Политика. История территориальных захватов XV-XX века
Шрифт:
Характерно, как началась на море в 1702 г. эта война: англо-голландский флот стал блокировать Кадис, так как англичане проведали, что туда должны прибыть из Америки испанские транспорты с грузом золота и серебра. Этот груз был так велик и до такой степени необходим именно для ведения войны, что обе стороны с большим беспокойством ждали неминуемого морского столкновения.
Испанские тяжело нагруженные галионы посреди Атлантического океана бьши встречены 23 судами французского военного флота, вышедшими, чтобы эскортировать драгоценный груз. Француз Щато-Рено посоветовал испанскому командиру дону Мануэлю Веласко идти не в Кадис, а в какую-нибудь французскую бухту, чтобы укрыться там и выгрузить драгоценные металлы раньше, чем англо-голландский флот, сторожащий
Но дон Веласко очень скептически отнесся к этому дружескому совету, решив, что едва ли союзники, заполучив испанское золото в свои руки, так скоро решатся расстаться с ним. Он направился не во Францию, а все-таки в Испанию, в бухту Виго.
Здесь-то 22 октября 1702 г. англо-голландский флот и настиг испанцев и французов. Произошла упорная морская битва, закончившаяся полной победой англичан. Из 23 французских кораблей был сожжен и потоплен 21; из 24 испанских транспортных талионов было потоплено 19, а пять было взято в плен англичанами. На этих пяти кораблях оказалось золота, серебра и драгоценных камней почти на 1/4 млн фунтов стерлингов, считая английской золотой монетой. Судя по позднейшим показаниям уцелевшего экипажа, несметные сокровища утонули вместе с 19 кораблями ( 1/2 млрд. реалов тогдашней испанской золотой монеты очутилось на дне океана).
Это было в начале войны. Вся эта кровавая эпопея, завершившаяся в 1714 г., хоть и закончилась утверждением внука Людовика XIV на испанском престоле, не была все же победоносной для французов. Англичане остались бесспорными владыками морей.
Что касается колониальных владений Испании, то испанский торговый капитал, хоть и ослабевший в ту пору, вовсе не желал делиться с французским своими приобретениями и позициями, захваченными в предшествовавшие два столетия.
В течение всего XVIII в., последнего века, когда еще Испания сохраняла свою колоссальную заморскую империю, французы, несмотря ни на какие «семейные союзы», ни на какое родство обеих линий дома Бурбонов — испанской и французской, всегда третировались в испанских колониях как чужеземцы, и их коммерческая деятельность стеснялась там всякими способами.
Не флот адмирала Блека и других английских адмиралов и не армии Людовика XIV покончили с голландским великодержавием, эти силы лишь несколько ускорили процесс. Основная причина лежала глубже. Она заключалась в том, что торговля стала в Голландии заглушать рост промышленности, Голландия все больше и больше и все бесповоротнее и исключительнее превращалась в страну, главное свое богатство основывающую на торговле, на посреднической роли между производителем и потребителем. Она все более и более становилась уже с конца XVII в. (если не раньше) тем, что Маркс называл «чисто торговым народом». Он, как уже отмечалось ранее, видел в неминуемом, абсолютно неизбежном упадке таких «чисто торговых народов» особую форму, в которой выражается победа промышленного капитала над торговым, победа высшей формы экономической жизни над низшей формой. Эта победа была неизбежно связана с поступательным ходом всего капиталистического производства.
Этот привычный ход мыслей у Маркса настойчиво, дважды приводит ему на память именно историю упадка Голландии и параллельно идущего возвышения Англии. Он всякий раз в виде иллюстраций своей мысли вспоминает именно Голландию. Это упоминание обличает глубокое проникновение в самую сущность вопроса.
Голландия из первой по богатству державы земного шара, какой она была в середине XVII в., сделалась второстепенным, борющимся за свое существование маленьким государством середины XVIII в. не потому, что англичане топили ее суда, — она их топила тоже немало, и не потому, что ее на суше били французы, — она тоже их била и помогала бить. Но условия всего ее экономического развития были таковы, что в подавляющей массе ее громадное богатство проистекало из торговых прибылей, и голландский купец был в конце концов побит английским промышленником.
