Помеченный смертью
Шрифт:
– На гидроэлектростанции.
– Вот! – воскликнул Морозов. – Там было слово «гидро».
– Гидроцентраль.
– Нет.
– Не знаю больше. Остальные слова не из этого ряда: гидроусилитель, гидротормоз, гидротурбина, Гидрометцентр…
– Гидрометцентр! – воскликнул Морозов. – Росгидромет! Вот что он назвал! Росгидромет!
– Так он метеоролог тогда.
– Он тогда сказал: «Привет от Росгидромета!» Точно! Я вспомнил! Хотя, конечно, ни в каком Росгидромете он не работает.
– А мы проверим, – сказал Бородин. – Мало ли что.
Коротко распрощались, и он уехал. Отсутствовал недолго и вернулся через час с небольшим. Когда он возник на пороге, Морозов удивленно спросил:
– Что-то случилось?
– В Росгидромете есть работник по имени Кирилл Дмитриевич Митяев, – сказал Бородин и замолк, наблюдая за произведенным эффектом.
Поскольку на лице доктора почти ничего не отразилось, Бородин извлек из кармана фотографию и положил ее перед своим собеседником. И только теперь увидел, как стремительно бледнеет Морозов. Быстро спросил:
– Что? Знакомое лицо?
– Это Рябов, – негромко произнес доктор.
– Это Митяев Кирилл Дмитриевич.
– Вы его видели? – спросил Морозов, пропуская мимо ушей слова собеседника.
– Нет. Его нет в Москве.
– А где он?
– Далеко – у побережья Африки. Там расположена метеостанция, и он сидит на ней безвылазно с конца девяносто первого года.
– Я видел его здесь. Совсем недавно. И вы были тому свидетелем.
Бородин хотел сказать, что доктор ведь мог и ошибиться, но вдруг в его голове выстроилась вся цепочка: случайная встреча на дороге – скорая смерть Григорьева – рассказанное доктором; и он промолчал, поняв в мгновение, что все может оказаться в итоге и правдой. Позволил себе лишь осведомиться:
– А как, по-вашему: могут быть два человека похожи абсолютно?
– Нет, конечно.
– Уверены?
– Да. Внешне сходство до какой-то степени допустимо, но различия будут обязательно. Родинка, форма носа, строение тела, отпечатки пальцев в конце концов.
– Ничего этого нет.
– Чего нет? – не понял Морозов.
– Ни отпечатков пальцев, ни каких-то особых примет. Вообще нет ничего, что могло бы подтвердить, что перед нами – человек по фамилии Рябов. У вас вот, например, сохранились какие-либо фотографии?
– Какие фотографии?
– Те, на которых Рябов запечатлен?
– Нет.
– Вот видите, – сказал Бородин почти печально. – А образцы его почерка?
– Нет.
– Значит, и сравнивать не с чем. И когда этого метеоролога разыщут и доставят в Москву, ничего доказать не удастся. Потому что он – это он. Митяев.
– Он – это Рябов.
– Вы-то сами сможете определить, что это Рябов?
– Да.
– Каким образом?
– Психологический портрет.
– Что за штука?
– Там, внутри, в душе, мы все разные. Это – как отпечатки пальцев, мы все индивидуальны. И если я смогу с ним встретиться…
– Что тогда? – быстро спросил Бородин.
– Я после разговора с ним скажу – Рябов это или нет.
Бородин ушел в машину и долго разговаривал с кем-то по радиотелефону. Вернулся возбужденный.
– Вам придется выйти из тени, Виталий Викторович. До сих пор я никому не говорил, откуда почерпнул информацию о Рябове. Но сейчас только вы можете помочь.
– Чем? – поинтересовался Морозов.
– Вы можете опознать Рябова. Или этого… как его… Митяева.
– Его уже доставили в Москву? – удивился Морозов.
– Нет. Вы встретитесь с ним прямо там, на метеостанции.
Морозов вскинул голову, и Бородин успокаивающе тронул его руку:
– Вы полетите не один. Будут еще люди. Так что волноваться вам не следует.
– Мне надо подумать.
– В таких случаях не думают.
Не думают, а подчиняются, понял доктор. Посмурнел от неудовольствия и спросил:
– Когда вылет?
– Сегодня вечером.
– Что за рейс?
– Спецрейс. Вне расписания. Времени на сборы хватит. В шесть за вами заедет машина, – сказал Бородин и, видя, что доктор хмурится, добавил примирительно: – Это очень важно. Здесь ничего другого не остается, только – подчиниться. Большие люди этим занялись.
И больше ничего пояснять не стал.
32
Машина пришла за Морозовым без пяти минут шесть. Кроме водителя, в салоне был еще один человек. Коренастый и крепкий на вид, очень немногословный. Скользнул взглядом по чемодану, который захватил с собой Морозов в дорогу, и ничего не сказал. У самого коренастого вещей не было никаких – ни в салоне, ни в багажнике, где Морозов разместил свой чемодан. Доктор вдруг подумал, что допустил оплошность, не нужен ему чемодан, сказано ведь – спецрейс, туда и обратно обернутся мигом, а он, как путешественник, по полной программе экипировался и теперь будет смотреться нелепо. Так он терзался до самого аэропорта.
На летное поле они проникли без задержек и даже из машины не выходили. На пропускном пункте спутник Морозова махнул какой-то картинкой, похожей на проездной билет, и охранник беспрекословно распахнул ворота. Проехали в самый конец аэродрома, здесь стоял «Ту», а возле него – «рафик», и из того «рафика» крепкие и очень сосредоточенные ребята переносили в самолет какие-то объемистые сумки. Это, наверное, и был их багаж. Морозов воспрял духом и уже не корил себя за чемодан.
Подошел какой-то человек в застиранной рубашке и тертых джинсах необыкновенной древности, протянул руку, здороваясь, и вместо приветствия спросил:
– Морозов? Виталий Викторович?
Доктор кивнул.
– А я Хатыгов. Руковожу этим детским садом, – сказал мужчина в джинсах и махнул в сторону своих хлопотливых спутников.
Морозову сравнение с детским садом не очень понравилось, он, помня слова Бородина о том, что летит не один, ожидал увидеть каких-либо оперативников или что-то в этом роде, а ему для прикрытия дали непонятного возраста хлопцев, которые хороши для игры в преферанс где-нибудь на природе, но не для поездки к черту на кулички, где прячется Рябов. Эти люди не знали, кто такой Рябов. А доктор знал. И потому вздохнул.