Полное собрание стихотворений

Кленовский Дмитрий Иосифович

495

В плену снегов поля лежат,  В плену холодных снов… Но смотришь - за ночь вырос ряд  Кротовых чердачков! Они, как холмики, легли  В неведомой стране - Немного трепетной земли  На мертвой пелене. И люди мимо них пройдут -  Пройдут и не поймут, Что подвиг воли явлен тут,  Незримой жизни труд. Не так ли моего труда  Незримая страда Для всех, теперь и навсегда,  В конце концов чужда! Скупая россыпь моих слов,  Неверный мой двойник, - Вот все, что хоть немного их  Займет, и то на миг… А то, как я в глухой ночи  Не медлил и не ждал, Крошил покой и мозг точил,  Гранит души кусал, Как больно было путь пробить  К себе же самому - Об этом, сердце, говорить  Не стоит никому! Январь 1946

496

Не

вся душа заключена Вот в эти строфы, эти строки! Они, как волны ото дна, От тайников ее далеки! В них мимолетное живет, В них не ответы, лишь вопросы - Короткий всплеск дробимых вод, Глубинных таинств отголосок. А там, где мрак и тишина, Там дремлют редкостные клады, Там навсегда погребена Немая мощь моей армады. Лишь иногда ночной прибой В своем скитаньи нелюдимом Швырнет на камни золотой - Дукат другой казны незримой. В ладони, завистью томим, Иной их взвесит со злорадством… Но разве можно счесть по ним Мое несметное богатство?! Январь 1946 

497

Благословенна простота В прикосновеньи, взгляде, слове, И новая, как вечно внове Узор прибоя, вязь листа. Но что мне делать, если мне Созвездий полыхает пламя И ангел жгучими словами Со мною говорит во сне? Как уловить в земной кристалл Сверканье истины нездешней, Как заточить в земные песни Небесной мудрости хорал? И я кидаю в мусор слов Неназываемые клады И говорю не то, что надо, И вовсе замолчать готов… Прости меня! Я виноват Моим бессвязным бормотаньем (Невыполненным обещаньем!) Перед тобой, мой нищий брат! Ты просишь хлеба и воды, А я дарю тебе сапфиры, Алмазы, перлы - сгусток мира, Мои ненужные труды! И ты проходишь, оскорблен Моим бессмысленным богатством, И обличаешь со злорадством Его косноязычный звон! Так рядом мы живем, враги, Которые могли быть - братья, И одиночества проклятьем Заклеймлены мои шаги. Но в горестной моей судьбе Утешься все-таки сознаньем, Что мне, в моем великом званьи, Порой больнее, чем тебе! 1946

498. Муза

Для иных она была вакханкой [1] , Для других - наложницей в бреду [2] , А один - больною обезьянкой, Злясь, водил ее на поводу [3] . И свиданья наши вспоминая, Все, что ты взяла и что дала, - Я решить хотел бы, кем, родная, Для меня ты все-таки была… Только не богиней! Слишком просто Рядом мы играли и росли, Слишком дружно на лужайке пестрой Солнечную юность провели! И не обезьянкой, потому что Никогда я по чужим дворам Не ходил, и буду нищим лучше, Но твоей гримаски не продам! И когда я напоследок все же Для тебя название найду, То была ты - яблонькой пригожей В незатейливом моем саду! Ты весной в мое окно глядела, Пчел поила, кружево плела, На мои тетради ворох целый Лепестков душистых намела. А потом надолго задержала Тайной вязи дремлющую нить, Чтобы осенью моей усталой, Сладкое под кожицею алой, Яблочко мне в руку уронить. И теперь, когда, ноябрь встречая, От тебя я ничего не жду, - Я тебя в рогожу спеленаю, Землю заступом перекопаю, Обниму покрепче - и уйду. И, прощаясь навсегда с тобою, Лишь одно желанье затаю: Чтоб с другим ты будущей весною Повторила с той же чистотою - Но еще щедрее!
– жизнь свою. Ноябрь 1946 Surrberg

1

Пушкин: «…И как вакханочка…» (Примеч. Д.Кленовского).

2

А.Блок «Музе»: «…И любови цыганской короче / Были страшные ласки твои». (Примеч. Д.Кленовского).

3

Г.Шенгели «Музе»: «…Мне надо жить и есть - и по дворам хожу / С тобою, с обезьянкой пленной». (Примеч. Д.Кленовского).

