Польская литература ХХ века. 1890-1990

Хорев Виктор Александрович

Последний роман Новака «Во все горло» (1982) – это история странствующего нищего, слепого ярмарочного певца, одного из последних хранителей традиций плебейской культуры, песни которого звучат эпитафией этой культуре. Как и в других романах писателя, в нем разлита поэтическая стихия, которая берет начало в лирике Новака-поэта и которая существенно сказывается на структуре романа: описание реальной жизни смещается в сторону мифологической стилизации (в романе «Во все горло» – истории военныхлет), художественной реконструкции и актуализации мифов.

В 70-е гг. расширяется тематический и проблемный диапазон одного из зачинателей деревенской прозы в 60-е гг. – Ю. Кавальца. В романе «Переплывешь реку» (1973) писатель рассказал о сложных путях отстаивания нравственных ценностей прошлого для настоящего и будущего. Роман посвящен строительству, в котором участвуют вчерашние

крестьяне из разных концов Польши. Крестьянских парней привели на стройку желание заработать, наивные мечты возвыситься над своим прежним окружением, пройтись по своей деревне «по-городскому», «в шляпе и с тростью». Но не все они находят свое место в огромном и страшноватом городском мире. Благая цель писателя показать, что уважение к труду, с детских лет привитое крестьянским сынам, – это плодородная нравственная почва для дальнейшего развития общества, не избавила роман от излишней дидактичности и мелодраматизма в изображении личной жизни главного героя.

В повести «Серый ореол» (1973) воссоздается время земельной реформы 1945–1946 гг., когда «земля была на втором месте после Бога» для крестьян. Повествование ведет сын главного героя-крестьянина, решившегося занять бывшую помещичью землю и повешенного за это бандитами. Картина прошлого восстанавливается с помощью протокольных записей суда над убийцами героя, которые изучает его сын.

Для этой повести Кавальца, как и других его произведений, характерна своеобразная стилистика, неторопливый, в духе крестьянской речи темп рассказа, многочисленные ритмические повторы отдельных фраз, содержащие важные, по замыслу автора, суждения и сведения, отсутствие хронологической последовательности в изложении событий. Некоторые критики усматривали в стиле писателя влияние У Фолкнера. Сам автор так определял источники своей стилевой манеры: «Мне казалось, – говорил он, – что мой ритм отражает ритм земли… Я старался уловить элегический тон, напевность, присущие крестьянской речи и песне» {185} .

185

Polityka, 1965, N 28.

В лучших произведениях Кавальца утверждается необходимость удержать ценный нравственный опыт прошлого и в то же время отказаться от косных консервативных традиций, от бездумного любования патриархальностью. В некоторых своих произведениях писатель не избежал, однако, мифологизации деревни и ее культуры, лобового противопоставления непорочной якобы деревни городу, этому Молоху, развращающему и пожирающему попадающих в него крестьян. Так, нет никаких сомнений в нравственном превосходстве деревни над городом у героя повести Кавальца «Чертополох» (1977), выходца из деревни архитектора Гурного, мечтающего создать город-деревню без бетона, стекла и стали, город, который «догонит деревню».

В 70-е гг. все больше внимания Кавалец уделяет проблеме «человеки природа». Рассказ «Большой праздникна стройке» (из сборника «Большой праздник», 1974) написан как притча, напоминающая людям о зависимости их существования от природы, предостерегающая их от неразумных действий, угрожающих естественным биологическим процессам. Искусственное дерево, на котором сидит искусственная птица – вот печальный итог деятельности человека по покорению природы в рассказе Кавальца.

В рассказе «Прощание с горой» (1979) природа выступает у Кавальца как метафора человеческой судьбы, символ извечного стремления человека к действию и самосовершенствованию. В бесхитростном повествовании о мечтах двух немощных стариков в последний раз в жизни подняться на гору, в их воображаемом подъеме на эту гору раскрывается их жизненная мудрость, жизнелюбие и гуманизм, проистекающие из органической связи с природой, неизменным спутником праведной жизни деревенских стариков.

Испытанием на человечность может быть не только отношение к неживой природе, но и к животным. Его выдерживает герой рассказа «Не успеешь испугаться»(из сборника «Не успеешь испугаться», 1980). В нем исследуется психология крестьянина, вырастившего и продавшего коня. Узнав, что его коня отправляют на бойню, он всячески пытается его спасти. В этом рассказе, как и во многих других («Прощание с горой» и т. д.) содержится и философский подтекст – мысль о случайности и бессмысленности смерти всего живого.

