Полюс капитана Скотта
Шрифт:
— Не паниковать, унтер-офицер, — усовестил его полковник флота, — только не паниковать. Держитесь, как перед решающим боем.
Бауэрс хотел было вернуть лыжи Уилсону, однако тот заявил, что у лейтенанта лыжня получается ровнее и после установки паруса шел рядом с санками, время от времени помогая своим спутникам преодолеть сугробы и заструги.
Когда накануне Нового года обнаружилось, что они потеряли лыжи Бауэрса, все жалели лейтенанта и, считая, что для него это может закончиться трагически, старались на какое-то время делиться с ним своими. Если бы это был сугубо лыжный поход, без тяжелых санок, «безлыжный» лейтенант в самом деле оказался бы в очень трудном положении и стал бы обузой для всей группы. Однако движение в саночной упряжи уравновешивало его возможности с возможностями остальных полярных скитальцев.
Впрочем, дело не только в этом. Доктор Уилсон вдруг обнаружил, что Бауэрс — единственный, кто до сих пор ни разу не обморозил свои ноги, а потому пришел к удивившему его выводу: остальные обмораживались потому, что шли на лыжах, к тому же медленно. В то время как при ходьбе пешком ноги согревались значительно быстрее. Другое дело, что низкорослому коротконогому лейтенанту приходилось при этом идти в быстром темпе, особенно когда спускались с плато или с возвышенности, а значит, и затрачивать больше энергии…
— Вы еще забыли учесть, доктор, что он самый молодой из нас в этой группе, — напомнил Скотт, когда Уилсон решил поделиться с ним своими наблюдениями.
— Разница между ним и Отсом всего четыре года, — возразил врач. — Так что на первый взгляд это не существенно. Хотя, кто знает…
— Я заметил, док, что в последнее время это свое глубоко научное «кто знает…» вы произносите все чаще.
— Наверное, потому, что постулаты европейской медицины предрасположены к тем климатическим условиям, в которых живут европейцы, а не к тем, в которых обитают королевские пингвины.
— Так, может быть, стоит основать отдельное направление в медицине — полярное, арктическое? Почему бы где-нибудь в Англии или в Шотландии не основать такой институт — с госпиталем при нем, в котором бы изучался опыт полярных экспедиций северного и южного направлений? И где проводились бы исследования, касающиеся не только заболеваний, но и составления рациона, медицинского отбора кандидатов, подбора одежды и оснащения. Скажем, обуви, палаток, всевозможных предметов гигиены.
Пораженный этим предложением, Уилсон непроизвольно остановился и чуть было не оказался под санками, которые надвигались на него с пригорка под силой паруса.
— А ведь вы подали прекрасную идею, господин капитан!
— Я рад, что все еще способен воодушевлять вас, доктор, — искренне произнес Скотт, наблюдая за тем, как преображается лицо Уилсона и как оживают его полуослепшие было глаза.
— После экспедиций Шеклтона, Амундсена и нашей, вряд ли кто-либо усомнится в том, что такое — арктическое или полярное — направление в медицине обязательно должно появиться. И такой лечебно-исследовательский институт. Скажем, Институт арктических, полярных или что-то в этом роде исследований [51] . Вернувшись в Британию, я сразу же попытаюсь связаться со всеми медиками, которые когда-либо принимали участие в полярных экспедициях, ознакомлюсь с мемуарами полярников и с медициной северных племен.
51
Погибшие в 1912 году Роберт Скотт и Эдвард Уилсон не смогли стать свидетелями того, что со временем идея создания такого учреждения будет реализована в Кембриджском университете, при котором в 1926 году был создан Институт полярных исследований имени Скотта.
— Именно такой подход к проблеме выживания в полярных условиях я и имел в виду, доктор, именно такой.
— Удивительная идея, сэр.
— Похлеще идеи миссионерства в трущобах лондонского пригорода Баттерси, не правда ли, док? — попытался вклиниться в их разговор Отс. — Которое не принесло вам ничего, кроме туберкулеза? [52]
Однако Уилсон коротко парировал:
— Баттерси — это тоже опыт. Не менее важный, нежели опыт Англо-бурской войны, который также дался вам вместе с серьезным ранением. — И тут же вновь обратился к начальнику экспедиции: — Как только прибудем в основной лагерь, нужно будет сразу же поговорить с врачом экспедиции Аткинсоном и тоже увлечь его этим замыслом.
