Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

Хлевнюк Олег Витальевич

За время подготовки к пленуму были произведены существенные кадровые перестановки в ВСНХ, Госплане и Наркомате финансов. В конце октября 1930 г. Сталин окончательно решил проблему Сырцова.

Как уже говорилось, в 1930 г. Сталин относился к Сырцову достаточно подозрительно, причём Сырцов действительно неоднократно давал для этого основания. Разочарованный сталинской политикой, он осторожно, но публично высказывал некоторые из своих опасений. В начале 1930 г. Сырцов выпустил большим тиражом достаточно критическую брошюру «О наших успехах, недостатках и задачах». В июле 1930 г. на XVI съезде партии он говорил не только о победах, но и проблемах.

30 августа 1930 г. Сырцов выступил с речью на объединённом заседании СНК и Экономического совета РСФСР, где рассматривались контрольные цифры на 1930/31 хозяйственный год. Речь была отпечатана 10-тысячным тиражом в виде брошюры и разослана на места. 15 октября по предложению Сталина Политбюро приняло специальное постановление «О брошюре т. Сырцова о контрольных цифрах»: «Считать издание речи т. Сырцова по серии вопросов, не подлежащих оглашению и распространению, ошибочным политическим шагом со стороны т. Сырцова» [91] . Возможно, чашу терпения Сталина переполнил демарш Сырцова на заседании Политбюро 20 сентября 1930 г. При обсуждении финансовых вопросов Сырцов заявил, что второстепенных мер, которыми занимается ЦК для решения острейших финансовых проблем, недостаточно. Положение, заявил Сырцов, столь серьёзное, что необходимо срочно вызвать из отпуска Сталина и предпринимать кардинальные шаги. Большинство Политбюро отклонило предложения Сырцова как «паникёрские». Однако Рыков, напрямую не поддерживая Сырцова, также говорил о высокой инфляции и излишних деньгах в деревне, что дало ещё один повод подозревать Рыкова и Сырцова в благосклонном друг к другу отношении [92] . Подозрения Сталина, видимо, вызывали также контакты Сырцова с первым секретарём Закавказского краевого комитета партии В.В. Ломинадзе, который также позволял себе критические высказывания по поводу текущей ситуации.

91

Там же. Оп. 3. Д. 800. Л. 7.

92

Об этом заседании Политбюро и о солидарности Рыкова с Сырцовым говорил Молотов на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября 1930 г., на котором рассматривалось дело Сырцова-Ломинадзе (РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1002. Л. 127).

21 октября 1930 г. один из близких к Сырцову людей, Б. Резников, написал донос на имя бывшего помощника Сталина, редактора «Правды» Л. Мехлиса. В доносе говорилось, что Сырцов и его сторонники установили контакты с группой Ломинадзе на почве недовольства политикой руководства партии. И те, и другие, утверждал Резников, считают необходимым сместить Сталина.

Донос Резникова Сталину доставили ночью 21 октября 1930 г. Утром следующего дня, поставив в известность председателя ЦКК Орджоникидзе и секретаря ЦК Постышева (Каганович и Молотов в Москве отсутствовали), Сталин распорядился вызвать Сырцова. Найти его удалось уже ближе к вечеру. Сырцов прочитал донос и заявил, что показания будет давать только официально в ЦКК.

Сразу же вслед за Сырцовым в ЦК прибыл Резников и написал новое заявление. Он сообщал, что Сырцов приехал в ЦК прямо с собрания, которое он проводил со своими сторонниками (в том числе и с ним, Резниковым). На собрании, как писал Резников, шла речь о переговорах с Ломинадзе о том, что обе группы решили готовиться к смещению Сталина как легальными, пропагандистскими, так и нелегальными методами. Резников сообщил также, что Сырцов подробно проинформировал своих сторонников о заседании Политбюро 20 октября, где Сталин поставил вопрос о письме Бухарина (подробнее об этом уже было сказано в предыдущем параграфе). В новом доносе Резников привёл также такие слова Сырцова: «…Значительная часть партийного актива, конечно, недовольна режимом и политикой партии, но актив, очевидно, думает, что есть цельное Политбюро, которое ведёт какую-то твёрдую линию, что существует, хоть и не ленинский, но всё же ЦК. Надо эти иллюзии рассеять. Политбюро — это фикция. На самом деле всё решается за спиной Политбюро небольшой кучкой, которая собирается в Кремле, в бывшей квартире Цеткиной, что вне этой кучки находятся такие члены Политбюро, как Куйбышев, Ворошилов, Калинин, Рудзутак и, наоборот, в «кучку» входят не члены Политбюро, например, Яковлев, Постышев и др. Далее он сказал, что тов. Ворошилов отшит от работы, его заменили Уборевичем, человеком беспринципным, дьявольски самолюбивым, явным термидорианцем. Ворошилова же думают назначить вместо Рыкова» [93] .

