Поляна, 2013 № 02 (4), май

Морозова Наталья

Орк резко вскочил, так что стул с грохотом отлетел к стене. Гиббон рванулся навстречу, опрокидывая посуду.

— Ну, давай, как они! Что, слабо?! — взревел он. Спирт кипел в жилах.

— Давай! — прорычал Орк.

Широкое небо разлилось над Доном; на горизонте таяли последние отблески заката, пахло спелыми яблоками, без умолку трещали цикады. Орк и Гиббон опустились в сырую траву на колени, товарищи стянули им руки ремнями крест-накрест и расступились.

Несколько мгновений оба, тяжело дыша, жгли друг друга яростными взглядами. Наконец Гиббон оскалился и рыкнул… Но правду говорят: не бойся собаки, которая лает… Орк, не издав ни звука, как кобра стремительно метнулся и впился зубами Гиббону в пухлую щеку. Словно на собачьих боях, где дерутся двое бульдогов, раздались вокруг возгласы

одобрения. Гиббон взвыл от боли, рванулся и двинул плечом Орку под кадык. Тот разжал челюсти и отпрянул, оставив на щеке Гиббона багровые отметины. Набухли вишневым соком и побежали по морде инспектора темные ленты; капли срывались на рубаху. Орк тронул языком пошатнувшиеся зубы и брезгливо сплюнул — ему показалось, он укусил за бок свинью. Хмель слетел с него тотчас, и ему вдруг стало нестерпимо стыдно оттого, что он уподобился дикарю и теперь самым глупым образом опозорен… Он уже хотел прекратить поединок, когда Гиббон с воплем ринулся на него, боднул головой в грудь и повалил навзничь. Со стороны казалось, грызутся двое вурдалаков: Гиббон рычал и, суча ногами, подбирался ближе и ближе к горлу Орка… И лежать бы капитану с разорванной глоткой, и полетела бы родным в Нижний весть о том, что пал их геройский сын в роковой схватке с врагом… Но отчаянным усилием Орк высвободил из пут левую руку, и только это спасло ему жизнь… Их растащили… У обоих морды были в крови, как у сытых львов.

Утром «дуэлянтов» отправили в госпиталь. Голова Дзюбака с прокушенной щекой и рваным ухом была похожа на распухшую обмазанную йодом тыкву. Людвиг поплатился перегрызенным в запястье сухожилием.

По дороге, глядя из окна санитарной машины, они впервые ясно увидели величественный и спокойный Дон, серебряною лентой скользящий по бескрайней степи, и высокое удивительно прекрасное небо, громадами ажурных облаков скрывающее землю от сурового лика Творца.

Ахметик

Садо и Абу ходили вокруг ржавой «копейки», брошенной возле сарая, цокали языками. И Ахметик бегал за ними следом, заглядывал в пустой багажник — туда и он, и еще четверо таких же малышей уместится. Вот где в прятки играть! Мотора нет у «копейки», и там спрятаться можно. И кресел нет, один ржавый остов на колесах…

«Копейка» раньше принадлежала хромому Ибрахиму. Как начался обстрел, взял он всю семью — старика-отца, жену и двух дочерей — посадил в машину и поехал прочь. Хотел в горах переждать. С завистью тогда смотрели на него те, у кого не было машины, кто пешком бежал от снарядов, гроздьями валившихся с неба. А кто и не побежал вовсе, остался, как остались Абу и Садо, и маленький Ахметик тоже остался. И начали они играть в прятки со снарядами. Забрались в погреб, там и сидели, пока земля тряслась, пока ухало и выло кругом. А когда утихло, выбрались и увидели на окраине станицы, в кювете покореженную машину хромого Ибрахима.

Тогда дяди отправили Ахметика домой, а сами пошли искать семью Ибрахима. Долго искали, а когда вернулись, сказали, что так и не нашли. Видно Ибрахим пешком в горы подался. Ведь машина — мишень, по ней стрелять легче, а по людям стрелять — патроны зря тратить. В темноте на двор останки машины приволокли. Крыша «копейки» и весь правый бок дырами усыпаны. Вернется Ибрахим — вот расстроится. Куда теперь такая машина годится?

А пока дядей не было, пока они Ибрахима с семьей искали, Ахметик возле дома странную трубу нашел. Труба из земли торчит, широкая, к торцу заужена, запаяна наглухо. На трубе надпись непонятная, цифры какие-то. Поковырял Ахметик краску, попробовал трубу из земли выкорчевать, да где там. Ударил по трубе ногой — та даже не шелохнулась, крепко в земле засела.

