Полное собрание стихотворений

Апухтин Алексей Николаевич

22 декабря 1858

С французского

Молодая узница

(из А. Шенье)

«Неспелый колос ждет, не тронутый косой, Всё лето виноград питается росой, Грозящей осени не чуя; Я так же хороша, я так же молода! Пусть все полны кругом и страха, и стыда,– Холодной смерти не хочу я! Лишь стоик сгорбленный бежит навстречу к ней, Я плачу, грустная… В окно тюрьмы моей Приветно смотрит блеск лазури, За днем безрадостным и радостный придет: Увы! Кто пил всегда без пресыщенья мед? Кто видел океан без бури? Широкая мечта живет в моей груди, Тюрьма гнетет меня напрасно: впереди Летит, летит надежда смело… Так, чудом избежав охотника сетей, В родные небеса счастливей и смелей Несется с песней Филомела. О, мне ли умереть? Упреком не смущен, Спокойно и легко проносится мой сон Без дум, без призраков ужасных; Явлюсь ли утром, все приветствуют меня, И радость тихую в глазах читаю я У этих узников несчастных. Жизнь, как знакомый путь, передо мной светла, Еще деревьев тех немного я прошла, Что смотрят на дорогу нашу; Пир жизни начался, и, кланяясь гостям, Едва-едва поднесть успела я к губам Свою наполненную чашу. Весна моя цветет, я жатвы жду с серпом: Как солнце, обойдя вселенную кругом, Я кончить год хочу тяжелый; Как зреющий цветок, краса своих полей, Я свет увидела из утренних лучей,– Я кончить день хочу веселый. О смерть! Меня твой лик забвеньем не манит. Ступай утешить тех, кого печаль томит Иль совесть мучит, негодуя… А у меня в груди тепло струится кровь, Мне рощи темные, мне песни, мне любовь… Холодной смерти не хочу я!» Так, пробудясь в тюрьме, печальный узник сам, Внимал тревожно я замедленным речам Какой-то узницы… И муки, И ужас, и тюрьму – я всё позабывал И в стройные стихи, томясь, перелагал Ее пленительные звуки. Те песни, чудные свидетели тюрьмы, Кого-нибудь склонят певицу этой тьмы Искать, назвать ее своею… Был полон прелести аккорд звеневших нот, И, как она, за дни бояться станет тот, Кто будет проводить их с нею.

13 декабря 1858

Комета

(из Беранже)

Бог шлет на нас ужасную комету, Мы участи своей не избежим. Я чувствую, конец подходит свету; Все компасы исчезнут вместе с ним. С пирушки прочь вы, пившие без меры, Не многим был по вкусу этот пир,– На исповедь скорее, лицемеры! Довольно с нас: состарелся наш мир. Да, бедный шар, тебе борьбы отважной Не выдержать, настал последний час: Как спущенный с веревки змей бумажный Ты полетишь, качаясь и крутясь. Перед тобой безвестная дорога… Лети туда, в безоблачный эфир… Погаснет он – светил еще так много! Довольно с нас: состарелся наш мир… О, мало ли опошленных стремлений, Прозваньями украшенных глупцов, Грабительств, войн, обманов, заблуждений Рабов-царей и подданных рабов? О, мало ль мы от будущего ждали, Лелеяли наш мелочный кумир… Нет, слишком много желчи и печали. Довольно с нас: состарелся наш мир. А молодежь твердит мне: «Всё в движенье, Всё под шумок гнилые цепи рвет, И светит газ, и зреет просвещенье, И по морю летает пароход… Вот подожди, раз двадцать минет лето – На мрак ночной повеет дня зефир…» Я тридцать лет, друзья, всё жду рассвета! Довольно с нас: состарелся наш мир. Была пора: во мне любовь кипела, В груди кипел запас горячих сил… Не покидать счастливого предела Тогда я землю пламенно молил! Но я отцвел, – краса бежит поэта,– Навек умолк веселых песен клир… Иди ж скорей, нещадная комета. Довольно с нас: состарелся наш мир.

2 декабря 1857

Он так меня любил

(из Дельфины Жирарден)

Нет, не любила я! Но странная забота Теснила грудь мою, когда он приходил; То вся краснела я, боялася чего-то… Он так меня любил, он так меня любил! Чтоб нравиться ему тогда, цветы и те наряды Я берегла, что он по сердцу находил; С ним говорила я, его ловила взгляды… Он так меня любил, он так меня любил! Но раз он мне сказал: «В ту рощу в час заката Придешь ли?» – «Да, приду…» Но не хватило сил; Я в рощу не пошла, – он ждал меня напрасно… Он так меня любил, он так меня любил! Тогда уехал он, сердясь на неудачу; Несчастный, как меня проклясть он должен был! Я не увижусь с ним, мне тяжело, я плачу… Он так меня любил, он так меня любил!

(1875)

Отрывок

(из А. Мюссе)

Что так усиленно сердце больное Бьется, и просит, и жаждет покоя? Чем я взволнован, испуган в ночи? Стукнула дверь, застонав и заноя, Гаснущей лампы блеснули лучи… Боже мой! Дух мне в груди захватило! Кто-то зовет меня, шепчет уныло… Кто-то вошел… Моя келья пуста, Нет никого, это полночь пробила… О, одиночество, о, нищета!

