Полвека любви
Шрифт:
Так вот: судно выполнило план — получи премию 20 рублей деньгами и 30 рублей чеками в «Березку». Это серьезная добавка к зарплате.
Ваня-Федя рассказывает: в прошлом рейсе сэкономили двенадцать ходовых дней — за счет погрузочно-разгрузочных работ и т. п. С таким прекрасным показателем пришли в родной Ильичевск. И — привет: нет свободного причала. 32 дня стояли на рейде в ожидании! Нерасторопность и безответственность грузополучателей, вечная нехватка подвижного состава, то есть вагонов для вывоза грузов, да и, между прочим, сама причальная линия очень уж коротка. И в результате: не взыщи, передовой теплоход, но придется подождать на рейде, пока освободится для тебя местечко. Потом тебя разгрузят, и привезенный груз до-олго будет лежать на
— Ничего, ничего, — бодро вставляет Сидельников. — Мы написали бумагу с просьбой скорректировать план. В виде исключения.
«В виде исключения» — характерная для времени формула. Если начальство к тебе благорасположено, то можно и «скорректировать» неприятный факт, когда твоя премия из-за береговых мерзостей летит псу под хвост.
— Раз порт не обеспечивает выгрузку, — говорю я, — то он должен платить неустойку. Разве не так?
— Откуда? — усмехается Сидельников.
— Ну, например, если в иностранном порту нашему судну не дают причал для разгрузки…
— Так то — иностранный порт. Он должен платить за простой.
— А наш — не должен?
— Иностранным судам, бывает, и наш порт платит.
— А своим — нет?
Сидельников пожимает плечами.
Странная экономика…
Как по синему зеркалу мы пересекли Индийский океан и 31 марта вошли в Никобарский пролив. Впереди справа открылся в голубой дымке, как сон, далекий гористый берег Суматры.
От Сокотры до Суматры за неделю мы прошли…
Наконец — в ответ на радиограмму Береснева о неприятностях с топливом — пришла радиограмма из службы судового хозяйства. Дескать, смесь моторного топлива с экспортным мазутом при повышенных температурах может дать расслоение. При невозможности использовать — «полагаем добункеровку в Сингапуре. Сообщите наличие емкостей…».
Так-то. Не дремлет в пароходстве рационализаторская мысль: вот придумали делать смеси из разных марок топлива — с целью снизить расходы. А оборачивается такая «рацуха» не чем иным, как увеличением расходов: приходится докупать топливо в Сингапуре…
Много удивительных вещей рассказали мне в течение рейса офицеры судна: о вечных трудностях и нехватках снабжения, о постоянном саморемонте, об очковтирательстве. Какое-то судно прославилось как инициатор прогрессивного движения «Десять лет без ремонта» — страшно на это судно смотреть… В других странах как? Приходит, например, в Японию обшарпанный после дальнего рейса пароход. Заказывают ремонт, покраску. Японцы быстро и хорошо всё делают, и они, уплатив, чистенькие уходят. А мы — только сами. Всю дорогу матросы обкалывают ржавчину, покрывают судно пятнами сурика, так, пятнистые, приходим в Японию, на обратном пути красимся, чтобы в Союз прийти чистенькими и получить одобрение комиссии. А если такое чистенькое судно становится на ремонт, то заводские ухмыляются: «Посмотрим, какими вы отсюда уйдете». Право, как будто во вражеском порту…
А с какими недоделками сдавали «Соловьева» на судостроительном заводе в Николаеве! Дело шло к концу года, надо было непременно до 1 января вытолкнуть судно со стапеля, чтобы премию получить. «Дед» рассказывает:
— Испытывали мостик на герметизацию. Дали воду — и с подволока, из-под пластиковых панелей, потекло на пульт управления. Подняли шум. Пришел бригадир, мрачный, будто у него ложку из рук выбили. Орденоносец, между прочим, чуть ли не Герой Труда. Снял панели. А там — все кое-как сделано, противопожарная прокладка порвана, порезана, потому и протекает. Был как раз тут и главный строитель завода. Покачал головой и говорит ведущему строителю: «Если у вас этот орденоносец так работает, то как же другие?»
