Поляна, 2013 № 02 (4), май
Шрифт:
Вечером поели лепешек с сыром, выпили молока, спать легли, а ночью слышал Ахметик, как дяди опять ходили куда-то. Утром проснулся он, побежал на двор, видит — у двери два автомата стоят. У маленького Ахметика дух захватило. Никогда еще не видел он настоящего автомата, только по телевизору, а тут стоят у стены, вороненые, с деревянными прикладами, рожки изогнутые, каждый в рост Ахметика, и пахнут, как ружье Абу. Вот, думает Ахметик, здорово! Значит, дяди решили игру еще интереснее сделать! У солдат автоматы и у дядей теперь тоже автоматы есть, у солдат снаряды и у дядей их теперь полная подвода, вот только вертолета и пушек нет у дядей. Так это потому, что они стоят очень дорого. Солдатам ведь самим не надо танки и вертолеты покупать,
Побежал Ахметик к дядям, спрашивает: «Откуда автоматы?» Абу ответил: «В огороде нашли. Пойди, поищи еще. Может, найдешь?» — и смеется. А Садо ничего не сказал, а подарил Ахметику свой кинжал. Ахметик от восторга чуть не задохнулся. Хотел закричать, броситься на шею дяде, но вспомнил, что он теперь взрослый и должен вести себя по-взрослому. Он нахмурился, — так, думал он, ведет себя джигит, — повернулся, прошел два шага, но не сдержался, побежал на улицу, чтобы посмотреть, нет ли там еще автоматов. Наверное, тоже ночью с неба упали. Теперь все с неба падает. Оббежал вокруг дома, но не нашел ничего. Надо к другим домам сбегать, там уж наверняка хоть один автомат отыщется. Только собрался Ахметик за ограду — дяди позвали его.
Все вместе пошли опять к дороге. Притаились в кустарнике, стали ждать. И вот вдали зашумело, пыль поднялась, увидел Ахметик, что по дороге к станице ползет бронетранспортер, а за ним грузовик. И дяди увидели. У Садо пот на лбу выступил, а Абу достал телефон и номер чей-то набрал, наверное, хотел предупредить кого-то, что солдаты едут. Когда бронетранспортер уж к повороту приблизился, увидел Ахметик, как он огромными колесами вращает, как солдаты на броне сидят, как сизый дым из труб валит. Бронетранспортер быстро едет, грузовик не отстает, уж скоро поравняются они с «копейкой» хромого Ибрахима. А в том месте, где стоит «копейка», какая-то женщина дорогу переходит. Идет и солдат не боится. Услыхала рев, заметила машины, заторопилась. Это же тетя Лари! Куда это она собралась? Вот машины повернули у развилки, теперь едут прямо на них, в станицу. Абу руку Ахметика сжал своей рукой, крепко сжал, даже больно стало, а Садо одними губами что-то зашептал. Что шепчет? Прислушался Ахметик, различил слова: «Хвала Аллаху!» И чем ближе бронетранспортер, тем громче шептал Садо. А когда бронетранспортер уже проезжал мимо «копейки», Абу нажал какую-то кнопку на телефоне, а Садо задрожал весь. И тут полыхнуло вдруг перед глазами Ахметика, земля вздыбилась, туча взметнулась, а следом жуткий грохот ударил в уши. Завороженно смотрел Ахметик, как огненный смерч подбросил бронетранспортер в воздух и раскидал всех сидевших на броне, как тряпичные куклы. А как же тетя Лари? Не видно ее. Большое облако пыли все скрыло. Уж и к ним это облако приближается. Абу говорит: «Надо уходить». А маленький Ахметик хотел было пойти посмотреть, что там от бронетранспортера с грузовиком осталось и где тетя Лари, но Садо его удержал, сказал: «Нечего там смотреть. Пошли…»
Дома дяди собрали вещи Ахметика и отвезли его к мамке в город. Плакал Ахметик, не хотелось ему в город, хотелось и дальше с дядями во взрослые игры играть. Но Абу сказал: «Вырасти, стань сильным, тогда возьмем тебя в горы, в горах слабым нельзя». А Садо сказал: «Мамку тоже защищать надо. Кто же ее защитит, если не сын — джигит? А теперь у тебя и кинжал есть. Будет, чем наказать врага». Тогда перестал плакать маленький Ахметик и поклялся, что когда вырастет, тоже уйдет в горы, туда, где живут большие сильные люди.