2 сентября 1856

Нине

(из А. Мюссе)

Что, чернокудрая с лазурными глазами, Что, если я скажу вам, как я вас люблю? Любовь, вы знаете, есть кара над сердцами, Я знаю: любящих жалеете вы сами… Но, может быть, за то я гнев ваш потерплю. Что, если я скажу, как много мук и боли Таится у меня в душевной глубине? Вы, Нина, так умны, что часто против воли Всё видите насквозь: печаль и даже боле… «Я знаю», – может быть, ответите вы мне. Что, если я скажу, что вечное стремленье Меня за вами мчит, назло расчетам всем? Тень недоверия и легкого сомненья Вам придают еще ума и выраженья… Вы не поверите мне, может быть, совсем. Что, если вспомню я все наши разговоры Вдвоем пред камельком в вечерней тишине? Вы знаете, что гнев меняет очень скоро В две ярких молнии приветливые взоры… Быть может, видеть вас вы запретите мне. Что, если я скажу, что ночью в час тяжелый Я плачу и молюсь, забывши целый свет… Когда смеетесь вы, вы знаете, что пчелы В ваш ротик, как в цветок, слетят гурьбой веселой… Вы засмеетеся мне, может быть, в ответ. Но нет, я не скажу. Без мысли признаваться Я в вашу комнату иду, как верный страж; Могу там слушать вас, дыханьем упиваться, И будете ли вы отгадывать, смеяться – Мне меньше нравиться не может образ ваш. Глубоко я в душе таю любовь и муки, И вечером, когда к роялю вы в мечтах Присядете, ловлю я пламенные звуки, А если в вальсе вас мои обхватят руки, Вы, как живой тростник, сгибаетесь в руках. Когда ж наступит ночь и дома, за замками Останусь я один, для миру глух и нем,– О, всё я вспомню, всё ревнивыми мечтами – И сердце гордое, наполненное вами, Раскрою, как скупой, не видимый никем. Люблю я и храню холодное молчанье, Люблю и чувств своих не выдам напоказ, И тайна мне мила, и мило мне страданье, И мною дан обет любить без упованья, Но не без счастия: я здесь – я вижу вас. Нет, мне не суждено быть, умирая, с вами И жить у ваших ног, сгорая, как в огне… Но… если бы любовь я высказал словами, Что, чернокудрая с лазурными глазами, О что, о что тогда ответили б вы мне?

1865

Пепите

(из А. Мюссе)

Когда на землю ночь спустилась И сад твой охватила мгла; Когда ты с матерью простилась И уж молиться начала; В тот час, когда, в тревоги света Смотря усталою душой, У ночи просишь ты ответа И чепчик развязался твой; Когда кругом всё тьмой покрыто, А в небе теплится звезда,– Скажи, мой друг, моя Пепита, О чем ты думаешь тогда? Кто знает детские мечтанья? Быть может, мысль твоя летит Туда, где сладки упованья И где действительность молчит; О героине ли романа, Тобой оставленной в слезах; Быть может, о дворцах султана, О поцелуях, о мужьях; О той, чья страсть тебе открыта В обмене мыслей молодом; Быть может, обо мне, Пепита… Быть может, ровно ни о чем.

1865

Разбитая ваза

Подражание Сюлли-Прюдому

Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный, Ударом веера толкнула ты небрежно, И трещина, едва заметная, на ней Осталась… Но с тех пор прошло не много дней, Небрежность детская твоя давно забыта, А вазе уж грозит нежданная беда! Увял ее цветок, ушла ее вода… Не тронь ее: она разбита. Так сердца моего коснулась ты рукой – Рукою нежной и любимой,– И с той поры на нем, как от обиды злой, Остался след неизгладимый. Оно как прежде бьется и живет, От всех его страданье скрыто, Но рана глубока и каждый день растет… Не тронь его: оно разбито.

1870-е годы

Умирающая мать

С французского

«Что, умерла, жива? Потише говорите, Быть может, удалось на время ей заснуть…» И кто-то предложил: ребенка принесите И положите ей на грудь! И вот на месте том, где прежде сердце билось, Ребенок с плачем скрыл лицо свое… О, если и теперь она не пробудилась – Всё кончено, молитесь за нее!

1871

«О, смейся надо мной за то, что безучастно…»

С французского

О, смейся надо мной за то, что безучастно Я в мире не иду пробитою тропой, За то, что песен дар и жизнь я сжег напрасно, За то, что гибну я… О, смейся надо мной! Глумись и хохочи с безжалостным укором – Толпа почтит твой смех сочувствием живым; Все будут за тебя, проклятья грянут хором, И камни полетят послушно за твоим. И если, совладать с тоскою не умея, Изнывшая душа застонет, задрожит… Скорей сдави мне грудь, прерви мой стон скорее, А то, быть может, Бог услышит и простит.

1872

С английского

«Мечтать в полях, взбегать на выси гор…»

(из Байрона)

Мечтать в полях, взбегать на выси гор, Медлительно среди лесов дремучих Переходить, где никогда топор Не пролагал следов своих могучих; Без цели мчаться по полям пустым, И слушать волн немолчное журчанье, И всё мечтать – не значит быть одним… То – разговор с природой и слиянье, То – девственных красот немое созерцанье!.. Но, посреди забот толпы людской, Всё видеть, слышать, чувствовать глубоко, И одному бродить в тоске немой, И скукою измучиться жестоко… И никого не встретить из людей, Кому бы рассказать души мученья, Кто вспомнил бы по смерти нас теплей, Чем всё, что лжет, и льстит, и кроет мщенье. Вот – одиночество… вот, вот – уединенье!