93

РЦХИДНИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9333. Т. II. Л. 135.

По поводу второго заявления Резникова Сырцов также отказался давать какие-либо объяснения. Тогда в ЦК были вызваны другие участники собрания — Каврайский, Нусинов, Гальперин. На очной ставке с Резниковым они отрицали его обвинения, а поэтому были арестованы и отправлены в ОГПУ.

Совместными усилиями ЦКК и ОГПУ у всех обвиняемых, включая Сырцова и Ломинадзе, были получены признания в антипартийной, фракционной деятельности. 4 ноября 1930 г. состоялось объединённое заседание Политбюро и президиума ЦКК, рассмотревшее по докладу Орджоникидзе вопрос «О фракционной работе т.т. Сырцова, Ломинадзе, Шацкина и др.» После длительного обсуждения было принято решение вывести Сырцова и Ломинадзе из ЦК, а Шацкина из ЦКК. Для выработки резолюции была создана комиссия ЦК и ЦКК, в которую вошли Орджоникидзе, Сталин, Косиор, Каганович, Куйбышев, Ворошилов, Рудзутак, Шкирятов, Ярославский, Калинин, Молотов и Киров. Подготовленная комиссией резолюция была утверждена только через месяц, 1 декабря, и была опубликована в газетах 2 декабря. В ней говорилось, что Сырцов и Ломинадзе организовали ««лево»-«правый» блок, платформа которого совпадает с взглядами «правого уклона»».

Решение об исключении Сырцова и Ломинадзе из ЦК, а Шацкина из ЦКК осталось в силе.

В докладе на объединённом заседании Политбюро и президиума ЦКК 4 ноября Орджоникидзе сообщил: Сырцов считает, что дело против него было «подстроено». «Он всерьёз думает, например, — говорил Орджоникидзе, — что ЦК и ЦКК знали, что они делают с Нусиновым, Каврайским, Резниковым. (Далее при правке стенограммы Орджоникидзе вычеркнул фразу: «и давали ему идти по этому пути». — О.Х.). Он и теперь убеждён, что Каврайский, Нусинов и Резников были или агентами ГПУ или агентами ЦК и ЦКК, которые были к нему приставлены. На всё это приходится разводить руками и поражаться, каким образом Сырцов доходит до таких нелепопреступных утверждений. И только» [94] . Однако, сетования Орджоникидзе вряд ли были искренними. Сырцов, несомненно, был прав во многих своих подозрениях. Как и в других подобных случаях, в «деле» Сырцова — Ломинадзе переплелись некоторые реальные события и провокация, намеренно обострявшая ситуацию. Подготовка этого «дела» может служить хорошим примером сталинских методов политической борьбы на том этапе утверждения единоличной власти, когда Сталин ещё не мог открыто расправиться с любым из своих соратников [95] . Однако применительно к рассматриваемой теме специального внимания заслуживают два обстоятельства «дела»: обвинения Сырцова в адрес Сталина по поводу ограничения прав Политбюро и причины принятия необычно мягкого решения против лидеров данной «антипартийной группы».

94

Там же. Ф. 85. On. 1 /с. Д. 130. Л. 15–33.

95

Подробнее о «деле Сырцова-Ломинадзе» см.: Davies R.W. The Syrtsov-Lominadze Affair // Soviet Studies. Vol. 33, № 1 (January 1981); Старков Б.А. «Право-левые фракционеры»// Они не молчали. М., 1991; Кислицын С.А. Вариант Сырцова (из истории формирования антисталинского сопротивления в советском обществе в 20-30-е гг.). Ростов-на-Дону, 1992.

Впервые о высказываниях Сырцова по поводу совещаний сталинской фракции и «отсечения» от руководства части Политбюро, как уже говорилось, сообщил Резников в доносе от 22 октября. На следующий день, 23 октября, во время допроса Сырцова комиссией ЦКК (в комиссию входили: Орджоникидзе (председатель), Постышев, Ярославский, Землячка) вопрос всплыл вновь. Однако Орджоникидзе, «беседовавший» с Сырцовым, постарался его замять. Вот соответствующий фрагмент стенограммы.

«Сырцов: Мне кажется ненормальным является положение, при котором целый ряд решений Политбюро предрешается определённой группой. Я вполне понимаю, когда из неё исключается Рыков, как человек, допустивший правые ошибки и ведущий неправильную политическую линию. Но насколько я себе представляю, что в составе этой руководящей группы совершенно не участвуют и являются механическими членами Политбюро Куйбышев, Рудзутак, Калинин и это создаёт такое положение, при котором…

Орджоникидзе: Кто же составляет эту группу?

Сырцов: Остальные за этим вычетом, очевидно, или часть этих остальных.

Орджоникидзе: Раз ты говоришь, так ты и должен знать.

