Полное собрание стихотворений

Апухтин Алексей Николаевич

Июль 1886

Старость

Бредет в глухом лесу усталый пешеход И слышит: кто-то там, далёко, за кустами, Неровными и робкими шагами За ним, как вор подкравшийся, ползет. Заныло сердце в нем, и он остановился. «Не враг ли тайный гонится за мной? Нет, мне почудилось: то, верно, лист сухой, Цепляяся за ветви, повалился Иль заяц пробежал…» Кругом не видно зги, Он продолжает путь знакомою тропою. Но вот всё явственней он слышит за собою Всё те же робкие, неровные шаги. И только рассвело, он видит: близко, рядом Идет старуха-нищая с клюкой, Окинула его пытливым взглядом И говорит: «Скиталец бедный мой! Ужель своей походкою усталой Ты от меня надеялся уйти? На тяжком жизненном пути Исколесил ты верст немало. Ведь скоро, гордость затая, Искать начнешь ты спутника иль крова… Я старость, я пришла без зова, Подруга новая твоя! На прежних ты роптал, ты проклинал измену… О, я не изменю, щедра я и добра: Я на глаза очки тебе надену, В усы и бороду подсыплю серебра; Смешной румянец щек твоих я смою, Чело почтенными морщинами покрою, Всё

изменю в тебе: улыбку, поступь, взгляд… Чтоб не скучал ты в праздности со мною, К тебе болезней целый ряд Привью заботливой рукою. Тебя в ненастные, сомнительные дни Я шарфом обвяжу, подам тебе калоши… А зубы, волосы… На что тебе они? Тебя избавлю я от этой лишней ноши. Но есть могучий дар, он только мне знаком: Я опыт дам тебе, в нем истина и знанье! Всю жизнь ты их искал и сердцем и умом И воздвигал на них причудливое зданье. В нем, правда, было много красоты, Но зданье это так непрочно! Я объясню тебе, как ошибался ты; Я докажу умно и точно, Что дружбою всю жизнь ты называл расчет, Любовью – крови глупое волненье, Наукою – бессвязных мыслей сброд, Свободою – залог порабощенья, А славой – болтунов изменчивое мненье И клеветы предательский почет…» – «Старуха, замолчи, остановись, довольно! (Несчастный молит пешеход.) Недаром сердце сжалося так больно, Когда я издали почуял твой приход! На что мне опыт твой? Я от твоей науки Отрекся б с ужасом и в прежние года. Покончи разом всё: бери лопату в руки, Могилу вырой мне, столкни меня туда… Не хочешь? Так уйди! Душа еще богата Воспоминанием… надеждами полна, И, если дань тебе нужна, Пожалуй, уноси с собою без возврата Здоровье, крепость сил, румянец прежних дней, Но веру в жизнь оставь, оставь мне увлеченье, Дай мне пожить хотя еще мгновенье В святых обманах юности моей!» Увы, не отогнать докучную старуху! Без устали она всё движется вперед, То шепчет и язвит, к его склонившись уху, То за руку его хватает и ведет. И привыкает он к старухе понемногу: Не сердит уж его пустая болтовня, И, если про давно прейдённую дорогу Она заговорит, глумяся и дразня, Он чувствует в душе одну тупую скуку, Безропотно бредет за спутницей своей И, вяло слушая поток ее речей, Сам опирается на немощную руку.

Июль 1886

Послание К. Р.

Ваше высочество, ваш благосклонный Дар получил я вчера. Он одиночество ночи бессонной Мне услаждал до утра. Верьте: не блеск и величие сана Душу пленяют мою; Чужды мне льстивые речи обмана, Громких я од не пою. В книге, как в зеркале, оком привычным Вижу я отблески лиц,– Чем-то сердечным, простым, симпатичным Веет от этих страниц. Кажется, будто на миг забывая Света бездушного шум, В них приютилася жизнь молодая, Полная чувства и дум. Жизнь эта всюду: в Венеции милой, В грезах любви золотой, В теплой слезе над солдатской могилой, В сходках семьи полковой… Пусть вдохновенная песнь раздается Чаще, как добрый пример; В памяти чутких сердец не сотрется Милая надпись: К. Р. Трудно мне кончить: слова этикета Плохо вставляются в стих, Но как поэт Вы простите поэта, Если он кончит без них!

