Полночь в Часовом тупике
Шрифт:
— Вы консьерж? — спросил Виктор.
— Нет, мсье, я портье, это большая разница. Вход запрещен.
— У меня есть разрешение, — сказал Виктор, показывая письмо с печатью и подписью Огюстена Вальми.
— А кто мне может поручиться, что оно не фальшивое? Такое уже случалось.
— Но я к тому же друг Рафаэля Субрана. У нас назначена была встреча на 29 октября, потом на 2 ноября, но я зря волновался. Я оставлял ему записку, вы, по всей вероятности, забыли ему передать? Мы должны были встретиться седьмого, но он не пришел.
— Что вы такое несете, господин не-имею-честь-знать? Я уже тридцать лет наблюдаю, как сюда приходят и отсюда уходят артисты,
Портье, видимо, принадлежал к категории старых искренних пуритан-фанатиков, таких немало встречается.
— Но пропустите же меня! — стоял на своем Виктор.
— Нет, говорю вам. Вот уже две недели после каждого спектакля по пьесе «Дегенераты!» труппа репетирует «Горюшко», комедию в трех актах Мориса Вокера, которую покажут тринадцатого числа. Закончат они только в час ночи.
— Тринадцатого? В день конца света? Это, скорее, большое, настоящее горе.
— Мсье, я не готов оценить ваше остроумие. Вы издеваетесь над автором пьесы.
— Да боже меня упаси. Но вы берете на себя ответственность отказать мне в моем намерении. Комиссар Вальми будет в ярости, если только вы не позволите мне изучить вашу книгу, где отмечены приходы и уходы.
Портье явно не знал, что делать. Он почесал затылок и внезапно выпалил:
— Это будет стоить сто су.
Виктор сунул руку в карман, но пока не доставал деньги.
— Я хотел бы удостовериться, что вы скажете мне все как есть.
— Да покажу я вам мой журнал, там все отмечено. Вот же, читать умеете? 29 октября, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 и сегодня, 11 ноября: начало представления в семь тридцать, конец в десять тридцать, конец репетиции в час ночи, вы довольны? Видите, ваш друг занят. Я уж не говорю о воскресеньях, когда все эти господа и дамы еще и утром на сцене.
Виктор пробежал глазами имена актеров, присутствовавших на репетициях. Рафаэль Субран не пропустил ни одной.
Глава семнадцатая
По общему соглашению Кэндзи, Виктор и Жозеф решили, что ввиду предстоящих рождественских и новогодних праздников две витрины книжного магазина «Эльзевир» будут посвящены литературе для юношества. Оба молодых отца, привыкшие к феминистическим выпадам своих жен, воспротивились решению Кэндзи выставить в одной литературу для мальчиков, а в другой — литературу для девочек. И весело перемешали яркие золоченые обложки романов Жюля Верна и произведений графини де Сегюр, «Семьи Фенуйар» Кристофа и «Ундины» Фридриха де ла Мотт-Фуке, сказок мадам д’Онуа и Андерсена. Это было выше понимания Кэндзи, который терпеть не мог эти басни, которые написаны исключительно для того, чтобы убедить читателей всех возрастов, что в жизни больше от мечты и приключения, чем от реальной действительности. Поэтому он придумал себе повод, чтобы пойти проветриться и хотя бы ненадолго насладиться одиночеством.
— Какая муха его укусила? Не он ли ездил по разным странам, путешествовал по диковинным краям? Он все детство рассказывал мне удивительные легенды и истории. Просто не узнаю его! — пробормотал Виктор.
— Подарочки-то больше чем через месяц посыпятся, можно предположить, что великий Маниту [62] не особенно жалует все эти детские забавы, — ответил Жозеф, ставя на самое видное место сборники сказок, написанные Айрис и иллюстрированные Таша.
— Ну пожалуйста, побольше уважения. Кэндзи обожает своих внуков, и Алиса тоже дорога его сердцу. Я подозреваю, что его что-то гнетет.
62
Маниту — «великий дух» в мифологии индейцев.
— Если завтра случится конец света, мы не успеем выполнить заказы большинства клиентов, — предположил Жозеф.
— А какую легенду вы придумали для Айрис?
— А какую вы для Таша?
— Она обо всем догадалась, но молчит.
— Айрис тоже, я почти в том уверен. Однако она что-то сболтнула матери. Вчера, когда я вернулся, Эфросинья со мной сквозь зубы разговаривала. И конечно, жаловалась, как тяжел ее крест!
— Я звонил в «Комеди-Франсез», там сегодня нет спектакля. Я предложил Шарлине Понти сегодня отправиться с нами на концерт в кабаре «Небытие». Она с радостью согласилась. Что-нибудь сымпровизируем, я еще не придумал, как себя вести. Хочу проверить ее алиби на 7 ноября, когда она ушла с военным.
— Думаете, она замешана во всей этой афере со скачками?
— Луи Барнав был кучером. А я вспоминаю, что она мне как-то рассказала, что работала в цирке Фернандо и занималась вольтижировкой [63] , так что хорошо разбирается в лошадях. Нюхом чую, что-то связывает две эти темные личности.
— Вполне достойная гипотеза. Либо она старается подороже продать вам свои прелести, либо надеется обернуть ситуацию в свою пользу. То, как она вломилась к вам домой, доказывает, что она не робкого десятка. А почему кабаре «Небытие», лучше ничего нельзя было придумать?
63
Вольтижировка — вид конного спорта с акробатическими упражнениями.
— Потому что это заведение играет важную роль во всей истории. У нашего убийцы, помните, пунктик на времени.
— Ох, и боюсь я этого спектакля! Надо как-то отговориться на вечер, на этот раз мне спуску не дадут, — пожаловался Жозеф.
Перед витринами прошелся Кэндзи, критически осмотрел экспозицию. Вошел в магазин, ни слова не говоря, сел на свое рабочее место и положил перед собой только что купленный блок бумаги верже. Звякнул колокольчик.
— Гляди-ка, самурай явился — не запылился, — прошептал Жозеф. — Этот Ихиро мне на нервы действует, тоже мне, специалист по последнему пути!
Ихиро сухо поздоровался с ними и завел тихую уединенную беседу со своим другом. Быстрые яростные взгляды, которые метал Кэндзи на Виктора, убедительно показывали, что сейчас на него обрушится град упреков. Но он решил не обращать внимания на надвигающуюся грозу.
Сверху спустилась Джина в оливково-зеленом атласном платье, накинула черную бархатную мантилью, надела на голову кремовую фетровую шляпу с широкими полями и вышла, не говоря ни слова.
Обрадованный уходом своей недоброжелательницы Ихиро Ватанабе, похоже, решил еще крепче окопаться в магазине. Он встал и во всеуслышание произнес: