Полюшко-поле
Шрифт:
– Проходите в залу...
– Ничего, мать, ничего... Мы в кабинете по-холостяцки покалякаем, сказал Стогов.
– А ты не хлопочи...
Стогов провел Песцова в свой маленький кабинет, здесь над книжными шкафами висели ружья, оленьи и козьи рога, чучела... На полу валялась огромная шкура бурого медведя. С кушетки свешивалась пятнистая шкура барса. Каждый, кто входил в этот кабинет, видел, что хозяин пожить любил...
Стогов усадил Песцова в кресло к низенькому столику на раскоряченных ножках, вынул из секретера графинчик
– Лимонник - дальневосточный эликсир... На чистом спирту. Всю усталость снимает. Будь здоров, Матвей!
Выпили.
– Вот и вся моя норма, - отставил пустую рюмку Стогов.
– Да, Матвей, подходит скучная пора... Кажется, все лимиты израсходовал. А вроде бы еще и не жил... Наливай себе.
Песцов снова выпил.
– Ты с кем уехал из райкома?
– Подвез переваловскую агрономшу... До гостиницы.
– Подвез...
– Стогов многозначительно усмехнулся.
– А может, увез?
– Заговорились... По научной части, - улыбался и Песцов.
– Странный ты мужик. Вроде бы умен, учен... А пустяков не понимаешь.
– О чем это вы?
– нарочито округлил брови Песцов.
– Тебе бы тройку с бубенцами. "В гривы конские ленты вплету..." Стогов потряс шевелюрой и прищелкнул пальцами.
– Сани устелить коврами да красавиц увозить бы.
– Да венгерку, да шапку набекрень. Красиво, черт побери!
– Во-во! Забываешься, братец, забываешься...
– А кто-то мне рассказывал, Василий Петрович, как зимним вечером один кавалерийский комиссар украл у богатого инженера жену на одну ночь... Прямо с вокзала!
– Тихо, тихо, трам твою тарарам!
– Стогов поднял палец и осторожно поглядел на дверь.
– Бородатый инженер ждет ее у главного входа на собственном экипаже... А они по задворкам да на извозчика... Да в лес на дачу... А на другой день: "Извини, мой милый... Я отстала от поезда!"
Стогов добродушно посмеивался:
– Учти, Матвей, то был нэп... Лихой кавалерист с глупостями в голове. А теперь - иное время. И не забывай - кто ты? что ты?..
– Что ж я! Остался я на полдороге, Василий Петрович, - иным тоном сказал Песцов.
– От научной работы оторвался... Тут вот в суете да в маете...
– Это ты брось, Матвей! Идешь ты по самой столбовой дороге. Тяжелая судьба у нашего брата: собой не распоряжаемся - куда пошлют, туда и едешь. Ни степеней, ни ученых званий мы не заслуживаем... А конец подойдет - что передавать-то? Ни завода, ни стройки, ни кафедры. Незаметная наша работа, что и говорить. Руками ее не потрогаешь. Зато сколько добра людям сделаешь! Так и растворишься среди людей. Не каждый способен на это, Матвей...
– Э, Василий Петрович, всегда другие найдутся...
– Другие!.. Трудно, Матвей, передавать живое дело в другие руки... Налей себе еще.
Песцов засмеялся.
– Чего это вы так минорно настроены,
– Моя работа теперь вон к чему идет, - Стогов указал рукой на длинный китайский вымпел, на котором по красному начертаны черные иероглифы, и перевел многозначительно: "Не выходя из дому, познаю весь мир".
– Тоже дело!
– Дело делу рознь. Посмотришь вокруг себя - везде нужны толковые люди, а их хвать-похвать - по пальцам перечтешь.
– Они готовыми не рождаются.
– Твоя правда. Смотрю я давеча на Волгина... Ну какой он председатель колхоза по нынешним временам? Грамотности кот наплакал, да и здоровье никудышное. А попробуй поставь нового! Кого подберешь?
– Да хоть Селину! Напористая, умница... Как она посадила Волгина вечером-то. А? Красота!
– Ты скор на решения, батенька. Еще не влюбился?
– Заметно? Нельзя?!
– Кроме шуток, Матвей, ты слишком впечатлителен и доверчив.
– Если доверчивость - грех, то я уж не раз искупил его, поплатился в свое время.
– А мы не имеем права на такую роскошь. Подобрать председателя - не шутка. Селина - молода. А молодой человек часто бывает угловатый, жесткий. Председатель, друг мой, что седелок - весь упор на нем. Он должен хорошо притереться, иначе холку набьет.
– Притереться к кому, Василий Петрович? К хозяйству или к вам?
– Хитер, хитер. А ты как думаешь?
– Если к вам, тогда лучше Семакова и желать нечего.
– Что-то они напутали там со звеньями, - уклонился Стогов.
– После совещания мне Семаков докладывал.
– Что именно?
– Да вроде бы семейственность развели...
– Какая чепуха!
– И мне кажется. Но проверить все-таки надо. Сигнал неприятный. Придется тебе съездить.
– Когда?
– А в посевную. Разберешься и доложишь.
10
Весна в этом году запаздывала. В марте подули холодные северо-восточные ветры, они подхватывали желтую пыль с обнаженных обрывистых берегов оврагов и рек и подкрашивали ею до блеска отшлифованную корку наста. По увалам, по скатам сопок, рыжих от полузанесенной прошлогодней травы, со звоном катились сорванные засохшие дубовые листья. Солнце всходило тусклым, желтовато-пепельного цвета, словно и его запылили буйные маньчжурские ветры.
Пришел апрель, а снега все еще держались. Вот тогда и решился Волгин выбраковать и сдать два десятка яловых коров, которые давно уже мозолили ему глаза. И время было самое подходящее, - зиму продержались коровы хорошо - справные, много потянут. И денег не было в колхозе - все резервы пошли на покупку семян да запасных частей к тракторам.
Но, как Волгин и ожидал, ему встали поперек горла Семаков и Бутусов. На правлении колхоза они бушевали, что-де, мол, не имеем права. Мы и так не выполняем план по этому поголовью. Да кто нам позволит плановых коров продавать?!