Полнолуние для магистра
Шрифт:
Глава 14
Внезапно проснувшись среди ночи, Лика с изумлением обвела взглядом незнакомую комнату, слишком роскошную не только для больничного флигеля, но и для солидного профессорского дома, где она вроде бы засыпала.
Дом сей, кстати, можно было смело причислить к разряду куда выше «средней руки». Впервые увидев жильё типичного состоятельного англичанина, Лика невольно припомнила собственную, оставленную в немыслимой иномирной дали квартирку, показавшуюся крохотной и скромной. Причём дело было не только в размерах и количестве спален, в наличии или отсутствии рабочего кабинета с библиотекой, двух гостиных, столовой с буфетами, набитыми фарфором и серебром, каминов с непременными часами на полках… Все эти комнаты, кажущиеся поначалу чрезмерно большими для Лики, не привыкшей жить в особняках, были забиты вещами. Ну, не то, чтобы забиты… Но у девушки, выросшей в спартанской обстановке хрущёвских квартир и бабушкиного деревенского дома, где по определению не было ничего лишнего, каждый предмет необходим и функционален, где не любили да и не могли себе позволить безделушек, а порой даже и лишней кровати, подбирая для спального места что-нибудь менее габаритное, это изобилие на первых порах вызывало лёгкую оторопь, плюс стойкое ощущение игры. Словно зашла в специально обставленный павильон, организованный для новомодных квестов. С минуты на минуту соберётся оставшаяся команда, и по подсказке невидимого ведущего они приступят к выполнению первого задания…
Но игроки в привычных джинсах и свитерах, с короткими стрижками и ярким макияжем независимо от гендерной принадлежности, иначе говоря — современники — всё не появлялись. Зато присутствовали: немного смущённый, но донельзя довольный тихими похвалами своему дому мистер Диккенс в строгом сюртуке и очаровательных седых бакенбардах, его дорогая Розалия Диккенс, которой, несмотря на полноту, необыкновенно шло платье с завышенной талией по нынешней моде: а Лика-то была уверена, что подобный фасон к лицу лишь дамам изящного сложения! Как чёртики из табакерки, выскочили, откуда ни возьмись, Двое-из-ларца, как их сразу обозвала про себя Лика: Диккенсы-младшие, близнецы, притворяющиеся паиньками, но с такими шкодливыми мордахами, что всё про них становилось ясно с первого взгляда. Едва расшаркавшись с гостьей, они тотчас уставились на Сквикки с непередаваемо азартным блеском в глазах, и та едва не свалилась с хозяйского плеча, даже покрепче вцепилась когтями. А потом и вовсе стала невидимой, туманно пояснив, что, дескать, хвост целее будет…
В комнату, выделенную гостье, могла бы запросто поместиться её квартира. Здесь оказались и камин с часами, и кровать с балдахином — правда, не массивным, на столбах, а подвесным, лёгким, кисейным; и несколько кресел, и гардеробная, и даже крошечная ванная комната! Миссис Диккенс с гордостью заметила, что не каждый дом на Бейкер-стрит может похвастаться гостевой комнатой с отдельной ванной, а вот у них она, представьте, есть! Сообразно хозяйскому вкусу, нашлось место козетке у одного из двух больших окон, нескольким этажеркам с коллекциями фарфоровых кукол, уголку для рукоделья в широком эркере и, разумеется, столу, застланному вышитой скатертью и окружённому несколькими лёгкими стульями с гнутыми ножками… Это на случай, если гостья надумает пригласить подруг к чаю, пояснила, смущаясь, миссис Розалия. Когда-то эта спальня принадлежала их дочери, но девочка уже несколько лет как отбыла с мужем в далёкую Индию и вряд ли они увидят её в ближайшие годы.
Рай для барышень. Настоящий рай. Так, без тени иронии и заявила Лика, порадовав раскрасневшуюся от удовольствия хозяйку.
А потом, оставшись одна, поджидая горничную, что вот-вот должна была нагрянуть и помочь ей переодеться к обеду — нет, как изысканно звучит — «переодеться к обеду»! — Лика опустилась на козетку, глянула из окна на постукивающую копытами и каретными колёсами, жужжащую голосами прохожих, звенящую криками газетчиков, залитую солнцем Бейкер-стрит… И окончательно поняла: никакой посторонней игры не будет.
Потому что её персональный квест уже начался.
