Полное собрание стихотворений

Кленовский Дмитрий Иосифович

378

Я здесь узнал мельчайшие цветы, Их называют «луговая пена». Они в глаза не бросятся, но ты Их, проходя, заметишь непременно. Они цветут вперегонки с весной И островками вкраплены густыми В зеленые лужайки, а порой Канавы у дорог пестреют ими. Они так умилительно легки И, сорванные, так поспешно вянут, Что на букеты или на венки Их даже дети обрывать не станут. Своей и белизной и синевой Они подобны той эгейской пене, Откуда Афродита сквозь прибой На мраморные поднялась ступени. А если любишь средние века И хороводы девушек в апреле - Сядь

на траву и обожди, пока Тебе их дорисует Боттичелли. 1969

379

Как прельщает нас порой Суетою праздной Хлопотливый, звонкий строй Жизненных соблазнов! Долетят ли с высоты К нам слова простые: «Отойди от Марфы ты, Обожди Марию!»

380

Если вера моя права - Дай мне правильные слова, Чтоб о ней рассказать другим, Чтоб она не ушла, как дым, С отгоревшей моей душой В тот обещанный мне покой, Где, у вечности под ключом, Не скажу уже ни о чем. 1970

381

Нет, с Богом говорить я не умею! Его обитель мне едва видна. Ни в дверь к Нему я постучать не смею, Ни дотянуться до Его окна. Другое - ангел. Он в прихожей Бога Меня принять и выслушать готов, И мы порой беседуем немного, Словами - я, а он - без всяких слов. Он понимает все мои заботы, Не сердится, пусть даже буду я неправ, Он иногда через мою дремоту Проходит ночью, строчку подсказав. Но мне порой вот этот путь окольный К живому Богу кажется грехом, И мне тогда и совестно, и больно, И начинаю я мечтать о том, Что, может быть, когда-нибудь наскучат Ему беседы эти за стеной, И выйдет Он и скажет мне: «Не мучай Себя! Войди! Поговори со мной!» 1969

382

Ангелам живется тяжело Меж людьми, что ими же хранимы. Слишком велико земное зло И так часто непреодолимо! И бледнеет лик их иногда От сознанья своего бессилья, Опускаются у них тогда - Нет, конечно же не руки!
– крылья. «Можешь?» - «Да!», «А это можешь?» - «Нет...» - Прозвучит то радостно, то глухо. Вслушайся в нездешний их ответ, Вслушайся своим нездешним слухом! И пойми: им больно отказать, Горько им и за тебя тревожно, И старайся их не огорчать Просьбами о том, что невозможно! 1970

383

На кладбище живым занятий много, Там можно целоваться, красть цветы, Грустить о том, что вот умрешь и ты, Писать стихи и объясниться с Богом. Но что там делать мертвым? Спать и спать! Прохожего спугнуть? Неинтересно! Кто нынче верит в призрак бестелесный? Напрасно будешь ты костьми стучать! Ну разве новичка втянуть в допрос: Как было, очень иль не очень больно? И как ушел: насильно или вольно? Автомобиль? Аэроплан? Склероз? Но это тоже надоело им, И в равнодушии своем им слаще Досуг свой проводить в дремотной чаще, Передоверив кладбище живым. 1969

384

Есть всегда такие вещи дома, Что с тобой почти всю жизнь прошли: Ложки, бритвы, ножницы, альбомы - Мелочи заботливой земли. Ты сроднился с ними и, конечно, Иногда досадою томим, Что, когда умрешь, они беспечно Подружатся с кем-нибудь другим. Я решил: со мной, в моей могиле Я велю их всех похоронить, Чтобы так, как мне они служили, Не

смогли они другим служить. Поступлю как предок мой когда-то, Что, заветы древние храня, В смертный путь свой, избежав утраты, Брал жену с собою и коня. 1969

385

Эту ночь перед той дуэлью - Кто провел ее рядом с ним, Вместе горького выпил зелья, Тем же ангелом не храним, Чтоб потом уверять утешно, Что спокоен он был и смел, И оделся, мол, не поспешно, И письмо написать успел? Может, все по-иному было: Страсти гнали его и жгли, Мысль томила, не изменила ль Все ж, хоть в помыслах, Натали? Не боялся ли? Может, очень? Пусть! Нам истина не страшна! Ни одна из всех его строчек Тем не будет оскорблена! Испытующе то и дело Мы поэтам глядим в глаза, Но ведь важно не то, что делал - Важно только, о чем сказал! 1970

386

Словно кошка своих котят, Я стихи мои все вылизываю. Отойду - и скорей назад, Хлопотать начинаю сызнова. Что-то шерстка еще бледна, Не лоснится, как надо было бы - И проводишь всю ночь без сна Над своими, над сердцу милыми. Ну, понятно, меж ними есть Неудачные от рождения: Грубовата бывает шерсть, Пятна в этаком разночтении. Пожалеешь, конечно, их, Много с ними и зря намаешься, Но в ведре утопить таких Как-то все-таки не решаешься. Вот и бродят они кругом И читателям в ноги тычутся. Лучше было бы им ведром Своевременно ограничиться! 1970

387

Их когда-то называли «перси». Как пришло, откуда это слово? В нем звучат и «Персия», и «персик» - И разгадка будто бы готова! Не персидских ли красавиц груди На миниатюрах древних или Пара персиков на плоском блюде Нас на это слово вдохновили? Нет, конечно, это все пустое, В том ни капли смысла не найдется, И филолог, прочитав такое, Надо мной, поэтом, посмеется. Но поэтам, как известно, можно, Собственно, поручено им даже Говорить другим о невозможном, О таком, о чем никто не скажет! Воскресить то слово не пытаюсь, Сожалеть о нем не стану тоже, Но когда я Пушкина читаю - Все-таки оно меня тревожит. И пока его опять и снова Перечитывать с тобою будем - Странное, исчезнувшее слово Мы еще, конечно, не забудем! 1970

388

Подмосковные вечера! Их давно бы забыть пора! Но лишь только о них поют - Предо мною они встают! Снова крадется их луна, Снова даль за рекой мутна, Словно тот же гитарный плач Долетает с окрестных дач, Словно те же звучат слова, Словно девушка та жива... Полстолетья я не был там, Не бродил по грибным местам, Не спешил под защиту рощ Переждать набежавший дождь, Не глядел на речную гладь, На волос золотую прядь... Там, конечно, сейчас у всех Много тех же земных утех: Там целуются и поют И живую подругу ждут. Только знаю - и навсегда!
– Там не так, как в мои года, Потому что ее там нет, Что прижалась ко мне в ответ, Что прильнула горячим ртом, И все лето для нас потом Были долгими, до утра, Подмосковные вечера. 1970