16 августа 1886

А. Г. Рубинштейну

По поводу «исторических концертов»

Увенчанный давно всемирной громкой славой, Ты лавр историка вплетаешь в свой венок, И с честью занял ты свой скромный уголок Под сенью новой музы величавой. В былую жизнь людей душою погружен, Ты не описывал их пламенных раздоров, Ни всех нарушенных, хоть «вечных» договоров, Ни бедствий без числа народов и племен. Ты в звуках воскресил с могучим вдохновеньем, Что было дорого отжившим поколеньям, То, что подобно яркому лучу, Гнетущий жизни мрак порою разгоняло, Что жить с любовью равной помогало И бедняку, и богачу!

1886

«Проложен жизни путь бесплодными степями…»

Проложен жизни путь бесплодными степями, И глушь, и мрак… ни хаты, ни куста… Спит сердце; скованы цепями И разум, и уста, И даль пред нами Пуста. И вдруг покажется не так тяжка дорога, Захочется и петь, и мыслить вновь. На небе звезд горит так много, Так бурно льется кровь… Мечты, тревога, Любовь! О, где же те мечты? Где радости, печали, Светившие нам ярко столько лет? От их огней в туманной дали Чуть виден слабый свет… И те пропали… Их нет.

<1888>

К. Д. Нилову

Ты нас покидаешь, пловец беспокойный, Для дальней Камчатки, для Африки знойной… Но нашему ты не завидуй покою: Увы! над несчастной, померкшей страною Склонилось так много тревоги и горя, Что верная пристань – в бушующем море! Там волны и звезды, – вверяйся их власти… Здесь бури страшнее: здесь люди и страсти.

1880-е годы

«О, не сердись за то, что в час тревожной муки…»

О, не сердись за то, что в час тревожной муки Проклятья, жалобы лепечет мой язык: То жизнью прошлою навеянные звуки, То сдавленной души неудержимый крик. Ты слушаешь меня – и стынет злое горе, Ты тихо скажешь: «Верь» – и верю я, любя… Вся жизнь моя в твоем глубоком, кротком взоре, Я всё могу проклясть, но только не тебя. Дрожат листы берез от холода ночного… Но им ли сетовать на яркий солнца луч, Когда, рассеяв тьму, он с неба голубого Теплом их обольет, прекрасен и могуч?

1880-е годы

«„Прощай!“ – твержу тебе с невольными слезами…»

«Прощай!» – твержу тебе с невольными слезами, Ты говоришь: разлука недолга… Но видишь ли: ручей пробился между нами, Поток сердит и круты берега. Прощай. Мой путь уныл. Кругом нависли тучи. Ручей уже растет и речкой побежит. Чем дальше я пойду, тем берег будет круче, И скоро голос мой к тебе не долетит. Тогда забуду ль я о днях, когда-то милых, Забуду ль всё, что, верно, помнишь ты, Иль с горечью пойму, что я забыть не в силах, И в бездну брошусь с высоты?

