Полет шершня
Шрифт:
Харальд понял, что отец говорит искренне, и эта мысль выбила его из колеи. Гордость старика ранена, сомнения нет, но это еще не все. Он по-настоящему боится за душу сына. Харальду стало стыдно за свой сарказм. Однако отец не дал ему шанса на примирение.
– Остается вопрос, что с тобой делать.
Харальд даже не понял, о чем речь.
– Да я пропустил в школе всего-то несколько дней. Буду готовиться к университету здесь, дома.
– Нет, – отрезал отец. – Так легко тебе это с рук не сойдет.
– О
– Ты не поедешь учиться в университет.
– Как это не поеду? Конечно, поеду! – перепугался Харальд.
– Я не пущу тебя в Копенгаген, чтобы ты отравил себе душу выпивкой и джазом. Ты доказал своим поведением, что не созрел для жизни в городе. Останешься здесь, будешь у меня под присмотром.
– Но ты не можешь позвонить в университет и сказать: «Не учите моего сына». Они выделили мне место.
– Но денег они тебе не дали.
– Дедушка оставил деньги на мое образование!
– Но распоряжаться деньгами он поручил мне. И я не позволю, чтобы ты растратил их по ночным клубам.
– Деньги не твои, ты не имеешь права!
– Еще как имею. Я твой отец.
Харальд потерял дар речи. Такой поворот событий он не рассматривал. Болезненней наказания для него придумать было нельзя.
– Но ты сам всегда говорил, что получить образование очень важно, – непослушными губами вымолвил он.
– Образование меркнет перед добродетелью.
– И все же…
Отец понял, что юноша по-настоящему потрясен, и немного смягчился.
– Час назад скончался Ове Боркинг. Особого образования у него не было, едва мог имя свое написать. Всю свою жизнь ходил в море на чужих лодках и не заработал даже на ковер, чтобы жена постелила его на пол в гостиной. Но он вырастил троих богобоязненных детей и десятую часть своего скромного заработка еженедельно относил в церковь. Вот что Господь считает достойной жизнью.
Харальд знал Ове, любил и жалел, что тот умер.
– Он был простой человек.
– И что в этом плохого?
– Ничего. Но если бы все были, как Ове, то по сию пору ловили бы рыбу с индейских пирог.
– Очень может быть. Но тебе, прежде чем займешься чем-то другим, придется научиться быть таким, как он.
– Что это значит?
– Одевайся. Надень чистую рубашку и школьную форму. Пойдешь работать. – И отец вышел из комнаты.
Харальд уставился на закрывшуюся дверь. Ну и ну!
Мылся и брился он как во сне. Не мог поверить в то, что случилось.
Конечно, можно поехать учиться и без финансовой поддержки отца. Придется найти работу, чтобы содержать себя, и не получится брать частные уроки, что, по мнению многих, необходимо в дополнение к бесплатным лекциям. Но разве в таких условиях он сможет добиться того, чего хочет? Хочет же он не просто сдать экзамены.
«Нужно время, чтобы хорошо поразмыслить. А пока буду делать то, что скажет отец».
Харальд спустился в кухню и, не ощущая вкуса, съел овсяную кашу, которую подала на стол мать.
Пастор меж тем оседлал Майора, широкозадого ирландского мерина, достаточно сильного, чтобы нести их обоих. Отец сел в седло, Харальд устроился сзади.
Они проехали вдоль всего острова. Дорога заняла час. Добравшись до пристани, дали мерину у колонки напиться и принялись ждать паром. Пастор по-прежнему умалчивал, куда они направляются.
Паром пристал к берегу, паромщик коснулся фуражки, приветствуя пастора.
– Ове Боркинг преставился нынче утром, – сообщил пастор.
– Этого следовало ждать, – отозвался паромщик.
– Хороший был человек.
– Упокой Господь его душу.
– Аминь.
Перебравшись на «большую землю», они снова взгромоздились на мерина и направились в гору, к главной городской площади. Торговля еще не началась, но пастор постучался в дверь галантерейного магазина. Им открыл сам хозяин, Отто Сейр, служивший дьяконом в церкви на Санде. Похоже, он их ждал.
Они вошли внутрь, и Харальд огляделся. В стеклянных витринах лежали разноцветные мотки шерсти. На полках громоздились рулоны ткани: шерстяной, набивного ситца, даже шелковой. Под полками располагались выдвижные ящики, на каждом наклейка с аккуратной надписью: «Лента белая», «Лента цветная», «Резинка», «Пуговицы для сорочек», «Пуговицы роговые», «Булавки», «Спицы».
Душно пахло нафталином и лавандой, как в старушечьем платяном шкафу.
«Так же пахло здесь много лет назад, – вспомнил Харальд, – когда я стоял тут, дожидаясь, пока мать выберет черный атлас, чтобы сшить отцу рубашку для церковного облачения».
Теперь магазин выглядел совсем не таким процветающим – возможно, из-за военных ограничений. Полки под самым потолком пустуют, да и шерсть для вязания не удивляет разнообразием оттенков, как раньше.
«Но что я-то тут делаю?»
Вскоре он получил ответ на этот вопрос.
– Брат Сейр любезно согласился взять тебя на работу, – сказал пастор. – Будешь помогать ему в магазине. Обслуживать покупателей и всячески приносить пользу.
Харальд молча уставился на отца.
– Фру Сейр нездорова и работать больше не в силах, а дочь их недавно вышла замуж и уехала в Оденсе, так что здесь нужен помощник, – продолжал пастор, будто это все объясняло.
Малорослый и лысый Сейр носил крошечные усы. Харальд знал его с детства как напыщенного и вредного хитреца. И сейчас он поучающе потряс толстым пальцем: