Полвека любви
Шрифт:
И опять пески. Длинным фронтом выстроились вдоль канала казуариновые деревья, у них беловатые стволы и длинные ветки, бессильно поникшие, словно уставшие сдерживать напор пустыни.
Медленно втягиваемся на светло-зеленый простор Большого Горького озера. Здесь, на южной якорной стоянке, наш караван отдает якоря: будем ждать, пока пройдет встречный караван из Суэца.
И вот они пошли, и я с крыла мостика смотрю во все глаза — будто принимаю парад современных морских судов. Первыми идут танкеры, «по горло» налитые кувейтской и саудовской нефтью. Идут газовозы с красными резервуарами, похожими на огромные помидоры, на палубах. У контейнеровозов палубы, как цветными кубиками, заставлены контейнерами с фирменными знаками крупных компаний. На судах ро-ро нет кранов, судовых стрел — грузы въезжают на них и выезжают на колесах…
Необычайно внушителен морской торговый флот XX века. В течение всего рейса я с интересом рассматривал встречные суда, поражаясь многообразию их архитектуры, их размеров и назначений. Человечество вправе гордиться не только синхрофазотронами и космическими кораблями. Морские суда — тоже рукотворное чудо человеческой мысли.
Около четырех часов мы пережидали медленное движение встречного каравана — и наконец даем ход.
Крупное красное солнце садится за пальмовые рощи, за дальние синие холмы — это похоже на декорацию к «Аиде». Здесь не бывает долгих сумерек — темнота опускается сразу, как черный занавес.
Ожерельем мерцающих огней открывается Суэц.
Красное море — трое суток ходу. Капитан Береснев просит стармеха форсировать двигатель: рандеву с «Максимом Горьким» теперь назначено в Адене, это последняя возможность пересадки Бэлы и ее спутников: следующая стоянка «Горького» в Бомбее — туда «Соловьеву» не по пути. Капитан Дондуа в радиоразговоре сказал, что должен уйти из Адена 22 марта, после суточной стоянки, в 13 часов, но будет ждать нас до девятнадцати. А по расчету Береснева мы сможем прийти в Аден не раньше двадцати одного часа…
«Дед» крайне неохотно соглашается на форсаж. Двигатель, конечно, хорош, мировая датская фирма «Бурмейстер и Вайн», но сделан он по ее лицензии на Брянском заводе, а у нас, как сказано выше, не любят, чтобы с точностью до микрона… «Восемнадцать с половиной узлов — больше не будет, — решительно говорит „дед“ Артур Дригода. — Зашмаливать девятнадцать не могу. Да еще при нашем обрастании». (Это означает, что корпус «Соловьева» в подводной своей части весь шершавый от налипших моллюсков.)
И Береснев снова и снова высчитывает время прибытия в Аден. Он учитывает и своеобразный характер Красного моря. Половина пути — с попутным северным ветром, в середине, на широте Порт-Судана, штилевая полоса, а потом дунет в нос противный ветер, южанин, и будет небольшая потеря скорости.
— Занимался астрономией, — говорит мне Береснев на крыле мостика, — так цифры не могу сосчитать — такое в голове беспокойство…
— Понимаю вас, Владимир Иванович.
Береснев ростом невысок, у него смуглое лицо и ранние залысины в черных волосах. Он много лет плавал, не скоро продвигаясь по служебной лестнице, — и к сорока годам стал капитаном дальнего плавания.
Бывает, что и раньше становятся морскими капитанами, но в общем этот возраст нормальный. Очень много надо знать капитану дальнего плавания — судовую технику, морскую географию, свойства грузов и правила их перевозки, морское и международное право — уже не говоря о судовождении, в котором ему надлежит быть мастером. Недаром моряки употребляют на английский манер это слово — «мастер» — вместо официального «капитан». Мастерство же приходит с годами.
Помните старого Жертре-Габуро из «Тружеников моря» Гюго? «Он так сжился с морем, что безошибочно предсказывал погоду… Он выслушивал ветер, щупал пульс отлива и прилива… Однажды капитан опасно заболел в плавании, и когда весь экипаж, думая, что он умирает, обступил его койку, он, превозмогая предсмертную икоту, вдруг обратился к корабельному плотнику: „Надо бы вырезать в эзельгофтах по гнезду с каждой стороны для чугунных шкивов с железной осью и пропустить через них стень-вынтрепы“».
Стень-вынтрепов давно нет, ушли с парусами, а вот капитаны, умеющие «выслушивать ветер», надо полагать, пребудут всегда.
Безоблачное небо, синяя вода с жемчужным отливом. Стайка дельфинов сопровождает нас, как бы играя, выпрыгивая из воды то слева, то справа. Жарко. Судно уже вошло в тропики, на термометре почти 30 градусов. Нам-то ничего: включен кондиционер, можно задраить в каюте иллюминатор и жить в прохладе. Как плавали люди в южных морях раньше, до эпохи НТР? Атак и плавали, хватая ртом горячий воздух.
От быстрой смены температур и давлений чувствую себя неважно. Ничего, адаптируюсь. Вот Слава Катасонов установил связь с Москвой, дал мне радиоразговор с Лидой — о, как радостно услышать родной голос здесь, в Красном море! Но слышимость уже хуже, чем в Черном и Эгейском морях. Скоро и вовсе умолкнет радиотелефон, и перейдем на обмен радиограммами.
Но пока что — вперед, вперед, «Капитан Лев Соловьев»! Свежеет южный ветер, море в белых барашках. В рассеченной форштевнем воде, над кружевом пены, раз за разом вспыхивают небольшие радуги. Встречная волна снижает скорость почти на узел.
Входим в Баб-эль-Мандебский пролив. Ох и ветер тут — прямо-таки аэродинамическая труба. Слева желто-серый остров Перим с маяком и угрюмый йеменский берег. Справа, за зубцами островов Джазират-Себа, смутно виднеется гористый берег Эфиопии.
Мы в Аденском заливе.
Слышу, как в кают-компании за ужином «дед» говорит озабоченно:
— Температура за цилиндрами четыреста семьдесят пять. Компенсаторы не выдержат… Загоним коня…
А третий помощник Иван Карплюк:
— Раньше двадцати трех часов в Аден не придем.
Капитан помалкивает. И только первый помощник Сидельников полон оптимизма (должность такая — поддерживать бодрость духа).
— Ничего, ничего, — возглашает он, обращаясь к гостям. — Капитан Дондуа подождет нас.
Но капитан Дондуа решил иначе. Он не будет ждать на рейде Адена: он выйдет нам навстречу. Правильное решение!
И вот в девять с чем-то вечера два теплохода сходятся в бухте Бендер-Имран западнее Адена. Фантастическое зрелище! Пылающее от звезд черное небо с отчетливой спиралью Млечного Пути. Фосфоресцирующее море покачивает наше остановившееся судно. Теплый норд-ост дует с невидимого аравийского берега. «Максим Горький» — огромный ярко освещенный белый лайнер, опоясанный рядами светлячков-иллюминаторов, — подходит с восточной стороны и останавливается в двух кабельтовых. Каким же маленьким, неказистым скромнягой выглядит наш «Соловьев» рядом с красавцем гигантом!