52
Реальный факт. Известно, что туберкулезом Уилсон заразился во время миссионерства в пригороде Лондона, к которому он прибегал в свободное от основной работы в госпитале время.
— Думаю, он не станет возражать, — благодушно заверил его Скотт. — И даже охотно поделится с вами своими наблюдениями. Тем временем советую возобновить ведение своего дневника.
— Я веду его, правда, нерегулярно.
— Что-то в последние дни я не вижу, чтобы вы усердствовали над ним, доктор. А следовало бы. Всех остальных это тоже касается, — повелительно повысил голос начальник экспедиции. — Не забывайте, что прежде всего мы — научная экспедиция. Впрочем, пишите не только о том, что вы пережили, но и о своих мечтах. Сочиняйте письма родным и близким, наконец.
— С надеждой, что адресатов своих они найдут уже после вашей гибели, — не мог отказать себе в удовольствии поворчать Отс.
— Хотя бы и так, — спокойно отреагировал Бауэрс. — Если уж моряки решаются бросать бутылки с записками где-то посреди Атлантического океана, то нам сам Бог велел.
— Так, может, и нам стоит бросить бутылку в одну из расщелин Антарктики? — ухмыльнулся ротмистр. — Когда через тысячу лет эти льды растают, благодарные потомки найдут, прочтут и посочувствуют.
Ему никто не ответил. Несколько минут полярники молча преодолевали заснеженную возвышенность и даже очередной гурий, эту, оставленную когда-то ими по пути к полюсу «метку бытия», появлению которой обычно радовались так, словно добрались до аварийной полярной хижины, на сей раз встретили угрюмым молчанием. И прошли мимо, не пожелав организовывать возле нее привал.
«Какими же осторожными должны быть мы сейчас в словах и в эмоциях своих! — подумалось капитану. — Как легко мы поддаемся теперь тоске и унынию, а возможно, кое-кто и страху».
— …И поскольку идея основания полярного института принята вами, доктор, благосклонно, — попытался он вернуть себе инициативу, — уже сейчас постарайтесь отразить в записях наши медицинские беды и свои рассуждения по этому поводу. Пусть это станет основой вашей будущей книги, эдаких «Записок полярного врача». — А чтобы поднять настроение всем своим спутникам, объявил: — Ужин сегодня будет слегка усилен, и поднимаемся завтра на полчаса позже. С условием, что сейчас мы немного прибавим в скорости.
— О книге я уже думал, — признался Уилсон. — Правда, считал, что в основе ее должно быть исследование жизни одной из популяций королевских пингвинов, проведенное на мысе Крозье, а также проведенные моей научной группой исследования по программе геологических, магнитных и метеорологических особенностей той части Антарктиды, что примыкает к заливу Мак-Мёрдо и к шельфовому леднику Росса. Кстати, наша экспедиция к мысу Крозье была тяжелейшей из всех, какие только можно себе представить.
— Я тоже был в этой экспедиции, сэр, — напомнил ему Бауэрс. — Не забывайте, что она проходила в условиях полярной ночи, то есть в полнейшей темноте, при самых лютых морозах и ураганах. Доктор прав: более ужасных условий даже трудно себе представить. Вот уж где я действительно потерял всякую надежду на спасение. Вопрос заключался лишь в том, каким образом мы все трое погибнем [53] . Может, только поэтому трудности нынешней нашей экспедиции к полюсу я воспринимаю без особого трагизма.
53
Единственный уцелевший участник данной экспедиции, ассистент доктора Уилсона Эпсли Черри-Гаррард, описал эти события в своих мемуарах, которые, не мудрствуя лукаво, так и назвал: «Самое ужасное путешествие на свете» («Worst journey in the world»), которые были изданы в 1922 году. Кстати, 24-летний Черри-Гаррард был самым молодым участником экспедиции капитана Скотта.