Она порядком устала за этот день: и от обилия впечатлений и информации, и элементарно оттого, что организм Ангелики Оулдридж не привык к таким нагрузкам. Физически он вроде бы приходил в норму, постепенно побеждая истощение. Но вот к тому, чтобы полдня провести на ногах и в непрестанных разговорах — увольте, это пока слишком. Зная предысторию попадания Младшей в госпиталь, Лике не составляло труда представить образ жизни, который выпал на долю девочки в Бэдламе. С учётом характерных отметин, оставленных на шее, очень похожих на потёртости от ошейника… хм. Сидячий образ жизни, скажем мягко. И хорошо, если в одиночной палате, а то ведь, если вспомнить иллюстрации к историческим книгам, сумасшедших часто держали в одном общем зале, лишь посредством символических перегородок отделив каждому по закутку-нише. Дабы, значит, вести надзор за всеми сразу, не тратя время на отпирание камер… то есть палат. А санитары некоторых лечебниц подобного типа ещё и подрабатывали, запуская за два-три пенса публику, желающую поглазеть на слабоумных. Ещё бы, всяк псих со своими причудами, животики надорвёшь…
Бедная девочка. Да от подобной жизни и здоровый свихнётся! А у тебя уже…
Или тебе уже… отстранённо подумала вдруг Лика, глядя на неторопливо шествующие фигурки в пелиссах[1] и капорах, с кружевными зонтиками в руках, на их спутников в длинных расклешённых пальто или плащах, в цилиндрах или широкополых шляпах.
…уже подготовили почву для того, чтобы ты тихо сошла с ума…
А как ещё трактовать странные и страшные сны со злобными воронами, реалистичные и явно насланные на семилетнюю девочку… с какой целью? Напугать? Или уже тогда кто-то пытался воздействовать на детскую психику? Много ли нужно ребёнку! К счастью, тогда на помощь пришли скроухи. И защита их держалась долго, до определённого момента и некоего «пока…» Возможно, предположение Якова верно: проснувшийся дар Ангелики начал рваться наружу и пробил-таки щит изнутри. Оставалось лишь надеяться, что когда-то она всё узнает точно. Возможно, скроухи-наставники, пообщавшись с Младшей, сумеют многое пояснить.
…Потом, после хлопот с гардеробом, оставшимся от профессорской дочки и подбора двух платьев на ближайшее время, состоялся обед, не парадный, а простой, «домашний», по заверениям хозяйки, лукаво щурившейся. Действительно, пяти-шести перемен кушаний не было, но при первом взгляде на стол с огромной супницей, блюдами с ростбифом, обложенным нарезанными овощами, огромными рассыпчатыми картофелинами, разварной форелью, у Лики зародилось нехорошее подозрение: кажется, сейчас её начнут откармливать. Впрочем, при виде здорового аппетита мальчишек-близнецов и не менее здорового, хоть и сдерживаемого этикетом, родительского, она успокоилась. Похоже, что подобное изобилие здесь в порядке вещей. Тем более что профессор дружески посоветовал ей пока не налегать на тяжёлую пищу, а так, попробовать кусочек того-другого, чтобы перейти от госпитальной еды к нормальной постепенно, без вреда для желудка. Но настоял на глотке кларета — для улучшения аппетита.
Который, к слову сказать, от одних запахов разыгрался не на шутку. Но помня, что доставшееся ей тельце нужно носить бережно и аккуратно, она ограничилась чашкой крепкого бульона, и впрямь «кусочком того-другого»… и порадовалась своей предусмотрительности, обнаружив, что в желудке осталось место для десерта — дивного лимонно-миндального крема и пирога с курагой и изюмом. Нет, всё-таки английское хлебосольство этих времён оказалось очень близко к традиционному русскому. Непонятно только, откуда потом взялась нелюбимая всеми и тоже вроде бы традиционная склизкая овсянка на воде?
После обеда — разумеется, позднего, по здешним обычаям — состоялась интересная экскурсия по профессорскому дому, во время которой у Лики вдруг сами собой начали слипаться глаза. Заметив её состояние, тактичные хозяева перенесли остаток осмотра на завтра и пожелали гостье хорошего отдыха. Потом же… Пышные подушки, проветренная прохладная комната и тёплая грелка под одеялом, приветливое «доброй ночи, мисс!» от горничной… и сон, благословенный сон.
А вот проснуться ей довелось совсем в другом месте.
Окно, через плотные гардины которого пробивалась полоса лунного света, было не просто большим, а так называемым «французским», начинавшимся от самого пола. Такие окна, как правило, выходят… на веранду? В сад? Ни ночника, ни свечи; но глаза Лики, привыкшие к темноте, да ещё разбавленной тусклым свечением из-за неплотных занавесей, сразу же отметили смену цветовой гаммы. Если гостевая в доме профессора выдерживалась в бледных голубовато-травяных тонах, то новое место сияло белым и розовым. Отчётливо проступали из темноты кисейные облака балдахина и строгие прямоугольники стенных панелей с овалами неразличимых портретов; крошечными сугробами белели в отдалении спинки стульев, потолок, казалось, сиял не отражённым, а собственным светом…