Пришли дяди, посмотрели и сказали: «Хвала Аллаху!» И еще сказали, что это снаряд неразорвавшийся. А потом в саду и на огороде еще два таких нашли…

А на следующий день дяди в станицу отправились, и Ахметик с ними пошел, и лошадка с ними пошла, ее дяди в соседнем дворе у русской семьи взяли. Самих их никого дома не оказалось. Тоже, наверное, как и хромой Ибрахим, в горы ушли. Не скоро теперь вернутся, да и зачем им возвращаться, ведь их дом снарядом разметало. А лошадка в хлеву стояла — ей ничего. Стоит — сено жует. Вывели ее дяди, впрягли в телегу и пошли по станице. Идут вдоль дороги, воронки от разрывов объезжают. Много воронок, вся улица ими изрыта. Вот хорошо

будет в прятки играть! И еще несколько снарядов нашли. Всякий раз, как находили снаряд, дяди говорили: «Хвала Аллаху!» Снаряды на подводу складывали. С десяток набралось. Люди, кто остался, выходили и сами показывали, где у кого такие же штуки из земли торчат. А у Магомеда снаряд весь дом насквозь пробил и прямо возле очага в землю вонзился. Долго выкапывали его оттуда, Ахметика в дом не пускали. Когда выносили снаряд, «Хвала Аллаху!» говорили.

Все снаряды дяди к своему дому свезли и сложили в сарае, и сверху соломой прикрыли. А ближе к полудню заревело на окраине, бронетранспортер и грузовик с солдатами приехали, за оградой остановились, солдаты на землю попрыгали и побежали в станицу. Дяди к погребу метнулись, думали, что солдаты к ним идут. Но солдаты мимо, в дом Кюзи, через забор полезли.

У Кюзи есть родственник в городе, большой начальник. Дом у Кюзи самый богатый в селении — кирпичный, двухэтажный, с беседками, только стекла в нем вышибло при обстреле. Баранов у Кюзи больше всех, машина не такая как у хромого Ибрахима, а лучше — иностранная, джип называется. Сына Кюзи, — его Ханпаша зовут, — не в местную школу, а в город возили каждый день, где такие же богатые дети, как у Кюзи учились.

Посадили солдаты Кюзи в его же джип, и его сына Ханпашу, и мать Ханпаши тоже посадили и повезли куда-то. А еще у Кюзи в доме двое горцев жили, так их солдаты затолкали в погреб и гранату бросили. Им горцы не понравились. А когда солдаты из дома Кюзи вышли, там хлопнуло что-то, дым из окон повалил черный…

Когда стало темнеть, солдаты уехали. Садо сказал, что теперь, наверное, не скоро вернутся. Но Абу сказал, что раз сегодня приехали, и Кюзи со всей семьей взяли, то завтра опять приедут и еще кого-нибудь возьмут.

Теперь дяди ходили вокруг обгоревшей «копейки», спорили. Садо говорил, что грузить надо возле дома, а потом тащить к дороге. Но Абу говорил, что грузить надо потом. Он говорил, что так кобыле легче будет, да и снаряды рвануть могут, если их в машине везти. А Садо говорил, что, если грузить возле дороги, то их заметят, и тогда вообще ничего не выйдет.

Потом дяди ночью куда-то ходили. А утром ни машины, ни снарядов возле дома уже не было. Тогда дяди позвали Ахметика и пошли на окраину. Посмотрел Ахметик, а машина Ибрахима теперь там же стоит, где ее нашли, только не в кювете, а у обочины. Интересно стало Ахметику, зачем это дяди машину у обочины оставили. «А вот скоро сам увидишь…», — ответил Абу, а Садо сказал: «Том», — значит, война. И понял Ахметик, что дядям надоело в прятки играть, и они теперь новую игру придумали. И его с собой играть приняли. Он маленький, слабый, а они такие большие и сильные, не прогоняют его играть в детские игры, а в свою взрослую игру принимают.

Спрятались они в кустарнике, недалеко от места, где «копейка» стояла. Час просидели до полудня. И еще пару часов после. Скучно стало Ахметику, посмотрел он на потемневшие лица дядей и решил не плакать, не жаловаться. Понял он, чем взрослые игры от детских отличаются. Не такие они веселые и удалые, не такие задорные, не побегаешь тут, не покричишь, а надо сидеть тихо. Очень ему хотелось играть со взрослыми и самому побыстрее взрослым стать, чтобы и у него был кинжал, как у Садо, и ружье, как у Абу. Поэтому сидел он тихо и ждал, как ждали дяди. Еще время прошло, Абу сказал: «Завтра приедут». А Садо кивнул и сказал: «Не сегодня…» Поднялись они, пошли домой. И Ахметик за ними следом побежал.

По дороге к дому встретили старого Якуба. Поздоровались с ним дяди, и Ахметик поздоровался. А Якуб потрепал по голове Ахметика и сказал: «Джигит будешь». Очень приятно слышать это маленькому Ахметику. Значит, сам старый Якуб считает его взрослым. Еще Якуб сказал, что будет совет старейшин «Мехке кхел», и там решат, как родам себя вести и что делать. Война, сказал, будет тяжелая и многих абреков заберет, но и без войны жить нельзя, тут и «чир» — кровная месть, и «яхь» — совесть и память предков. Еще сказал, что половина из тех, кого убило при обстреле — русские. Кто в домах прятался, тех так и завалило; а старику Ереме осколком голову срезало. Люди видели, как голова метров на десять отскочила, а тело бежало, а потом колени подогнулись, и оно упало в грязь. Сказал, что баранов, — тех, что остались в доме Кюзи, и которых не забрали солдаты, — надо разбирать и резать, а то солдаты вернутся и заберут остальных. Так пусть хоть людям достанутся…