Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

Хлевнюк Олег Витальевич

Вопрос о Бухарине на заседании 20 октября рассматривался в связке с сообщением руководителей ОГПУ (Агранова, Менжинского, Ягоды) о показаниях «вредителей». Политбюро приняло по этому поводу следующее решение:

«а) Сообщение ОГПУ о последних показаниях членов ЦК промпартии о террористической деятельности принять к сведению и предложить продолжить дальнейшее расследование.

б) Предложить ОГПУ вопросы о необходимых арестах согласовывать с Секретариатом ЦК. Диверсантские группы арестовывать немедленно.

в) Обязать т. Сталина немедленно прекратить хождение по городу пешком.

г) Признать необходимым в кратчайший срок перевести секретный отдел ЦК со Старой площади в Кремль.

д) Поручить т. Ворошилову ускорить дальнейшую очистку Кремля от ряда живущих там не вполне надёжных жильцов» [85] .

85

Там же. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 54.

Нетрудно заметить, что фабрикация дел

о «террористических организациях», к которым якобы были причастны партийные оппозиционеры, была своеобразной репетицией политических процессов 1935–1938 гг., во время которых политические оппоненты Сталина были сначала посажены в тюрьму, а затем расстреляны. В 1930 г. всё закончилось «мирно». Бухарин в ноябре 1930 г. опубликовал в «Правде» заявление, в котором признал правильность решений XVI съезда ВКП(б), осудил всякую фракционную работу и попытки скрытой борьбы с партийным руководством (читай — Сталиным). «Террористы» из «Промпартии» получили сравнительно небольшие сроки тюремного заключения, а многие через несколько лет были амнистированы. Сталин пока не хотел и не мог идти на более решительные меры. Все провокации и «разоблачения» этого периода преследовали сравнительно скромные цели: создать условия для окончательного подавления оппозиции, запугать всех недовольных и колеблющихся. На волне «разоблачения террористических заговоров» было проведено также выведение из Политбюро Сырцова и Рыкова.

3. Смещение С.И. Сырцова и А.И. Рыкова

О своём намерении произвести перестановки в правительственном аппарате Сталин, судя по известным документам, впервые высказался в письме Молотову от 13 сентября 1930 г. «Наша центральная советская верхушка (СТО, СНК, Совещание замов), — писал Сталин, — больна смертельной болезнью. СТО из делового и боевого органа превратили в пустой парламент. СНК парализован водянистыми и по сути дела антипартийными речами Рыкова. Совещание замов… теперь имеет тенденцию превратиться в штаб…, противопоставляющий себя Ц [ентральному] Комитету партии. Ясно, что так дальше продолжаться не может. Нужны коренные меры. Какие — об этом расскажу по приезде в Москву» [86] . Через несколько дней в письме Молотову от 22 сентября Сталин высказался уже более определённо: «Мне кажется, что нужно к осени разрешить окончательно вопрос о советской верхушке. Это будет вместе с тем разрешением вопроса о руководстве вообще, т.к. партийное и советское переплетены, неотделимы друг от друга. Моё мнение на этот счёт:

86

Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925–1936 гг. С. 217.

а) нужно освободить Рыкова и Шмидта (заместитель Рыкова. — О.Х.) и разогнать весь их бюрократический консультантско-секретарский аппарат;

б) тебе придётся заменить Рыкова на посту ПредСНК и ПредСТО. Это необходимо. Иначе — разрыв между советским и партийным руководством. При такой комбинации мы будем иметь полное единство советской и партийной верхушек, что несомненно удвоит наши силы;

в) СТО из органа болтающего нужно превратить в боевой и дееспособный орган по хозруководству, а число членов СТО сократить примерно до 10–11 (пред [седатель], два зама, пред. Госплана, Наркомфин, Наркомтруд, ВСНХ, НКПС, Наркомвоен, Наркомторг, Наркомзем);

г) при СНК СССР нужно образовать постоянную комиссию («Комиссия исполнения») с исключительной целью систематической проверки исполнения решений центра с правом быстрого и прямого привлечения к ответственности как партийных, так и беспартийных за бюрократизм, неисполнение или обход решений центра…

д) нынешнее совещание замов нужно упразднить, предоставив предСНК совещаться со своими замами (с привлечением тех или иных работников) по своему усмотрению.

Всё это пока между нами. Подробно поговорим осенью. А пока обдумай это дело в тесном кругу близких друзей и сообщи возражения» [87] .

Вполне возможно, что Сталин обратился с этими предложениями не только к Молотову, но и к некоторым другим членам Политбюро. Как рассказывал позже Каганович, в 1930 г. Сталин написал ему из Сочи: «Придётся Рыкова менять. Пусть каждый член Политбюро напишет мнение, и Вы в том числе, кого Вы имеете в виду председателем Совнаркома». «Что писали другие, — говорил Каганович, — я не знаю. Я написал ему так: «Конечно, самое лучшее было бы, если бы Вы были председателем Совнаркома». Но тогда мы не мыслили, что можно совмещать должности Генсека и Предсовнаркома. «Поэтому я считаю, что председателем Совнаркома можно рекомендовать товарища Молотова» [88] .

87

Там же. С. 222–223.

88

Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 60.