Те, которые совсем не нуждались для своего процветания ни в машинном прогрессе, ни в каком-либо техническом прогрессе вообще, были побеждены теми, кто выдвинул и поддержал промышленную революцию и ею обильно воспользовался.
Купеческие магнаты и золотые мешки Амстердама, Саардама, Батавии с презрительным недоумением и недоверием слушали рассказы о Харгривсе, Картрайте, Аркрайте, Уатте: все, в чем сами они нуждались, это в том, чтобы мировая история как-нибудь вернулась к счастливым временам XVII столетия и, вернувшись, остановилась навеки.
Говоря о страшной для русского народа двадцатилетней войне с Швецией, происходившей как раз в те годы, когда на западе Европы свирепствовала война за испанское наследство, Ключевский замечает: «Упадок переутомленных платежных и нравственных сил народа стоил крупного займа и едва ли окупился бы, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, даже пять Швеции». С еще большим правом можно применить эти слова к Франции во время и после войны за испанское наследство, но, пожалуй, еще в большей степени — к Голландии. Обе страны вели за время Людовика XIV три страшные долголетние войны и деятельно истощали свои силы. Обе вышли из последней войны, длившейся 12 лет, с потрясенными государственными финансами, с истощенными военными силами. Голландия уже не могла играть после 1734 г. ту роль, которую играла в 1667 г., когда Людовик XIV впервые на нее напал; она сохранила самостоятельность, но навсегда утратила великодержавное положение. Франция тоже в 1715 г., когда умер Людовик XIV, мало напоминала ту державу, которая главенствовала в Европе еще в 60–70—80-х годах XVII столетия.
Если кто остался в выигрыше, то это была Англия. Английская буржуазия готовилась к длительному экономическому состязанию с Голландией, к еще более длительной как экономической, так и военной борьбе с Францией. Шансы на победу над обеими соперницами были теперь больше, чем еще в начале последней четверти XVII в. А главные плоды этой будущей, но уже наперед учитываемой победы английский капитал рассчитывал пожать в колониях.
Его расчеты оправдались.
Об Индии и о начале борьбы между европейцами за Индию и за торговлю с Индией будет сказано ниже. Здесь приведу только главные данные о том, каковы были позиции, которые успели занять французы перед началом этой борьбы в Индии и на островах Индийского океана, лежащих на прямом пути в Индию от мыса Доброй Надежды до индийских берегов.
Первые попытки французских купцов завести непосредственные сношения с Индией начинаются лишь на несколько лет позже, чем первые голландские экспедиции туда. Первый французский корабль побывал в индийских водах в 1602 г. (отправившись туда из Северной Франции за год с лишним перед тем), у берегов Цейлона.
Но первые французские поползновения торговать с Индией и Индонезией неизменно встречались с враждой и открытыми нападениями со стороны голландцев, которые ни англичан, ни французов не желали подпустить к разделу португальского наследства, а твердо и вполне сознательно решили, вытеснив португальцев, всецело и без всяких партнеров монополизировать всю восточную морскую торговлю в своих руках.
Тем не менее время от времени эти попытки французов повторялись, и редкие их корабли, которым удавалось вернуться во Францию невредимыми, ускользнув от голландцев, все более и более возбуждали во французском торговом мире интерес к этой все не дававшейся французам торговле.
По пути в Индию французы однажды натолкнулись (в 1630 г.) впервые на колоссальный остров, лежащий к северо-востоку от мыса Доброй Надежды. Это был Мадагаскар, размерами (590 тыс. км 2) превосходивший всю Францию. Он был известен португальцам еще с самых ранних лет после появления их в Индийском океане: его открыл Диас (не Бартоломеу Диас, открывший в 1486 г. мыс Доброй Надежды, а Диего Диас). Но португальцы не очень много внимания уделили этому громадному острову, так же как спустя 100 лет после них и голландцы. И тех и — потом — других манили Индия и Индонезия, а Мадагаскар их интересовал больше в качестве стоянки для кораблей, идущих в Индию и из Индии.