Сырцов: И этим я объясняю то обстоятельство, что по целому ряду вопросов отдельные представители Политбюро при другом обсуждении, при другом подходе они не были бы связаны предварительным обсуждением и ставили бы вопросы несколько иначе» [96] .

96

РЦХИДНИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9333. Т. II. Л. 121.

Свидетельства Сырцова в данном случае имеют особое значение. Как кандидат в члены Политбюро, он многое знал о взаимоотношениях между членами Политбюро, несомненно, был осведомлён о таких нюансах этих взаимоотношений, которые могут быть доступны только непосредственному участнику событий. Неосведомлённость Сырцова по поводу некоторых акций (например, его мнение о том, что на пост председателя СНК вместо Рыкова готовится Ворошилов, хотя Сталин уже согласовал со своими ближайшими соратниками кандидатуру Молотова) свидетельствовала лишь о высокой степени конспирации во «фракции» Сталина. В то же время этот факт подтверждал наблюдения Сырцова о существовании такой «фракции». Вряд ли Сырцов случайно заговорил о «фракции» и «механических» членах Политбюро. Зная о сложной обстановке в Политбюро, он, скорее всего, надеялся на некоторую поддержку «механических» лидеров, права которых игнорировал Сталин.

Обвинение во «фракционности» было самым серьёзным из всех возможных обвинений, выдвинутых против Сталина. До тех пор, пока ситуация в стране находилась под контролем, никто не мог убедить высших партийных чиновников (прежде всего, членов ЦК), что избранная «генеральная линия» ошибочна и пагубна. Слишком далеко зашли коллективизация и «раскулачивание», а члены ЦК, поддержавшие Сталина против Бухарина, Рыкова и Томского, несли за это прямую ответственность. Другое дело, если тотчас после победы в многолетней борьбе с «левой» и «правой» оппозицией, Сталин, который всегда старался выглядеть «жертвой» интриг оппозиционеров, начал отсекать от руководства своих верных сторонников, т.е. готовить очередной раскол. Такие обвинения могли ввести в смущение даже самых верных сторонников вождя. Несомненно, Сталин понимал это. В своей речи на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября он сразу же заявил, что секретных заседаний на бывшей квартире Цеткин не было, что он там лишь готовился к докладу для XVI съезда партии («вдали от телефонных звонков») и беседовал с отдельными членами Политбюро. «За период моей работы в этой квартире у меня побывали там по одному разу и в разное время Молотов, Калинин, Серго, Рудзутак, Микоян. Ни Каганович, ни Яковлев, ни Постышев, вопреки сообщению т. Сырцова, не бывали в этой квартире, никаких собраний не было и не могло быть на этой квартире. Встречались ли мы, иногда, некоторые члены Политбюро? Да, встречались. Встречались, главным образом, в помещении ЦК. А что в этом плохого?» [97] .

97

Там же. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1002. Л. 173–174. Впервые на этот момент в выступлении Сталина обратил внимание С.А. Кислицын (Кентавр. 1993. № 1. С. 118).

Есть, однако, все основания полагать, что Сталин лгал. Практика организации «фракционных» заседаний Политбюро, на которых обсуждались и предрешались все основные вопросы, выносимые затем на официальные заседания, сложилась ещё в 20-е годы. Известно, что в период борьбы Сталина, Зиновьева и Каменева с Троцким, действовала так называемая «семёрка» — «фракционное» Политбюро, в состав которого входили все члены Политбюро, кроме Троцкого. После разрыва Сталина с Зиновьевым и Каменевым, во время борьбы с «объединённой» оппозицией в 1926–1927 гг., Сталин и его сторонники в Политбюро также предварительно согласовывали решения по ключевым вопросам, выступая на официальных заседаниях Политбюро единым фронтом. Об этом свидетельствуют, например, письма Сталина Молотову, многие из которых фактически были адресованы всей сталинско-бухаринской группе в Политбюро [98] . Пока неизвестно, как конкретно сталинское большинство в Политбюро согласовывало свои акции против группы Бухарина, Рыкова, Томского в 1928–1929 гг. Однако о том, что такое согласование было регулярным, свидетельствует весь ход борьбы Сталина с «правыми». Таким образом, в 1930 г. Сталин использовал старые, надёжные методы политической борьбы. Основания для этого у него были — в Политбюро оставался Рыков. Новым было лишь то, что по каким-то причинам Сталин на этот раз решил отстранить от решения принципиальных вопросов не только политического оппонента — Рыкова, но и ряд собственных соратников. Возможно потому, что считал их недостаточно «твёрдыми», опасался их колебаний в решительный момент, либо просто полагал, что они не способны принести пользу в таком «деликатном» деле. Напомню, что Сырцов называл среди «механических» членов Политбюро Калинина, а Сталин в это же время обвинял Калинина в связях с «вредителями».

98

Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925–1936 гг. С. 70–72, 88–91 и др.