1880-е годы

Сумасшедший

Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх И можете держать себя свободно, Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях Я королем был избран всенародно, Но это всё равно. Смущают мысль мою Все эти почести, приветствия, поклоны… Я день и ночь пишу законы Для счастья подданных и очень устаю. Как вам моя понравилась столица? Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица Напоминают мне знакомые черты, Как будто я встречал, имен еще не зная, Вас где-то там, давно… Ах, Маша, это ты? О милая моя, родная, дорогая! Ну, обними меня, как счастлив я, как рад! И Коля… здравствуй, милый брат! Вы не поверите, как хорошо мне с вами, Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари? Как ты осунулась… страдаешь всё глазами? Садись ко мне поближе, говори, Что наша Оля? Всё растет? Здорова? О господи! Что дал бы я, чтоб снова Расцеловать ее, прижать к моей груди… Ты приведешь ее?.. Нет, нет, не приводи! Расплачется, пожалуй, не узнает, Как, помнишь, было раз… А ты теперь о чем Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом Я стал совсем, и доктор уверяет, Что это легкий рецидив, Что скоро всё пройдет, что нужно лишь терпенье.. О да, я терпелив, я очень терпелив, Но всё-таки… за что? В чем наше преступленье?… Что дед мой болен был, что болен был отец, Что этим призраком меня пугали с детства,– Так что ж из этого? Я мог же, наконец, Не получить проклятого наследства!.. Так много лет прошло, и жили мы с тобой Так дружно, хорошо, и всё нам улыбалось… Как это началось? Да, летом, в сильный зной, Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось… . . . . . . . . . . Да, васильки, васильки… Много мелькало их в поле… Помнишь, до самой реки Мы их сбирали для Оли. Олечка бросит цветок В реку, головку наклонит… «Папа, – кричит, – василек Мой поплывет, не утонет?!» Я ее на руки брал, В глазки смотрел голубые, Ножки ее целовал, Бледные ножки, худые. Как эти дни далеки… Долго ль томиться я буду? Всё васильки, васильки, Красные, желтые всюду… Видишь, торчат на стене, Слышишь, сбегают по крыше, Вот подползают ко мне, Лезут всё выше и выше… Слышишь, смеются они… Боже, за что эти муки? Маша, спаси, отгони, Крепче сожми мои руки! Поздно! Вошли, ворвались, Стали стеной между нами, В голову так и впились, Колют ее лепестками. Рвется вся грудь от тоски… Боже! куда мне деваться? Всё васильки, васильки… Как они смеют смеяться? . . . . . . . . . . Однако что же вы сидите предо мной? Как смеете смотреть вы дерзкими глазами? Вы избалованы моею добротой, Но всё же я король, и я расправлюсь с вами! Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме! Для этого меня безумным вы признали… Так я вам докажу, что я в своем уме: Ты мне жена, а ты – ты брат ее… Что, взяли? Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена. Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни? Что делать, милая, недаром вся страна Давно уж требует твоей позорной казни! Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор И благости пример подам родному краю. Я не за казни, нет, все эти казни – вздор. Я взвешу, посмотрю, подумаю… не знаю… Эй, стража, люди, кто-нибудь! Гони их в шею всех, мне надо Быть одному… Вперед же не забудь: Сюда никто не входит без доклада.

<1890>

29-е апреля 1891 г

Ночь опустилась… Всё тихо: ни криков, ни шума, Дремлет царевич, гнетет его горькая дума: «Боже, за что посылаешь мне эти страданья?.. В путь я пустился с горячею жаждою знанья, Новые страны увидеть и нравы чужие… О, неужели в поля не вернусь я родные? В родину милую весть роковая дошла ли? Бедная мать убивается в жгучей печали, Выдержит твердо отец, но, под строгой личиной, Всё его сердце изноет безмолвной кручиной… Ты мои помыслы видишь, о праведный Боже! Зла никому я не сделал… За что же, за что же?..» Вот засыпает царевич в тревоге и горе, Сон его сладко баюкает темное море… Снится царевичу: тихо к его изголовью Ангел склонился и шепчет с любовью: «Юноша, Богом хранимый в далекой чужбине! Больше, чем новые страны, увидел ты ныне: Ты свою душу увидел в минуты невзгоды, Мощью с судьбой ты померялся в юные годы! Ты увидал беспричинную злобу людскую… Спи безмятежно! Я раны твои уврачую. Всё, что ты в жизни искал дорогого, святого,– Родину, счастье, семью – возвращу тебе снова. Жизнь пред тобой расстилается в светлом просторе Ты поплывешь чрез иное – житейское море; Много в нем места для подвигов смелых, свободны* Много и мелей опасных, и камней подводных… Я – твой хранитель, я буду незримо с тобою, Белыми крыльями черные думы покрою».

Май 1891

Голос издалека

О, не тоскуй по мне! Я там, где нет страданья. Забудь былых скорбей мучительные сны… Пусть будут обо мне твои воспоминанья Светлей, чем первый день весны. О, не тоскуй по мне! Меж нами нет разлуки: Я так же, как и встарь, душе твоей близка, Меня по-прежнему твои терзают муки, Меня гнетет твоя тоска. Живи! Ты должен жить. И если силой чуда Ты снова здесь найдешь отраду и покой, То знай, что это я откликнулась оттуда На зов души твоей больной.