Хардред, — вся планета утыкана звездоскрёбами, и нифига не видно из-за смога. Даже в пентхаусах богачей на крышах всё хреново. Я даже не представляю, кто и как живёт на нижних уровнях.

Описанная ей картина была полной противоположностью той горной долины, которую они сейчас созерцали. Что же люди сделали со своим родным миром? Превратили в мерзкого, чудовищного спрута, который тянул свои щупальца к другим планетам. А сотни видов растений и животных, населявших Землю, выжили лишь потому, что были вывезены на первые колонии и распространены дальше по всей Галактике.

— А Имперский Дворец? Он огромный?

— Ага. Он больше всех зданий на Земле. Я видела Дворец только издалека, потому что его тщательно охраняют. Никто не может даже подойти к нему просто так.

— Закопались, жулики, — усмехнулся Карл, — нам их оттуда так просто не достать.

— Мало того, что столицу патрулирует куча кораблей, так и вся Луна утыкана пушками и оборонительными сооружениями. Их даже с Земли видно — разумеется, когда видно Луну.

— Под Луной сейчас не погуляешь, — заметил Карл.

— Ага. Но я и так не фанатка романтики.

— Как и я. Не стоит множить сущее без необходимости, а в данном случае сущее — это всякая мишура, которая сама по себе никому не сдалась, но всем положено её иметь.

Сэймэй, столица империи Синто, так же отличался от городов Священной Империи Человечества, как и вся планета, да и всё государство. Там были и небоскрёбы, и флаеры, и городские ярусы, только вместо пропагандистских плакатов и рекламы «Барбалата» горели разноцветные иероглифы, и горожанам мило и слегка нахально улыбались нарисованные большеглазые девочки-кошки. На улице рядом с отелем, где остановились инициаты, странного вида гайдзин кричал что-то на ломаном языке империи Синто и раздавал прохожим белые листовки. На этих

бумажках красными иероглифами было написано: «Проект 'Логика». У гайдзина были длинные чёрные волосы, и он носил чёрный кожаный плащ и тёмные очки, закрывающие глаза. Это Грюнвальд упражнялся в агитации и распространении своих идей.

— Интересно, сколько местных клюнет на удочку Фридриха, — сказал Карл Хардред, когда они вечером вернулись в свой номер в отеле.

Карл отодвинул ширму-сёдзи и вместе с подругой проследовал в небольшую, минималистично обставленную комнату. На полу, покрытом блестящим ламинатом, лежали бамбуковые циновки, а одну из стен занимало огромное окно, за которым сияли огни погружающегося в сумерки города. Из мебели в номере были лишь две низкие кровати, простой деревянный стол и декоративные, расписанные иероглифами вазы.

— Сомневаюсь, что много, — лениво протянула Донни.

— Поэтому я сам не стою целыми днями на улице с листовками, — заключил Карл, — местные очень недоверчивы по отношению к приезжим, а под своего закосить никак нельзя, только если ты не хочешь сменить внешность. Я верен идеям «Логики», но не настолько, чтобы ради них делать глупости.

— По-моему, весь проект — одна большая глупость, — произнесла Хардред.

— Почему ты так считаешь?

— Даже если вы построите эти Дворцы, вам не изменить человеческую природу.

— Хм, — Карл задумался, — ты говоришь как мой отец.

— А может, он и прав?

— Когда видишь людей на Великородине или хотя бы тут, несложно согласиться, — пожал плечами Авис, — тебе не кажется, что наша эволюция идёт слишком медленно, и мы до сих пор живём первобытными инстинктами?

— Так оно и есть, — ответила Хардред, — но я не стала бы ничего менять.

— Почему? — удивился Карл, — Штейнштейн говорил, что в Империи запрещена модификация человека, кроме простейших бионических протезов, потому что религия не позволяет. А нас что в этом сковывает?

— Я считаю, что имперцы тут правы, — сказала Донни, — мы не можем насильственно вмешиваться в чужую жизнь.

— А разве наше существование — уже не насилие? — возразил Авис, — и разве не в наших силах сделать его лучше?

— Не знаю, — ответила Хардред, мечтательно глядя на небоскрёбы вдали.

Через два часа в Сэймэе наступила ночь. За окном яркими точками светились огни небоскрёбов, между которыми сновали гигантские голограммы мультяшных зверушек и девушек, рекламирующих какую-то местную продукцию. Карл и Хардред недолго полюбовались непривычной, экзотической красотой города — после полного экскурсий и всяких диковинок дня им хотелось отдохнуть от впечатлений. Они разобрались с очередной автоматической системой, которыми так славилась империя Синто, и окно номера обрело вид ещё одной стены, а города с голограммами стало не видно. Лампы на потолке тоже потускнели, и можно было готовиться ко сну.

— Давай, может, э-э… попробуем? — робко сказал Карл, переодеваясь в ночную одежду.

Только недавно он был самоуверенным апологетом проекта «Логика», а теперь чувствовал себя полным идиотом — как на Великородине ему было трудно в так называемой «личной жизни», так и теперь мало что изменилось.

— Не надо, — резко ответила Хардред.

Карл в растерянности отвёл от неё взгляд и оглядел комнату — раздвижные ширмы, пёстрые вазы, циновки на полу…

— Это из-за меня? — спросил он.