Полвека любви
Шрифт:
Сто с лишним лет назад Гончаров так описал в «Фрегате „Паллада“» прибытие в Японию: «Вот достигается, наконец, цель десятимесячного плавания, трудов. Вот этот запертый ларец, с потерянным ключом, страна, в которую заглядывали до сих пор с тщетными усилиями склонить и золотом, и оружием, и хитрой политикой на знакомство. Вот многочисленная кучка человеческого семейства, которая ловко убегает от ферулы цивилизации, осмеливаясь жить своим умом, своими уставами, которая упрямо отвергает дружбу, религию и торговлю чужеземцев…»
За век с четвертью, прошедший после того, как фрегат «Паллада» отдал якорь на нагасакском рейде, Япония изменилась разительно. Потомки тех, кто прежде силком тащил ее из замкнутого мирка, столкнулись с японским милитаризмом в трудной и долгой войне, а теперь, спустя годы, с опаской взирают на резко возросшую экономическую экспансию бывшего побежденного противника. Теперь Запад пытается ухватить резвого соперника за «фалды», вернуть его под присмотр, «ферулу», по выражению Гончарова, а точнее — придержать экономический натиск Японии.
Неузнаваемо изменился и морской фасад островной державы.
«Что за заливцы, уголки, приюты прохлады и лени образуют узор берегов в проливе, — писал далее Иван Александрович. — Но со странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения… Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок, другие робко и торопливо скользят у берегов, с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой… Куда спрятались жители? Зачем не шевелятся они толпой на этих берегах?.. Зачем по этим широким водам не снуют взад и вперед пароходы? Скоро ли же это все заселится, оживится?»
И вот они, нынешние японские берега.
В ожидании властей мы стоим на якоре в заливе Исэ. В дальнем краю его широкой акватории расположена справа Нагоя, а слева порт нашей последней разгрузки Иоккаити. Весь открытый взгляду берег залива — сплошной индустриальный пейзаж: нефтяные цистерны, газгольдеры, заводские корпуса с бело-красными трубами. В середине залива куст свай, эстакада — это причал для танкеров, отсюда нефть перекачивается по подводным нефтепроводам. У причала вытянулся супертанкер фантастической длины.
«Голые гребцы» и «слюнявые мальчишки» — где вы? Нет их. Остались в XIX веке…
А вот и их дальние потомки — деловитые карантинные власти, пожилой лоцман в сером плаще, белых перчатках и шляпе. Два портовых буксира с движителями водометного типа плавно приставляют «Соловьева» к причалу. И вскоре появляются докеры — крепкие парни в серой спецодежде и касках, в белых нитяных перчатках и высоких черных ботинках с отдельно торчащим большим пальцем — будто варежки нацепили на ноги. Крановщики поднимаются в кабины кранов, одна бригада спускается в трюмы, остальные принимают груз на причале и на автокарах увозят в пакгауз. Разгрузка идет быстро и через сутки заканчивается. Женщины в спецодежде подметают причал, обдают водой из шлангов. Чисто, как в хорошем санатории. Успеваю заметить: вечером, если нет погрузки-разгрузки, по причалу гуляют местные жители — ну, как по бульвару. (Невольно вспоминаются причалы Ильичевска, вечно заваленные, заставленные привезенными грузами.)
Итак, весь хлопок выгружен, трюмы «Соловьева» пусты. Но доставить груз без потерь и происшествий — лишь половина дела. Другая половина — не менее трудная — принять груз, и желательно — побыстрей. При посредстве местного морского агента капитан Береснев связывается с советским торгпредством в Токио, с представителями наших внешнеторговых организаций. Идет и оживленный радиообмен с Одессой. И вот результат: найден в нескольких портах груз, готовый к отправке.
«Соловьев» входит во Внутреннее Японское море — пространство между островами Хонсю, Сикоку и Кюсю. В порту Мидзусима у причала сталелитейного завода принимаем 4 тысячи тонн стального уголка. Пакеты, каждый в две тонны, ложатся на дно пяти трюмов: груз размещается равномерно, чтобы не нарушить остойчивости судна. Затем в соседнем заливе, в порту Фукуяма принимаем пакеты и рулоны стального листа. Смотрю, как работают японские докеры: споро, без перекуров, без перебранок. Принятый груз надо закрепить, и докеры делают это надежно: ставят распорки, забивают кувалдами клинья, тут у них и портативные бензопилы, если надо отпилить кусок доски — вжик, и готово.
Всю ночь гудят крановые моторы, раздаются свистки стивидоров. Ровно через сутки погрузка закончена. «Соловьев» кладет якорь на рейде Фукуямы. Здесь заночуем, а утром снимемся на порт Модзи.
Закатное солнце прокладывает золотую дорожку к соседнему зеленому островку. На резных крыльях парит над заливом морской орел. Вот он резко снизился, будто упал, выхватил что-то из воды, но сразу выпустил: несъедобно. Можно понять орлана — если и уцелела в этих водах какая-то живучая рыбешка, то уж наверняка от нее разит химией.
Идем Внутренним морем на запад. До сих пор я видел, так сказать, рукотворный пейзаж, мощь японской индустрии. Но вот отступили заводские корпуса, открыв взгляду прихотливо изрезанные берега. Теперь я понимаю, откуда в старой японской живописи невысокие зеленые горы, низенькие раскоряченные сосны и светлая вода, откуда вот эта акварельная прозрачность, размытость красок.
Может быть, ни в одной стране индустрия не потеснила так сильно природу, как в Японии, — об этом бесспорно свидетельствует ее морской фасад. На карте не раз я видел заштрихованные прямоугольники, обозначающие места засыпки. В порту Кобе — огромного города, зажатого между морем и горным хребтом Рокко, есть насыпной остров, на котором раскинулся один из крупнейших в мире контейнерных терминалов. Грунт для этого острова добыли, срезав верхушку одной из гор хребта. Кобе наступает на море. Не предвещают ли прямоугольные очертания его береговой линии будущую геометрию Японских островов? И не превратятся ли в будущем прибрежные города, сливаясь друг с другом, в некий гигантский мегаполис, опоясывающий острова по всему периметру?
Но пока этого нет, доступна взгляду тихая акварель тех японских берегов, которых еще не коснулась урбанизация, индустриализация…
На подходе к проливу Каммон останавливаемся. К борту подходит катер, он забирает лоцмана, проведшего нас по Внутреннему Японскому морю, а по трапу поднимается другой, который поведет «Соловьева» в порт Модзи. Пожилой лоцман входит на мостик со словами:
— Здрасити. Марый вперйод.
Впервые вижу японского лоцмана в кепке: обычно все в шляпах. Но на руках, разумеется, белые перчатки — тут послаблений не бывает.
Втягиваемся в пролив, проходим под высоким мостом, который в самом узком месте соединяет острова Хонсю и Кюсю. Справа открывается город Симоносеки, а слева — Модзи, или, иначе, Китакюсю. Тут два братца-буксира втискивают «Соловьева» к причалу между голландским и либерийским сухогрузами.
Вдоль длинного-длинного порта протянулась железная дорога, по которой громыхает товарняк. Выше — заводские корпуса, скопления домиков с синими черепичными крышами. Еще выше, на зеленой горе, — золотистый колокол буддийской пагоды с воткнутой в небо стрелой.