Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

Хлевнюк Олег Витальевич

5 апреля началась забастовка на фабрике им. Ногина в Вичуге. 9 апреля бастовали почти все фабрики города. На следующий день многотысячная толпа двинулась к горсовету, разгромила здание милиции, заняла здания ГПУ и райкома партии. Активные выступления в городе продолжались и на следующий день. В стычках с милицией (согласно официальным отчётам) один демонстрант был убит и один ранен, пятнадцать милиционеров получили тяжёлые ранения, а 40 милиционеров и 5–7 ответственных работников — лёгкие. 12 апреля в Вичугу прибыл Л.М. Каганович. При помощи репрессий и обещаний забастовку на вичугских фабриках удалось прекратить. Помимо Вичуги, забастовки и массовые волнения произошли в ряде других районов Иваново-Вознесенской области — Тейковском, Лежневском, Пучежском [121] . Для локализации выступлений ивановские руководители приняли энергичные меры. 14 апреля было одобрено решение об «изъятии антисоветских элементов» в крупнейших городах. Для предотвращения похода рабочих Тейково в Иваново-Вознесенск было решено не останавливать в Тейково поезда [122] .

В районах волнений проводились массовые аресты руководителей забастовок. Всё это позволило предупредить втягивание в забастовочное движение рабочих других центров, хотя обстановка в регионе оставалась тяжёлой.

121

Подробнее об ивановских событиях см.: Werth N., Moullec G. Rapports Secrets Sovietiques. Paris, 1994, p. 209–216.

122

РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 42. Д. 33. Л. 5.

Хотя ивановские волнения удалось сравнительно быстро подавить, эти события выявили ряд очень тревожных для сталинского режима симптомов. Забастовки и демонстрации произошли в одной из крупнейших промышленных областей в центре страны, неподалёку от столицы и охватили одновременно несколько районов. В любой момент к забастовщикам могли присоединиться рабочие других предприятий, где также наблюдались «тяжёлые настроения». Большое влияние апрельские события оказали на крестьян Ивановской области, многие из которых фактически поддержали рабочих-забастовщиков. По деревням прокатились так называемые «волынки» — коллективные отказы от работы в колхозах, усилился распад колхозов [123] . Активное участие в забастовках и демонстрациях принимали местные коммунисты (в ряде случаев они были их организаторами) [124] . Одновременно полную беспомощность продемонстрировали местные руководители.

123

Там же. On. 20. Д. 121. Л. 226.

124

Там же. Д. 106. Л. 36.

В контексте общей ситуации подобные выступления могли в конце концов привести к непредсказуемым последствиям. И неудивительно, что волнения в Ивановской области были очень серьёзно восприняты в Москве. ЦК ВКП(б) обратился к областной парторганизации со специальным письмом, в котором утверждал, что местные коммунисты проглядели, как «осколки контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, а также изгнанные из наших большевистских рядов контрреволюционные троцкисты и бывшие члены «рабочей оппозиции» пытались свить себе гнездо и организовать выступления против партии и советской власти» [125] .

125

XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии. С. 165.

Сбивая напряжение в Ивановской области, Совнарком СССР оперативно принял решение о направлении туда дополнительных продовольственных фондов. Не исключено, что ивановские события подтолкнули правительство на более решительные «либеральные» меры. В мае 1932 г. появились постановления СНК, ЦИК СССР и ЦК ВКП(б), означавшие новый поворот «генеральной линии». Значительно сократив государственный план хлебо- и скотозаготовок, правительство разрешило свободную торговлю хлебом (после завершения хлебопоставок с 15 января 1933 г.) и мясом (в случае регулярного выполнения поставок в централизованные фонды). Причём если раньше торговля ущемлялась многочисленными налогами и низкими потолками цен, то отныне приезжавшие на рынок единоличники и колхозники могли торговать по свободным ценам. Цель подобных решений была ясна. Продразвёрстка и централизованное снабжение довели страну до голода, и, вспомнив о годах нэпа, сталинское руководство обратилось к личной заинтересованности крестьян.

В весенние и летние месяцы 1932 г. политика, которую иногда называют «неонэпом», казалось, набирала силу. Одно за другим следовали постановления о недопустимости ликвидации личных подсобных хозяйств колхозников, о возвращении им ранее реквизированного для общественных ферм скота, о соблюдении законности и прекращении произвола государственных чиновников в деревне. Реальные корректировки затронули даже курс на форсированную индустриализацию. В августе 1932 г. впервые за несколько лет было принято решение о существенном сокращении капиталовложений, причём более всего сокращалось финансирование тяжёлой промышленности [126] .

126

Девис Р.У., Хлевнюк О.В. Вторая пятилетка. С. 95–96.

Однако все эти сами по себе непоследовательные меры были приняты слишком поздно. Ненадёжный спасательный круг фактически был брошен утопленнику. Осенью 1932 г. кризис приобрёл невероятные размеры.

