Полвека любви
Шрифт:
Не забыть мне потрясающий вид на Токио с птичьего полета — со смотровой площадки 51 — го этажа небоскреба «Доби». Пышная зелень императорской резиденции, башни билдингов, отелей, нежно-розовые пятна цветущей сакуры, ленты эстакад, поезда, бегущие по монорельсу к аэропорту Ханэда, и не видно конца мегаполиса, даль тонет в солнечной дымке…
А в автобусе гремит и лязгает музыка, страстный голос рвется из стереодинамиков: «Believe me, believe me!» И вдруг осознаешь, что ты в столице одной из самых удивительных стран мира, и что-то легкое, летящее вливается в душу, как если бы ты опять молод и все у тебя впереди…
Believe me, поверь мне!
«Капитан Лев Соловьев» идет той же дорогой, только курс противоположный. Еще долго тянутся справа японские берега. Там полно огней, мигают маяки. Как-то даже не верится, что мы наконец покинули Японию. Даже грустно немного. И радостно оттого, что теперь с каждой милей мы приближаемся к дому.
Выходим из полосы циклонов. На бескрайнем синем поле Тихого океана все меньше пасется белых барашков. А Южно-Китайское море и вовсе уснуло. Какие сны витают над его гладкой, как стекло, поверхностью? Когда-то здесь плыл, возвращаясь из Китая, Марко Поло. «В Чинском море, — рассказывал он потом, — 7448 островов, и на многих люди живут… Острова эти далеко, истомишься плыть до них…» Славный венецианец любил точность. Так и видишь его, бородатого, в бархатном камзоле, стоящим днем и ночью на палубе и пересчитывающим острова. (Недаром венецианцы прозвали своего знаменитого земляка «Мильоне» — наверное, за его страсть к преувеличениям.)
Мы разговорились со вторым механиком Моцаком за чашкой кофе.
— Почти весь наш выпуск ОВИМУ
— Почему? — спрашиваю. — Всего десять лет прошло, как вас выпустили.
— Всего! А сколько можно плавать? Я в шестидесятом окончил школу и пошел кочегаром на «Зырянина». Старый пароход, морская романтика…
— На сколько же лет ее хватает?
— Романтики? Не знаю. Ненамного. Вот Миша Апреленко, таких мотористов, как он, поискать надо — не найдешь. Высший класс. Думаете, он из-за романтики плавает?
Нет, конечно, нет. Я с Мишей не раз говорил, знаю о ходе его жизни. Голодное детство на оккупированной Одесщине. Отец не вернулся с фронта, мать тяжело болела, четверо детей, мыкали горе, — к счастью, всегда хватало в украинской деревне сердобольных баб. Отслужил Миша Апреленко в армии, возвратился на судоремонтный завод, на котором до службы работал слесарем. И тут прихватила его болезнь. Что-то было неладно с кровью, угрожающе высоко подскочила РОЭ. Долго, долго не отпускала Мишу больничная койка, и дали ему вторую группу инвалидности. Жил он в заводском общежитии — долговязый замкнутый парень с печальным лицом. И вдруг — нагрянула любовь.
Приехали две молоденькие девушки из Винницкой области в Одессу на заработки и попали на судоремонтный, в доковый цех. Плакали, хотели уйти с трудной работы, но с годами обвыклись, стали заправскими малярами на покраске судов. В одну из них, Галину, влюбился Миша, и Галина полюбила его — они поженились. Жили молодые в общежитии, а спустя год, когда уже родился Виталик, дали Галине комнату в коммуналке.
Нет, не романтика позвала Мишу Апреленко в дальние плавания. Заработки и на Морфлоте невелики, но все же больше, чем на судоремонтном заводе. А у Миши теперь — маленькая, но семья. И он, наплевав на свою инвалидность, стал добиваться перевода на флот. Странное дело: болезнь отпустила Апреленко, словно и не было ее. Не хочется писать громкие слова, но все же, все же… Да, оно самое — чудо любви…
И началось его плавание. Ремонтировал судовые двигатели — теперь увидел их в работе, в море. В первых же рейсах выявилось, что у моториста Апреленко умелые руки, спокойный характер и толковая голова. («У Миши инженерное мышление», — сказал мне однажды «дед».) Плавал на танкерах, перешел на сухогрузный флот. В 1976 году приказом начальника Черноморского пароходства Апреленко был объявлен лучшим мотористом.
Уже тринадцать лет — с 1964 года — Апреленко стоит в пароходстве в очереди на квартиру. Это самый больной вопрос для него. Все способен одолеть Миша: долгую болезнь, штормы любые, неприятности с топливом в этом рейсе, — но как тесноту квартирную одолеть? Как выбраться из одесской густонаселенной коммуналки, из 15-метровой комнаты, в которой живет он с женой и двумя сыновьями, — из вечной тесноты?
Томятся в квартирных очередях и многие другие соловьевцы. Десятый год ждет своей очереди моторист 1-го класса Валерий Бойко, он же председатель судового комитета. Девять лет стоит в очереди на жилкооператив электрик Гуцалюк, шесть лет — старший электрик Ткаченко.
Годы бегут, а очередь еле движется. Не дело это, не по-человечески это, товарищи начальники. Для кадровых моряков надо больше строить квартир. Не жалеть для них средств — они ведь своим трудом приносят стране большой доход…
Так думал я и записывал в своем дневнике в 1977 году, на борту сухогруза «Капитан Лев Соловьев», идущего в полутора градусах от экватора к Малаккскому проливу.
«Соловьев» — в полном грузу. В оставшуюся после Японии кубатуру приняли полторы тысячи тонн латекса в малайзийском порту Кланг, а в Сингапуре — кокосовое масло.
Хорошо помню последний день на сингапурском западном рейде. Стояла лютая жара. А настроение у меня было отличное: утром доставили почту, накопившуюся в советском посольстве, — мне пришло письмо от Лиды. Это был праздник! Родной почерк, слова любви… Как в прежние, молодые годы, душа рвалась к моей любимой…
Эй, ребята! Коричневотелые докеры! Нельзя ли побыстрее? И вот последние бочки с кокосовым маслом подняты краном с баржи и поставлены в твиндек, и докеры закрепляют бочки канатами и деревянными распорками. Закончена погрузка! Матросы закрывают трюмы, зачехляют наработавшиеся краны. Томительно медленно текут последние минуты последней стоянки. «Соловьев» изготовлен к отходу.
И вот она — долгожданная команда:
— Вира канат!
Грохочет брашпиль, выбирая якорь.
— Самый малый вперед! — командует Береснев.
Привычно ритмично вибрирует палуба под ногами — и уплывает, уплывает из видимости, из жизни моей Сингапур с его небоскребами.
Вечереет. За кормой прощально подмигивает белый красавчик маяк Раффлс, окруженный пальмами. Справа проплывают зеленые островки, один из них — Аллигейтор — похож на динозавра с длиннющим хвостом. Рыбацкие лодки с бурыми треугольниками парусов пересекают курс «Соловьева». Даем долгий гудок. Нет, не уступают дорогу. Приходится застопорить машину, пропустить беспечных рыболовов.