Полное собрание стихотворений

Апухтин Алексей Николаевич

Июнь 1871

По поводу назначения М. Н. Лонгинова управляющим по делам печати

Ниспослан некий вождь на пишущую братью, Быв губернатором немного лет в Орле… Актера я знавал… Он тоже был Варле… Но управлять ему не довелось печатью.

1871

По поводу юбилея Петра Первого

Двести лет тому назад Соизволил царь родиться… Раз, приехавши в Карлсбад, Вздумал шпруделя напиться. Двадцать восемь кружек в ряд В глотку царственную влились… Вот как русские лечились Двести лет тому назад. Много натворив чудес, Он процарствовал счастливо.. «Борода не curgemass» [78] – Раз решил за кружкой пива. С треском бороды летят… Пытки, казни… Все в смятенье!.. Так вводилось просвещенье Двести лет тому назад! А сегодня в храм святой, Незлопамятны, смиренны, Валят русские толпой И, коленопреклоненны, Все в слезах, благодарят Вседержителя благого, Что послал царя такого Двести лет тому назад.

78

Не по-придворному (нем.). – Ред.

30 мая 1872

Карлсбад

Злопамятность духовенства

Петр Первый не любил попов. Построив Питер, Он патриарха сократил… Чрез двести лет ему Кустодиев-пресвитер Своею речью всё отмстил.

30 мая 1872

Проповеднику

По всевышней воле Бога Был твой спич довольно пуст. Говорил хотя ты много, Всё же ты не Златоуст.

30 мая 1872

Карлсбад

С. Я. Веригиной

Напрасно молоком лечиться ты желаешь, Поверь, леченье нелегко: Покуда ты себе питье приготовляешь, От взгляда твоего прокиснет молоко…

Май или июнь 1872

Молитва больных

От взора твоего пусть киснет шоколад, Пусть меркнет день, пусть околеет пудель, Мы молим об одном – не езди ты в Карлсбад, Боимся убо мы, чтоб не иссякнул шпрудель.

Май или июнь 1872

Спор

Как-то раз пред сонмом важным Всех Богемских гор Был со Шпруделем отважным У Мюльбрунна спор. «Не пройдет, смотри, и века,– Говорит Мюльбрунн,– Как нам всем от человека Будет карачун. Богатея год от году Нашим же добром, Немец вылижет всю воду Пополам с жидом. Уж и так к нам страху мало Чувствует народ: Где орел парил, бывало, Нынче динстман прет! Где кипел ты, так прекрасен, Сядет спекулянт, Берегися: ох опасен Этот фатерланд». – «Ну, бояться я не буду,– Шпрудель отвечал.– Посмотри, как разом всюду Немец измельчал. Из билетов лотерейных Сшив себе колпак, В пререканиях семейных Дремлет австрияк. Юн летами, сердцем старец, Важен и блудлив, Сном глубоким спит баварец, Вагнера забыв. Есть одно у немцев имя, Имя то – Берлин,– Надо всеми он над ними Полный господин; Но и там в чаду канкана Бранный клич затих… Лавры Вёрта и Седана Усыпляют их. Пруссаку, хоть он всесилен, Дальше не пойти: Может ведь durch Gottes willen [79] Всё произойти… А кругом, пылая мщеньем И казной легки, Бродят вечным привиденьем Прежние князьки; Остальные боязливо Спят, покой ценя… Нет, не немцу с кружкой пива Покорить меня!» – «Не хвались еще заране,– Возразил Мюльбрунн,– Там, на севере, в тумане… Посмотри, хвастун!» Тайно вестию печальной Шпрудель был смущен И, плеснув, на север дальний Взоры кинул он. И тогда в недоуменье Смотрит, полный дум, Видит странное движенье, Слышит звон и шум: От Саратова от града По чугунке в ряд Вплоть до самого Карлсбада Поезда летят. Устраняя все препоны, Быстры, как стрела, Стройно катятся вагоны, Коим нет числа. В каждом по два адъютанта, Флаги и шатры, Для служанок «Элефанта» Ценные дары. Маркитантки, офицеры Сели по чинам, Разных наций кавалеры, Губернатор сам. И, зубря устав военный, Зазубрив мечи, Из Зубриловки почтенной Едут усачи… И, испытанный трудами Жизни кочевой, Их ведет, грозя очами, Генерал седой… И, томим зловещей думой, Полный черных снов, Шпрудель стал считать угрюмо – И не счел врагов. «Может быть, свершится чудо, Стану высыхать…– Прошептал он. – А покуда Дам себя я знать!» И, кипя в налитой кружке, Грозен и велик, Он ганноверской старушке Обварил язык.

79

Боже мой (нем.). – Ред

14 июля 1872

«„Жизнь пережить – не поле перейти!“…»

«Жизнь пережить – не поле перейти!» Да, правда: жизнь скучна и каждый день скучнее; Но грустно до того сознания дойти, Что поле перейти мне все-таки труднее!

