Полюшко-поле
Шрифт:
– Я все хотел спросить у вас, - тронул Надю за локоть Песцов, - как же это ваши колхозники взбунтовались? Отказались от семян?
– Очень просто. Не захотели сеять плохими семенами.
Матвей засмеялся.
– Не так-то уж просто... Картошку осенью поморозили - молчали. А тут вдруг зашумели. Странно!
– Картошка была общей. За нее никто не отвечал. А кукурузу мы распределяем в этом году по звеньям. На совесть каждого... Поля закрепляем.
– Слыхал... про ваше новое землепользование. И вы на это идете?
– Иду.
– Надя смотрела прямо и серьезно.
– Зачем вам это нужно? Вы же агроном! У вас свои дела. Обязанности ваши расписаны, наставления присылают... Оклад есть. И трудитесь спокойно.
– А если я не согласна с вашими наставлениями, тогда что?
– Тогда...
– Песцов пытался удержать строгое выражение лица.
– Тогда... Хвалю за смелость! Как вы на Бобрикова да на Волгина набросились? А ведь они начальники... Не страшно?
Надя улыбнулась.
– Как-то я не подумала об этом.
Песцов взял ее за плечи, хотел поцеловать. Она уклонилась.
– Не надо!
– прошептала с досадой.
– Что вы делаете?
– Тоже вроде вас: не подумал об этом...
– Потом уже иным тоном, усмехаясь: - Голову теряю, как говорят в подобных случаях.
– Нельзя терять головы, да еще в присутствии подчиненных. Я тогда отсюда и дороги не найду. Так и замерзну в чистом поле.
– Ну, уж это - отойди прочь! Я не из тех, что друзей на дороге оставляют. На эту руку можно опереться, - он протянул ей раскрытую ладонь: - Беритесь смело! А остальное уж не ваше дело.
– Поедемте!
– рассмеялась Надя.
Они сели в машину.
– Как поедем? Быстро? Медленно?
– Как хотите, - отвечала Надя.
И снова, взяв на пустыре разгон, "газик" пролетел мимо гостиницы, и снова шарахались с дороги редкие прохожие, а Песцов косил глаза в сторону Нади. Она молчала. Машина пересекла городок и выбежала на холмистую, заснеженную равнину, порезанную на две половины темным хлыстом дороги. Это была та самая дорога, на которую Надя выезжала сегодня из леса. Но теперь лес оставался в стороне, машина мчала в открытую степь. Песцов восторженно поглядывал на Надю, словно спрашивал: "Ну, каково?" Надя вспомнила санки Лубникова и улыбнулась. Песцов прибавил газу.
Из-за сопки выплыла огромная красная луна; в ее печальном свете, тускло поблескивая желтыми глазами, "газик", точно сова, парил над темной дорогой. Вымахнув на покатую спину увала, он остановился на самой вершине.
– Нравится?
– спросил Матвей.
– Очень, - тихо ответила Надя.
Песцов погасил фары.
После рева мотора, после сильного шуршания колес о дорожную щебенку наступила неестественная тишина. И эти заснеженные холмы с каким-то зеленоватым, мертвым отблеском, и эти черные таинственные сопки, и эта кирпично-красная с седым налетом по краям, словно задымленная,
– Я еще в детстве любил останавливаться на буграх, - сказал Матвей. Куда бы ни шел, как бы ни спешил, а все задержишься, бывало, на самой высоте, посмотришь вокруг - и радостно и как-то торжественно становится. И успокаивает.
– Он курил и смотрел прямо перед собой в смотровое стекло.
– Церкви раньше ставили на буграх, - отозвалась Надя.
– Ближе к богу?
– улыбнулся Песцов.
– К солнцу, - серьезно ответила Надя.
– Скажите, а ваши колхозники охотно пошли на закрепление земли? неожиданно спросил Песцов, обернувшись к Наде.
– По-разному... Одни - охотно, другие обману боятся, как они говорят, улыбнулась Надя.
– Но правление ограничило. Остановились только на трех звеньях.
– А вы требовали большего?
– Да.
– Любопытно. Непременно загляну к вам... Хочется пожать вам руку. Матвей покрыл своей ладонью Надину руку и крепко сжал ее.
– Поедемте...
– Надя выдернула руку.
И опять неистово мчались по степи, по сонным улицам ночного городка.
Возле гостиницы Песцов услужливо помог Наде сойти.
– Спасибо, Матвей Ильич!
– Она подала руку на прощанье.
Песцов снял с Надиной руки перчатку, сжал ее захолодевшие пальцы и вдруг быстро поднес к губам.
– Что вы!
– испуганно сказала Надя, отдернув руку, а потом шепотом: Спокойной ночи.
Песцов стоял до тех пор, пока она не скрылась в подъезде, и только потом сказал:
– Спокойной ночи!
Садясь в машину, он спохватился: "Ах, черт! Я ж не договорился на завтра встретиться... Впрочем, бесполезно. Завтра утром она уедет. Да и зачем?! Все это блажь..."
Ехать в гараж не хотелось, и Песцов свернул опять к озеру, но поехал не через пустырь, а мимо палисадников, вдоль пустынного проулка. Внезапно от ограды отделился высокий грузный прохожий и как-то резко выкинул перед собой палку. Песцов сразу узнал Стогова. Он остановил машину и пошел навстречу секретарю, улыбаясь во все лицо.
– Ты чего это по улицам скачешь, казак?! Добрым людям спать не даешь...
– Эх, Василий Петрович, Василий Петрович!
– Что, наехало? А вот я палкой тебя вдоль спины-то... Ах ты, разбойник!
Песцов покорно подставил спину:
– Виноват, батюшка... Лукавый попутал.
– Ну, будет, будет! Зайдем ко мне, потолкуем.
Переваливаясь с ноги на ногу, точно слон, Стогов понес по тропинке свое большое, грузное тело к дому.
Стогов жил на берегу озера в белом кирпичном особнячке, обнесенном тесовым забором. В прихожей встретила их полная седеющая женщина в розовом переднике и в пенсне - жена Стогова, учительница.
– Здравствуйте, Антонина Ивановна! Извините за поздний визит, - сказал Песцов.