Однако, на самом деле, обсуждение предложений Сталина происходило не столь безоблачно, как рассказывал Каганович. 7 октября 1930 г. члены Политбюро обсуждали предложения Сталина, высказанные им в двух письмах Молотову. 8 октября Ворошилов подготовил письмо Сталину, в котором

сообщал о результатах этого обсуждения [89] (судя по содержанию, Ворошилову было поручено довести до Сталина общую позицию). Ворошилов писал, что решение сместить Рыкова поддержано единогласно. Однако по вопросу о новой кандидатуре многие члены Политбюро не согласились со Сталиным. «Я, Микоян, Молотов, Каганович и отчасти Куйбышев считаем, что самым лучшим выходом из положения было бы унифицирование руководства. Хорошо было бы сесть тебе в СНК и по-настоящему, как ты умеешь, взяться за руководство всей страной», — сообщал Ворошилов. «Разумеется, — продолжал он, — можно оставить всё (организационно) по-прежнему, т.е. иметь штаб и главное командование на Старой площади, но такой порядок тяжеловесен, мало гибок и, по-моему, организационно нечёток». Уговаривая Сталина, Ворошилов льстил ему, писал, что в СНК должен сидеть «человек, обладающий даром стратега», ссылался на пример Ленина, возглавлявшего Совнарком. «Итак, я за то, чтобы тебе браться за всю «совокупность» руководства открыто, организованно. Всё равно это руководство находится в твоих руках, с той лишь разницей, что в таком положении и руководить чрезвычайно трудно и полной отдачи в работе нет».

89

РЦХИДНИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 37. Л. 9-12.

Судя по письму Ворошилова, ряд членов Политбюро не приняли также предложение о создании Комиссии исполнения. «Куйбышев первый, за ним и я, и Серго высказали сомнения в целесообразности существования такой комиссии», — сообщал Ворошилов. Особенно недоволен был Орджоникидзе, который «опасается, что созданием КИ вносится некоторый элемент, ослабляющий роль РКИ».

На первый взгляд, заявления соратников Сталина о назначении его на пост председателя СНК выглядят лестью царедворцев, предлагающих своему хозяину очередное звание или орден. Однако на деле ситуация была более сложной. Сила Сталина заключалась в том, что, фактически не отвечая за конкретные направления хозяйственно-политического руководства, он имел возможность сосредоточиться на решении кадровых вопросов и контроле за партийным аппаратом. Лишь эпизодически Сталин вмешивался в решение тех экономических вопросов, которые либо имели, по его мнению, принципиальное политическое значение, либо могли принести ему определённую политическую выгоду. Это крайне удобное положение постороннего наблюдателя и арбитра объективно не могло остаться неизменным при назначении Сталина председателем СНК. В этом случае Сталин, как это было в своё время с Лениным, неизбежно оказался бы вовлечённым в рутину правительственного аппарата, в решение изматывающих «вермишельных» проблем, требующее огромных физических усилий (этот момент, кстати, тоже не следует сбрасывать со счетов), объективно терял роль арбитра в столкновениях руководства правительства и отдельных ведомств, но главное — терял прежние возможности непосредственного контроля за партийным аппаратом. Кстати, соратники Сталина прекрасно понимали это. Ворошилов, отводя в своём письме возможные возражения со стороны Сталина, признавал: «Самый важный, самый, с моей точки зрения, острый вопрос в обсуждаемой комбинации — это партруководство». Несмотря на то что в письме Ворошилова вопрос о непосредственном руководителе партийного аппарата дипломатично не поднимался, само предложение вернуться к ленинским традициям подразумевало, что на «хозяйстве» в ЦК останется кто-либо из помощников Сталина. Возможность отхода Сталина от непосредственного руководства партаппаратом члены Политбюро обосновывали крепостью партии, её возросшей организованностью. «Думаю, однако, — уговаривал Ворошилов Сталина, — что нет никаких оснований полагать, что партия и её органы на 1930 г. менее организованны, прочны (во всех отношениях) и пр., чем то было 10 лет тому назад».

Трудно сказать, в какой мере предложения соратников Сталина были вызваны желанием поубавить его быстро растущую власть (хотя целиком возможность такого расчёта отбрасывать нельзя) и в какой мере сам Сталин подозревал их в подобных стремлениях. В любом случае, Сталина на данном этапе устраивало именно сложившееся «разделение властей», и он настоял на своём варианте. Только через десять лет, когда Сталин достиг власти абсолютного диктатора и получил возможность распоряжаться по-своему усмотрению судьбой любого члена Политбюро, он принял, наконец, пост председателя СНК, реализовав по существу ту формулу, которая предлагалась в письме Ворошилова в 1930 г.

Пока же многочисленные консультации по вопросу о председателе СНК и возражения членов Политбюро свидетельствовали, что Сталину приходилось преодолевать некоторое сопротивление при реализации его принципиальных предложений. Известные документы не позволяют проследить, как развивался данный конфликт в Политбюро. Но решение о замене «советской верхушки» было принято не «к осени», как предполагал Сталин в письме Молотову, а лишь несколько месяцев спустя, в декабре 1930 г.

Нельзя исключить, что с согласованиями в Политбюро вопроса о новом главе СНК была связана длительная подготовка созыва пленума ЦК партии, на котором предстояло утвердить соответствующее постановление. Впервые вопрос о созыве очередного пленума ЦК был поставлен на Политбюро 15 сентября 1930 г., однако точную дату созыва в этот день не установили. 29 сентября Политбюро вновь вернулось к решению о пленуме и постановило созвать его 5 декабря [90] .

90

Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 735. Л. 9-10.