Певец во стане русских композиторов

Антракт. В театре тишина, Ни вызовов, ни гула, Вся зала в сон погружена, И часть певцов заснула. Вот я зачем спешил домой, Покинув Рим счастливый! На что тут годен голос мой: Одни речитативы! Но петь в отчизне долг велит… О Шашина родная! Какое сердце не дрожит, Тебя воспоминая! Хвала вам, чада новых лет, Родной страны Орфеи, Что мните через менуэт Распространять идеи! Кого я вижу? Это ты ль, О муж великий, Стасов, Постигший византийский стиль, Знаток иконостасов? Ты – музыкальный генерал, Муж слова и совета, Но сам отнюдь не сочинял… Хвала тебе за это! Ты, Корсаков, в ведомостях Прославленный маэстро, Ты впрямь Садко: во всех садках Начальник ты оркестра! [80] Ты, Мусоргский, посредством нот Расскажешь всё на свете: Как петли шьют, как гриб растет, Как в детской плачут дети. Ты Годунова доконал – И поделом злодею! Зачем младенца умерщвлял? Винить тебя не смею! Но кто сей Цезарь, сей Кюи? Он стал фельетонистом, Он мечет грозные статьи На радость гимназистам. Он, как Ратклиф, наводит страх, Ничто ему Бетховен, И даже престарелый Бах Бывал пред ним виновен. И к русским мало в нем любви: О, сколько им побитых! Зачем, Эдвардс, твой меч в крови Сограждан знаменитых? Ты, Афанасьев, молодец, И Кашперов наш «грозный…», И Фитингоф, Мазепы льстец,– Вам дань хвалы серьезной! О Сантис, ты попал впросак: Здесь опера не чудо, В страну, где действовал Ермак, Тебе б уйти не худо! О Бородин, тебя страна Внесла в свои скрижали: Недаром день Бородина Мы тризной поминали! О Рубинштейн! Ты подчас Задать способен жару: Боюсь, твой Демон сгубит нас, Как уж сгубил Тамару! Не голос будет наш страдать, А больше поясница: Легко ль по воздуху летать? [81] Ведь баритон не птица! Но ты века переживешь, Враги твои – дубины; Нам это доказал Ларош, Создатель «Кармозины»! И ты, Чайковский! Говорят, Что оперу ты ставишь, В которой вовсе невпопад Нас в кузне петь заставишь! Погибнет в ней певца талант, Оглохнем мы от гула: Добро б «кузнечик-музыкант», А то – «Кузнец Вакула»! Не обездоль нас, Петр Ильич, Ведь нас прогонят взашей: Дохода нет у нас «опричь» Того, что в глотке нашей! Пока же, други, исполать Воскликнем дружно снова, И снова будем мирно спать Под звуки «Годунова». Один ты бодрствуешь за всех, Наш капитан-исправник, По темпу немец, родом чех, Душою росс – Направник! Подвластны все тебе, герой: Контральто, бас, сопрано, Смычок, рожок, труба, гобой. Ура! Опоковано!

80

Намек на то, что Корсаков был назначен начальником всех морских оркестров.

81

При постановке «Демона» говорили, что А. Г. Рубинштейн хотел, чтобы Демон всё время летал на воздухе.

1875

«Стремяся в Рыбницу душою…»

Стремяся в Рыбницу душою, Но сомневаясь, там ли Вы, Я – в Киеве одной ногою, Другой – хватаю до Москвы. И в этой позе, столь мне новой, Не знаю, что мне предпринять: Свершить набег на Пирожково Иль пирожки Масью [82] глотать. О, сжальтесь, сжальтесь надо мною И напишите, как мне быть: Когда не только мне душою, Но телом в Рыбницу прибыть?

82

Кондитер в Киеве.

Начало 1870-х годов?

«Твердят, что новь родит сторицей…»

Твердят, что новь родит сторицей, Но, видно, стары семена Иль пересохли за границей: В романе «НОВЬ» – полынь одна!

1877?

М. Д. Жедринской

Всю ночь над домом, сном объятым, Свирепо ветер завывал, Гроза ревела… Я не спал И грома бешеным раскатам С ожесточением внимал. Но гнев разнузданной стихии Не устрашал души моей: Вчера познали мы ясней, Что есть опасности иные, Что глупость молнии страшней! Покорен благостным законам И не жесток природы строй… Что значит бури грозный вой Перед безмозглым Ларионом И столь же глупой пристяжной?!

25 июня 1879

Эпиграмма

Тимашев мне – ni froid, ni chaud [83] , Я в ум его не верю слепо: Он, правда, лепит хорошо, Но министерствует нелепо.

1870-е годы

По случаю падения князя Суворова с лошади в Ницце

Как сражены мы этим слухом, Наш Италийский генерал: Там, где твой дед не падал духом, Ты даже с лошади упал…

1870-е годы?

83

Ни холодно ни жарко (фр.). – Ред.

К назначению В. К. Плеве

Знать, в господнем гневе Суждено быть тако: В Петербурге – Плеве, А в Москве – Плевако!

Между 1881 и 1884

Ал. В. Панаевой

Отец ваш объяснял нам тайны мирозданья, Не мудрено, что с ними он знаком: Он создал целый мир чудес и обаянья, Вы этот мир… Что толку нам в другом? Счастливец! Этот мир без помощи науки Он наблюдал и видел много раз, Как под влиянием любви иль тайной муки Электры сыпались из ваших милых глаз… Когда же запоете вы, толпами Стихии отдадут себя в покорный плен, И даже я воскресну – вами Одушевленный «барожен»!

10 апреля 1882

Надпись на своем портрете

Взглянув на этот отощавший профиль, Ты можешь с гордостью сказать: «Недаром я водил его гулять И отнимал за завтраком картофель».

22 марта 1884

«Поведай нам, счастливый Кони…»

Поведай нам, счастливый Кони, Зачем судебные так кони Тебя наверх выносят быстро – Один прыжок ведь до министра! Скажи, ужель в такой карьере Обязан ты прекрасной «вере»? Парис таинственной Елены, Счастливый путь… Российской сцены Запас чудес велик, как видно,– Кому смешно, кому обидно, Но под луной ничто не ново, И все довольны на Садовой.