499. Симон - Петр

Он - крепкий старичок. Сухая седина Ласкает голову и освежает щеки. Морщинистого лба прекрасна крутизна, И летней звездочкой сияет взор глубокий. Пусть Иоанновой в нем нету красоты И Павел, может быть, его проникновенней, Но сколько в нем зато душевной простоты, Как много радости в прямом его служеньи. Он часто спрашивал. Он даже изменил (Во всех Евангельях немного он обижен!). Но верно потому он нам сугубо мил, Среди двенадцати - других родней и ближе. Его не одолеть, как ангельскую рать! В десятый - спасшийся и в сотый раз - гонимый, Упрямый, как стрела, вот он уже опять В общинах Греции и катакомбах Рима! А если смерть придет - нет отдыха и в ней, И на земле сполна свершив свой

путь чудесный, Уже хлопочет он со связкою ключей У врат затворенных Обители Небесной. Пастух Его овец, рачительный ключарь, Он с нами навсегда, неистребим и вечен, И пахнет от него сегодня, как и встарь, Умытой сединой и шерстию овечьей. 1947

500. Незнанье

Славно, что знаешь о мире ты, человек,

Но радостней то, что не знаешь!

Еп. Иоанн (Шаховской)

Плывут миры, плетя и расплетая, Расчисленный и предрешенный ход, И в каждом жизнь, от края и до края, Звенит и плещет, зреет и цветет. И в каждом - ритм одной и той же воли, К единой цели точная стезя, Единый смысл, которым каждый болен, Но разгадать который нам нельзя… Что знаем мы? Как мухи по картине, Мы ползаем по трещинам земли, Следя мазки, сверяя точность линий, Ткань полотна исследуя в пыли. А что на ней Сикстинная Мадонна В двойном сияньи света и тепла, Явила лик свой просветленный И перед ним Христа приподняла, Что некий луч, немеркнущее пламя, Вокруг него на все предметы лег, Что Он живет, что Он навеки с нами, Навеки в нас - нам это невдомек! Так будем же по крайней мере честны И в горестном бессилии своем Не оскорбим премудрости небесной И «опыт» свой - незнаньем назовем! Незнаньем! Тем, что радостнее знанья, Затем, что в нем, уму наперерез, Неистребимых истин обещанье, Предчувствие восторгов и чудес! Засохшей краскою и тканью плотной Слепому только вещий мир грозит. На расстоянии, а не вблизи, Учись читать высокие полотна! Сентябрь 1947 г.

501. Дома

Вот и все! А ты просил о многом! Молний ты хотел, а не лампад! Только видишь: дальняя дорога Привела тебя опять назад! Возвратила старое наследство, То, о чем не думалось никак: В спаленке утраченного детства - Тишину, киот и полумрак. Вот теперь уже совсем ты дома, И опять, как прежде, как в былом, Своему угоднику седому Можешь ты молиться перед сном. И из-за сиреневой лампадки, Огонек пронесший сквозь года, Улыбнется он тебе украдкой И тебя услышит, как тогда! Ноябрь 1947

502. Игла

Жизнь-игла острием своим Прошивает вечности шелк, И за каждым стежком, что зрим, Есть невидимый нам стежок. Тонкой нити не оборвать - Так туга она и крепка. Погляди: вот она опять На мгновенье в твоих руках. Осторожно иглу держи, Позаботься, чтоб узкий шов Не петлял бы и не кружил, А прямою дорожкой шел. Чтобы он не подался вкось И от вечности не отстал. И терпи. И иглу не брось, Даже - если совсем устал. Потому что, когда дошьешь (И у вечности есть конец!), Только с нитью в руке войдешь В золотой, как звезда, дворец. В тот, где ангелы смертных ждут, Смертных, шьющих свой путь земной, В тот, куда только те войдут, Что умели владеть иглой. май 1949

503. У бездны

Забыты чистейшей нежности Дышавшие мятой сны, В холодной земной безбрежности Бредем мы, обречены. Той мерою не отмерится, Какою отмерил ты, А если тебе не верится - Нет знака из темноты. Прошел, что был дан в подарок нам, Младенческий век земли, Когда тебя боги за руку К своим алтарям вели, Когда над тобою реяли И знаменья, и слова, И плоть Свою Галилеянин Нам радостно раздавал. Ты должен читать пророчества Отныне в самом себе. Великое одиночество Дается твоей судьбе. Ведут серафимы строгие Наш мир в пустоту и мрак, И только совсем немногие У бездны замедлят шаг. 1949

504. На чердаке

Вот живу я на чердаке Безобразно большого мира. Звезды теплятся в потолке… Замечательная квартира! Подо мною гудит-звенит Пьяно-праздничное веселье: После драк, убийств и обид Там справляется новоселье. Только мне там нет ничего - Ни пристанища, ни обеда: Не зарезал я никого, Не украл, не растлил, не предал. Я ведь только бродил и пел, Рвал колосья и верил в Бога; Выше молний и ниже стрел Пролегала моя дорога. От того, что весь мир дышал, Я испытывал лишь удушье… Могут выселить с чердака За подобное равнодушье! Вот и нынче - в рассветной мгле Замыкаются звенья круга: Томик Пушкина на столе, На постели - моя подруга. Я прислушивался всю ночь К голосам и шагам, и крикам… Разве может мне кто помочь В этом омуте многоликом!? Что такое? Скребется мышь? Или люди пришли за мною? И за счастье свое дрожишь, За простое свое, земное…