— Или вот, — продолжал «дед». — Обнаружил
А что творилось на ходовых испытаниях! — продолжал «дед». — Сдаточная команда принесла ящик спирта. Пьяные мастера и прорабы ходили за приемщиками, тянули распить вместе, но приемщики держались. Но ведь тут была и высокая комиссия — она и уговорила подписать приемный акт, торжественно пообещав исправить недоделки. Даже покрасить судно не успели. Отвалили триста рэ, краску дали — палубная команда сама красила.
В ответ на возмущенные заявления офицеров строящихся судов заводские инженеры говорили:
— А что нам делать? Огромная нехватка рабочих рук, до тридцати процентов не хватает. Вот и приходится держаться за эту пьянь…
Грустно это. Ох, грустно. Гегемон не хочет работать, хочет выпивать…
Малаккским проливом идем к Пенангу — первому порту разгрузки. Еще не виден малайзийский берег. Воздух в проливе влажен и душен. Ощущаю все более явственно запах еды, каких-то острых приправ. Теперь он будет сопровождать нас повсюду в этих водах — запах берега, запах Азии…
Лоцман — маленький, до черноты загорелый малаец в белой рубашке, белых шортах и белых носках, командует высоким голосом: «Dead slow ahead!» Капитан переводит: «Самый малый вперед!» Затем команда на руль: «Starboard ten!» Привычный к английским командам старший рулевой Махно, не дожидаясь перевода, репетует: «Право десять».
Вскоре после швартовки к «Соловьеву» стягиваются, кто пешком, кто на велосипеде, грузчики — шоколадные люди в трусах или саронгах — пестрых тканях, обмотанных вокруг бедер. На борт поднимаются очкастый приемщик груза — тальман и худущий, с торчащими зубами, стивидор — руководитель грузовых работ. В каюте второго помощника Отроха они смотрят грузовой манифест — список коносаментов, то есть партий груза для данного порта. Предстоит выгрузить около тысячи тонн хлопка из двух твиндеков (верхней части трюма). И начинается ночная разгрузка.
К гаку крана стропятся четыре пары крючков-захватов, и в твиндеке докеры перекантовывают двухсоткилограммовые кипы хлопка, вонзают каждую пару крючков в их бока. Взмах руки стивидора, и стрела крана переносит кипы на причал. Подъезжает автокар, поднимает их и увозит в пакгауз.
Так, повинуясь дирижерским жестам стивидоров, и идет разгрузка. Теплая ночь пропахла душным пряным запахом хлопка-сырца. До рассвета стонут грузовые краны.
С утра — зной и острый дух азиатского варева.
Морской агент уже привез заказанную валюту, каждый получил, в соответствии с нормами, малайзийские доллары и может отправиться за покупками.
Это дело серьезное. Моряки обычно не интересуются местными достопримечательностями — ходят по магазинам и веселым заведениям (барам, публичным домам). Советские моряки — только по магазинам и рынкам (тут, в Азии, их называют «малай-базарами»). Покупают товары главным образом «для школы», под этим ироническим названием скрывается истинная цель — для продажи на одесском толкучем рынке. Разумеется, это не считается спекуляцией: жены и сестры моряков продают то, что те привозят из загранрейсов и что имеет устойчивый спрос. Моряки хорошо знают, что и где надо покупать. В Пенанге — пестрые ткани, в Сингапуре — ткани же (шелк, кримплен и проч.), в Гонконге — бисерные сумки, в Японии — мохер. Но в родной Одессе то и дело натыкаешься на «подлянку». Ловят на подходе к толкучке и штрафуют, а то и отнимают товар. А с января и вообще закрыли толчок. Так и норовят ущемить. Нести в комиссионный? Но там оценивают очень низко, игра не стоит свеч…