Полвека любви
Шрифт:
На все письма ответить — невозможно физически. На наиболее интересные (или лучше сказать: значительные) Медынский отвечал. Более сотни заключенных получали его письма — и это были не формальные отписки, отнюдь. Он входил в подробности быта своих корреспондентов, и те видели: писатель не просто учит их при всех обстоятельствах жить честно, но и хочет разобраться и понять их жизнь. Они видели в нем, не побоюсь торжественно-старинного слова, исповедника.
И — заступника. Да, некоторых зэков, чье преступление не было тяжелым, а раскаяние выглядело однозначно искренним, Медынский вытащил из колоний досрочно.
Таков был, к примеру, Саша Пшенай, парень из породы правдоискателей. Не побоялся критиковать председателя своего колхоза, да вот беда: не знал или упустил, что, борясь за правду, нужно быть самому кристально чистым. Ну и поплатился за это. Украл с дружками воз отходов кукурузы и продал, чтобы на вырученные деньги купить гармошку для колхозной самодеятельности. И — получил срок восемь лет. Из колонии, прочитав «Честь», Пшенай написал Медынскому о своем грехопадении. Завязалась долгая переписка — Григорий Александрович приводит ее в «Трудной книге», в «Разговоре всерьез». «Кругом одни бюрократы и карьеристы, — писал Пшенай, — стандартные себялюбцы, которые ради своего благополучия способны на любые подлости. И я от вас ничего не хочу, я у вас ничего не прошу. Я хочу только знать: как жить? И если вся жизнь такая, стоит ли мне отсюда выходить?» Пшенай открыл свою душу, и писатель терпеливо (и строго!) наставляет парня, учит жизни. А когда комиссия по пересмотру уголовных дел отказала Пшенаю в амнистии и он прислал отчаянное письмо, Медынский пошел к начальству в Министерство внутренних дел. Его хлопоты были приняты во внимание: Сашу Пшеная освободили досрочно.
Размышляя о природе преступности, Медынский пришел к выводу, что преступление — болезнь духа и эту болезнь надо лечить. Что же делать? В своих книгах он, развивая идеи Сухомлинского, выстраивает систему воспитания. Ответственность личности перед обществом должна быть взаимной. Временно изолированное зло не уходит из жизни, и, если преступник не закоренелый злодей, нужно его понять и помочь нравственно подняться, сделать из него нормального, безопасного для общества человека. Увидеть в преступнике человека — вот, наверное, основополагающая линия, которую Медынский последовательно (и стилистически ярко!) развивает в своих книгах и газетных статьях.
Он популярен, это — его звездное время. Он вхож в высокие сферы. Его принимает и благодарит за благородную деятельность министр внутренних дел Щелоков.
В одном из писем Медынский пишет:
Ведь я старик, я преспокойно мог получать пенсию и жить просто так, ни о чем не думая. А я вожусь с одним, с другим, с третьим, и выслушиваю сотни клятв, воплей и заверений. А думаешь, это легко? Ты знаешь, иногда хочется плюнуть на все и пойти в кино или просто пойти погулять со своей Марией Никифоровной, но вот… Вот предо мной новая пачка писем. Что с ней делать? Верить или не верить людям? Можно добром победить зло или его нужно давить, уничтожать силой, порождая этим новое зло? Вот о чем речь.
Воспитание…
Столько сказано умных слов, столько написано прекрасных книг, столько произнесено нравоучительных проповедей. А преступность не уменьшается. Еще больше, чем в ушедшие советские времена, стало хамства, хулиганства, бессовестного обмана. Массовый Невоспитанный Человек — вот, наверное, главная беда России.
Неужели умолк «моральный закон в нас», восхитивший некогда философа Канта, а впоследствии — и писателя Медынского? Неужто напрочь утеряна совесть?
Не знаю. Боюсь, что и Григорий Александрович, доживи он до наших дней, до XXI века, испытал бы большое смятение. И книгами своими, и примером собственной жизни он звал «идти к коммунизму с чистой душой». А теперь-то как же?..
А теперь — проблема воспитания в человеке человека обострилась еще больше. Советская власть отменила Бога, заменив его Марксом и Лениным. Но кончилась, рухнула советская власть (и еще раньше обанкротилась коммунистическая идея), и что же — ни Бога, ни Маркса? И значит, вседозволенность? Нет, так нельзя, невозможно! Россия возвращается к Богу. Вера снова утверждает себя как основа нравственного возрождения нации. Вот только — не подменить бы веру ритуалом веры…
Как же быть, Григорий Александрович, с вашим атеизмом?
Мы любили зимнее Переделкино. На протяжении многих лет мы с Лидой проводили здесь, в Доме творчества, каждый январь. Гуляли по улице Серафимовича («самой лучшей улице в мире», по словам Лиды) — до крайней писательской дачи (Р. Рождественского) и обратно, до дачи С. Щипачева, и, перейдя улицу Погодина, останавливались у трансформаторной будки — любовались золотыми куполами Преображенской церкви там, за Неясной поляной, за темно-зеленой полосой Переделкинского кладбища.
В Переделкине мне хорошо работалось. А Лида отдыхала, много читала…
Из моего дневника:
Шли мы вчера по ул. Серафимовича, а навстречу — «газик» с «москвичом» на буксире. Вдруг — выстрел, черный дым, и видим — рухнула на снег черная собака. С бессмысленной жестокостью разъезжают какие-то злыдни и отстреливают бездомных собак. Как раз выбежала со смирновской дачи Наташа Рудная с Дуней. Дуня увидела мертвую собаку — и в плач…
Нас позвала за свой стол Любовь Рафаиловна Кабо, которую мы очень любим. Здесь сидят еще драматург Зак и В. Дементьев. Сегодня же приехал Алик Ревич. Здесь Фейгины из Тбилиси, Кикнадзе и многие из постоянных январских обитателей Переделкина.
12-го, в субботу, приехали к нам в Переделкино Алька с Натэллой, привезли почту и в том числе — верстку «Моря и берега» из Воениздата. Поспевает — медленно, но как будто верно — новая книга. Начал вычитывать верстку (любимое занятие!).
А сегодня в «Правде» — резкая статья по поводу Солженицына и издания на Западе «Архипелага ГУЛАГ». Опять о его происхождении якобы из семьи богатых землевладельцев, опять «Пир победителей», от которого сам С. давно отказался, весь прежний набор обвинений. Что до новой книги, то как определить отношение к тому, что не читал?.. Я уже не могу верить на слово. Дайте прочесть. А не хотите — тогда не требуйте оценки.
…Хорошо в Переделкине. Вчера мороз ослаб, высыпало много снегу. Гуляем. Все же очень много трёпа. За столом у нас сидит драматург Зак, а у его жены Гали Рохес — судьба, схожая с Лидиной. Вернее, биография. Тоже были арестованы в 37-м родители. Но — поразительно, что в 40-м она добилась приема у Меркулова, результатом чего было освобождение матери. Отец — бывший зам Кагановича в НКПС — не вернулся, его в 40-м расстреляли…
Днем и вечером по коридору ходит 85-летний переводчик с армянского Бархударян, похожий на старого филина, и поет песни. Вчера видел: он бредет, заложив руки за спину и зацепившись правой за большой палец левой, и поет дребезжащим голосом: «Как смеешь ты, Аида, соперничать со мною…»