Сержант Караваев
Колонна шла на дальнюю заставу, везли воду и провиант. Впереди боевая машина пехоты, за ней автоцистерна и грузовик с припасами.
Оставалось проехать небольшую рощицу в низине, дальше — равнина. По ней до заставы не больше часа езды, да это и не езда, а удовольствие. Станут ли на равнине закладывать взрывчатку? Днем
Сержант Караваев — голубоглазый калужский паренек, механик-водитель боевой машины. Проехать-то надо всего ничего, метров двести, рощица невелика, хотя, если вдоль ручья идти, то и до гор дойти можно. Клином спускается она с гор на равнину, змейкой вьется вдоль ручья. Да это только в засуху ручей, весной это река. Бежит ледяная вода, не везде и вброд перейдешь. Машине что, машина железная, гусеницы прочные, для нее река — не преграда.
Вот и ручей, значит, половина дороги позади. Птахи лесные чирикают. Солнышко светит. Да не станут «чехи» из-за них рисковать!.. Всего-то три машины и шесть человек. А чуть стрельба — выдвинется с дальней заставы отряд, и из части пойдет отряд, и вертолеты поднимутся в воздух. Прийти чехам просто, напасть просто, — колонна, как на ладони, — вот уйти тяжело. Равниной не уйдешь, значит, только лесом, а как ударят дальнобойной артиллерией по предгорью, тут им и настанет Аллах Акбар…
Уж и опушка рощи впереди показалась, в прогалине между деревьями равнина мелькнула. Ползет броневая машина, смотрит Караваев, — не прозевать бы мину. Командир из башни высунулся, тоже на дорогу глядит.
Вдруг пронзительный скрежет рассек воздух, ударило слева, подбросило левый борт, содрогнулась броня. Затрещали автоматные очереди. Застучало, защелкало… Надо разворачивать башню и бить прямой наводкой по зарослям. А тут и справа ударило в машину…
— Командир! Стреляй! — кричит Караваев. Заклинило башню! Не повернуть…
— Разворачивай машину! Давай прямо на них! — слышит Караваев.
Взревел двигатель, крутануло машину. Качнуло вперед. С места прыгнула она в лес. Если были там чехи, не стало тех чехов.
— Стреляй, командир!
Куда стрелять?! Листву пулями режет, крошит в капусту. Где кто — не видно… Заклинило пушку. Горит машина… И опять тряхнуло… Все — конец…
Кто это кричит? Командир кричит. Пылает башня, командир обезумел от боли, полез из машины, только по пояс и смог вылезти, срезали его очередью. Лежит командир, голова на броне, тело горит, уж не больно ему, отлетела душа солдата.
Стихло в роще, лежат убитые бойцы в кабинах грузовиков, даже выбраться не успели. Горит на броне тело командира, замерла грозная машина, пылает двигатель и башня пылает. Черный дым поднимается над деревьями. Скоро заметят его с заставы, скоро поднимут вертолеты, скоро придет помощь, да только некому помогать…
Вышли из-за деревьев абреки, открыли кабины грузовиков, убедились, что мертвы солдаты. Молодой араб, приехавший сражаться с неверными, выстрелил каждому в голову, словно боялся и мертвых русских. «Экий храбрец, — подумал чеченец Садо. — Ему бы только в мертвых стрелять, да мальчишкам головы резать… Чужак чужаком и останется…»
Вдруг из горящей машины, где уж думали нет никого в живых, из люка возле башни, словно черная змея поднялось дуло автомата, глянуло по сторонам и сыпануло свинцовым градом вокруг. Упал, как подкошенный молодой араб, фонтаном брызнула кровь из руки другого, схватился за голову третий, кровь заструилась между пальцев. Остальные попрятались за деревьями.
Нет больше гранат у воинов Аллаха, нечем взять хитрого русского. Не подпускает к машине, бьет очередями. Одна возможность — стрелять по автомату, чтобы выбить из рук.
Лежат раненые абреки, не шевелится молодой араб. «Кто им поможет, если у этого русского много патронов? — думает Садо. — Так, глядишь, и вертолетов дождемся. Уходить надо…»
— Эй, русский! — кричит Садо. — Сдавайся, не тронем. Отпустим! Стреляет в ответ сержант Караваев. «Как же, — думает, — кто верит чеченцу — сам себе враг! Это мы знаем. Вылезу, отрежут голову…» Плохо одно: чтобы стрелять, надо автомат из люка высунуть, часть руки до локтя и другой — кисть.