В гротескном ключе к проблеме «город-деревня» обратился Эдвард Редлиньский (р. 1940). В повести «Коноплинка» (1973) учительница из города приезжает в медвежий

угол – затерявшуюся в непроходимых болотах деревню, где царят обычаи столетней давности, где даже использование косы вместо серпа считается революционным новшеством. Редлиньский пародирует традиционный и даже стереотипный для польской прозы мотив (например, у С. Жеромского – рассказ «Непреклонная», у В. Маха – роман «Агнешка, дочь Колумба»): учительница выполняет просветительную миссию в темной деревне, жертвуя личным счастьем. Героиня Редлиньского просто учит детей и вовсе не намерена посвятить себя деревне, которую покидает без сожаления, отработав положенный срок. Деревня для нее экзотична, как африканский буш. Деревенские жители узнают от нее о достижениях цивилизации. Наибольшее впечатление на повествователя – крестьянина Казюка производит неизвестная ранее в деревне позиция учительницы и ее друга в любовной сцене, которую подсматривает Казюк. Концентрация предрассудков деревенской жизни, призванная высмеять идеализацию этой жизни, в том числе и в произведениях «деревенской прозы», придает повести остросатирический и гротескный характер и в сочетании с диалектизмами польско-белорусского пограничья, которыми насыщен язык Казюка, делает ее исключительно смешной. Но за комизмом ситуаций в повести проступает ностальгия по утраченной естественности крестьянской жизни и мысль писателя о том, что в столкновении деревенской и городской систем культуры архаический крестьянский уклад обречен на поражение. Ведь если «в днище бочки пробить пусть даже совсем маленькую дырку, то разве вода удержится?» – философски замечает один из героев книги.

Пьеса и кинофильм были сделаны и по повести Редлиньского «Выдвижение» (1973), тоже гротескной. В ней жители деревни вначале под влиянием городского интеллигента забрасывают все свои привычные дела и начинают читать книги, смотреть телевизор, философствовать. Затем, когда оказывается, что городские гости жаждут примитива, крестьяне прячут книги, маскируют канализацию и электрические столбы и превращают свою деревню в заповедник древнего быта и старинных обычаев.

В дальнейшем Редлиньский отошел от деревенской темы, издал книгу-коллаж «Никиформы» (1982) – из заявлений, прошений, жалоб, записок из тюрьмы, меню, уличных стишков и т. п., а затем язвительную книгу о польских эмигрантах в Америке репортажно-дневникового характера «Долорадо» (1985).

К средствам сатиры и сюрреалистического гротеска обратился в изображении повседневной жизни польской деревни и Богдан Мадей (р. 1934) – в рассказах сборника «Мазь для крыс» (Париж, 1977; Варшава, 1983).

К концу 70-х гг., несмотря на появление новых произведений (в том числе романов Яна Марии Гизгес «Пронзи тень»,1974; Зыгмунта Тшишки «Камыши», 1979, и т. д.), деревенская проза, казалось, исчерпала себя. В ней начали повторяться уже «отработанные» темы и сюжеты. Однако в 1984 г. появился роман Веслава Мысливского (р. 1932) «Камень на камень», единодушно принятый критикой (и читателями) как философский роман, синтезирующий главную проблематику деревенской прозы – закономерности исторического развития, рост крестьянского сознания, прочность нравственных устоев народного восприятия жизни, изменяющихся, но не отмирающих бесследно вместе с уходящим укладом жизни.

Мысливский неоднократно подчеркивал свое убеждение в том, что «в литературе история человечества всегда является историей личности», что «в каждом „я“ помещается человечество» {186} . В романе «Камень на камень» ему удалось воплотить это убеждение в полнокровном образе главного героя.

Историческую судьбу польского крестьянина олицетворяет в романе Шимон Петрушка, основательный, трудолюбивый человек, чтущий заветы отцов, уважающий хлеб, землю, мать, родину. В романе изображена «протяженная» человеческая судьба, которая при всей ее очевидной для читателя исторической и социальной обусловленности и типичности предстает как судьба сугубо индивидуальная. В романе нет прямого показа исторических и политических событий. В нем – без хронологической последовательности – раскручивается лента воспоминаний Шимона Петрушки. Но различные части повествования, словно камни в постройке, плотно пригнаны друг к другу. Каждая глава воспоминаний героя имеет самостоятельное значение, но в целом роман масштабен по охвату событий, сформировавших образ мышления и психологию современного польского крестьянина.

186

Zdanie, 1986, N 11. S. 6, 12.