Полюшко-поле
Шрифт:
– Больно уж волк у тебя смелый... Чумной, что ли?
– недоверчиво спросил Егор Иванович.
– Волчица! Два соска обсосаны были. Значит, два волчонка где-то в логове лежат. Да разве их найдешь!
– Богдан от огорчения ударил своей широкой ладонью по коленке, накрытой полой полушубка. Раздался гулкий ухающий звук, точно ударили лопатой о деревянное корыто.
– А это случаем не волчата разбойничают?
– Егор Иванович вынул из кармана обугленную ногу ягненка.
– Таскают у вас ягнят, а остатки на костре сжигают, чтоб не заметно было.
Богдан взял ее, потрогал ногтем копытце.
–
– Конечно! Ваше дело - получать премию за стопроцентную сохранность ягнят. А коли сдохнет ягненок, так уж лучше не показывать его нерожденным. Концы в воду, то бишь в огонь.
– Охранники смотрят за ягнятами. А я - чабан. Мое дело овец пасти.
– А концы прятать - это чье дело?
– Не кипятись, Егор Иванович. У тебя картошка померзла, кто виноват?
– Это другое...
– Ах, другое! Вот и учти, тут нас, на ферме, три чабана, да три охранника, да учетчик, да заведующий. А ты ко мне прилип, как банный лист к известному месту.
Богдан встал и ушел на баз.
Егор Иванович с минуту потоптался на месте и решил зайти в контору к Круглову. Тот сидел за столом в тесной комнатенке и аккуратно обертывал газетой журнал учета. Егор Иванович вынул из кармана ягнячью ножку и положил ее на журнал.
– Ягнячья... Ишь ты! Откуда она взялась?
– Круглов невинными глазами глядел на Егора Ивановича.
– Отсюда же, с твоей фермы.
– То есть?
– Вон там в костре валялась.
– Так это колхозники жгут... Личный скот. А у нас учет - тут все в порядке.
– Круглов ласково оглаживал книгу учета.
– Колхозники не получают за стопроцентную сохранность ягнят. Зачем же им концы в огонь прятать?
– Уж ты не с ревизией ли?
– Не мешало бы.
– Да кто ты такой? Бывший член правления?
– А вот мы комиссию организуем.
– Для комиссии у меня все - пожалуйста, в любой момент. А самозванцам здесь делать нечего.
– Ловок, ловок... Но смотри, не ровен час - оступишься.
– Не тебе судить. Не дорос еще.
С тяжелыми мыслями шел Егор Иванович на свое поле. "Что же это за порядки мы завели? Картошку поморозили - виноватых не найдешь. Ягнята дохнут - опять отвечать некому. Их там целая контора. Небось отчитаются по бумажке. Писать умеют. Да еще, глядишь, премию получат. Высокая сохранность! Пятьдесят ягнят вырастят от сотни овец... Зато, мол, все живые. А где остальные? А то неведомо. Отчитались - и все козыри в руках. Простой мужик к ним и не подступись. Заговорят, запугают. Не верь глазам своим. Ох-хо! Нет, - думал Егор Иванович, - не по-хозяйски у нас все устроено, не так... Кабы все было у чабана, спросили бы с него. А то что?
– один охраняет, другой стадо гоняет, третий руководит, четвертый учитывает... И никто ни за что не отвечает... Да коснись хоть меня, выросла бы на моем поле картошка, допустил бы я какого-то уполномоченного до нее? Никогда! С кулаками пошел бы на супостата: не губи добро! В кажном деле хозяин должен быть".
Не заметил Егор Иванович, как и до поля дошел, - тут и там, перемешанные снегом, враструску валялись навозные кучи... "Так и есть сваливал, окаянный, где придется и как придется. Ну, я ж ему!"
Егор Иванович выломал длинный прут из краснотала и в самом скверном расположении духа пошел домой.
Степана
– Ты что, очумел?!
– Степан кинул вилы и ухватился за прут.
– Ах ты, сукин сын!
– кричал побагровевший Егор Иванович, пытаясь вырвать прут.
– Что ж ты навоз в снег бросаешь?
– Да всего две волокуши скинул-то...
– Ах, две?! Вот я тебе второй раз по ушам... Ну!
Степан обломил прут и бросился бежать со двора.
– Отца позорить перед всем честным миром. Я тебе покажу!
– бушевал Егор Иванович.
Через минуту, поднимаясь на крыльцо, он все еще ворчал:
– Весь доход мой в снег бросает...
6
В добрую зимнюю пору, когда жизнь на селе катится легко и ровно, словно розвальни по хорошему санному пути, неожиданно свалилась беда на Волгина.
Однажды в его тесный кабинет вошла агрономша Селина и удивила:
– Игнат Павлович, проверила я семена... Всхожесть всего шестьдесят процентов.
– Ну и что?
– Придется покупать новые... Я подсчитывала - центнеров сто шестьдесят надо пшеницы. Да кукурузы сотню.
– Посеем тем, что есть. Не первый год.
– А звенья? Они не пойдут на это.
– Да вы что, помешались на этих звеньях?! Хватит с меня ваших перестроек! Вопросов больше нет. Все!
Волгин почти силой выпроводил Селину из кабинета и в сердцах укатил в райцентр. Надо было отвезти в чайную мед; дорога накатанная, снег неглубокий, покамест проскочить можно. А там хоть отдохнуть часок, отойти от этой канители.
Меняются времена... Или народ избаловался, или уж старость подходит, не поймешь, в чем суть, только труднее становится с каждым годом. Там начальство жмет на тебя: сей то, а не это, делай так, а не эдак, а тут свои умники завелись. "Ох, уж эта жердина длинноногая!
– с неприязнью думал он об агрономше.
– Два года в печенках у меня сидит. А мужики тоже хороши. Каждый для себя норовит урвать. Стервецы, кругом стервецы!"
В такие мрачные минуты размышлений Волгин любил подкрепиться. Спасибо, хоть чайные есть на белом свете.
Пока Сенька-шофер сдавал мед и оформлял накладные, Волгин ушел в парикмахерскую "подъершиться", как он говаривал, то есть подстричь, подровнять местами свой густой седой ежик, похожий на платяную щетку из отборной щетины. Затем отвели им кабину в чайной и принесли ящик пива. По мере того как бутылки пива опорожнялись, большой нос Волгина все более краснел. И на душе вроде бы полегшало, и воспоминания пришли хорошие.
– Пошли, Сеня! Раздувай свой самовар. Мы еще погремим!
А ведь бывали времена, гремели... Не раз Волгин завоевывал районное знамя досрочной сдачей хлеба. Выезжал его обоз раньше всех колхозов. Не гляди, что мы на отшибе... А чуем что к чему. Нюх у нас тоже имеется. Волгин сам паромы наводил, сам и въезжал в райцентр впереди на тучном вороном жеребце...
– Вот казак!
– говорил про него секретарь райкома Стогов.
– Любит блеснуть перед народом. Раньше себя никого не пустит... Жить умеет...