Кризис 1932–1933 гг., главной составляющей которого был ужасный голод, унёсший несколько миллионов жизней, вновь укрепил государственно-террористическую политику в её самых жестоких формах.

Очень скоро стало ясно, что постановление о свободе торговли не сможет внести перелом в ход хлебозаготовок. Голодавшими крестьянами владела

одна мысль: как пережить зиму и весну. Задавленные многолетним произволом и мало доверявшие властям, они меньше всего думали о судьбе урожая на колхозных полях. Продолжались массовые самороспуски колхозов, сопровождавшиеся, как говорилось в сводках ОГПУ, «разбором скота, имущества и сельскохозяйственного инвентаря». Наблюдалось «усиление тенденций к индивидуальному сбору урожая», «самочинный захват и раздел в единоличное пользование земли и посевов». В ряде мест вспыхивали массовые волнения, которые власти подавляли вооружённой силой [127] . Хлебозаготовки 1932 г. оказались в катастрофическом положении.

127

Зеленин И.Е. Был ли «колхозный неонэп»? С. 110.

Поскольку новый урожай не принёс облегчения, многие районы страны охватила новая волна жестокого голода. В 1932–1933 гг. от голода, по наиболее достоверным подсчётам, умерло от 4 до 5 млн. человек [128] . Бесчисленные секретные сводки были переполнены сообщениями о широком распространении людоедства. Из голодающих деревень в города устремились массы крестьян и беспризорных детей. Страну охватили эпидемии, причём не только сельские местности, но и относительно более благополучные промышленные центры. В ноябре 1932 г., например, свыше 160 случаев заболеваний сыпным тифом в день фиксировали в Ленинграде [129] . В 1932–1933 гг. в СССР было зарегистрировано более 1,1 млн. случаев заболевания сыпным тифом и более 0,5 млн. — брюшным тифом [130] .

128

См.: The economic transformation of the Soviet Union, 1913–1945. Ed. by Davies R.W., Harrison M. and Wheatcroft S.G. Cambridge University Press, 1994. P. 74–76.

129

РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 42. Д. 38. Л. 80.

130

ГАРФ. Ф. P-5446. On. 26/5. Д. 1. Л. 109, 115.

Как ни старались власти поддерживать высокие темпы промышленного производства, бросая на это последние резервы, глубокий кризис охватил и индустриальные отрасли. Даже по официальным оценкам, производительность труда в 1932 году практически не росла. Себестоимость же промышленной продукции превзошла те размеры, которые могла выдержать обескровленная страна.

Перечислением подобных фактов и описанием ужасающих бедствий, обрушившихся на СССР, можно заполнить ещё не один десяток страниц. В мирное время, более чем через десять лет после завершения кровопролитных войн, Советский Союз оказался в положении, напоминавшем военную разруху.

Удержаться у власти в период кризиса сталинское руководство сумело лишь при помощи жестоких репрессий. Основными методами хлебозаготовок стали повальные обыски, массовые аресты, расстрелы и даже выселение целых деревень. ОГПУ «очищало» промышленные предприятия от «дезорганизаторов», «кулаков», «вредителей». Широкомасштабной чисткой городов сопровождалось введение в 1933 г. паспортной системы. В апреле 1933 г. Политбюро приняло решение об организации в дополнение к многочисленным лагерям, колониям и спецпосёлкам так называемых трудовых поселений, куда, помимо крестьян, обвинённых в саботаже хлебозаготовок, предполагалось направлять «городской элемент, отказавшийся в связи с паспортизацией выезжать из Москвы и Ленинграда», а также «бежавших из деревень кулаков, снимаемых с промышленного производства» [131] . За 1933 г. в ссылку было отправлено около 270 тыс. новых спецпоселенцев [132] . Примерно на 200 тыс. на 1933 г. увеличилось количество заключённых в лагерях. Огромное количество людей было осуждено к принудительным работам, многие получили условные сроки заключения. Согласно данным, которые приводил в докладе Сталину и Молотову в ноябре 1935 г. председатель Верховного суда РСФСР, в первой половине 1933 г. только по РСФСР было осуждено более 738 тыс. человек, а во второй половине 1933 г. — более 687 тыс [133] .

131

РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 3. Д. 921. Л. 67.

132

Земсков В.Н. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы. С. 4.

133

Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925–1936 гг. С. 235.

Как обычно в кризисные моменты, усилилась оппозиция «генеральной линии» в самой партии. Судя по известным материалам, в ВКП(б) распространялось мнение о порочности политики Сталина, осуждение его за разжигание неоправданной конфронтации с крестьянством. Некоторые члены партии в это время попытались объединиться и вести целенаправленную антисталинскую пропаганду в ВКП(б). Наиболее широкую известность приобрели материалы так называемого «Союза марксистов-ленинцев», вдохновителем которого был один из старых членов партии М.Н. Рютин. Именно он подготовил в 1932 г. документ под названием «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращение «Ко всем членам ВКП(б)». В обращении, в частности, говорилось: