Понкайо. Книга 2
Шрифт:
Инга в ужасе зажмурилась, чтобы не видеть, как в предплечье втыкается игла. Захар отпустил ее руки. Она медленно перевернулась набок и села, опустошенная и раздавленная чужой волей. Растянутые плечевые мышцы не давали сделать ни одного движения без пронзающей боли. Мокрую голову холодило сквозняком, щеки обжигало злыми слезами. Какая же она беспомощная и жалкая…
Инга с тревогой прислушивалась к себе, но не чувствовала никаких изменений. Она все также ненавидит палачей, сейчас даже во сто крат сильнее. Ей по-прежнему хочется рассечь шею Захара. Она все еще любит Филиппа, все еще помнит, как его застрелили у нее на глазах. Он захлебнулся кровью. Инга не коснулась его на прощание. Да, она помнит. Шакал срезал часы с мертвой руки.
– Патрик,
Прислужник молча накрыл иглу колпачком и вышел, не забыв притворить за собой дверь. Инга поднялась с кровати и неосознанно двинулась к уборной. Когда ее удержали за локоть, она покорно остановилась и даже не подняла головы.
– Реветь по углам потом будешь. Сейчас у тебя есть дела. Приведи жилище в порядок. Подушки, одеяло и постельное белье отдашь соседкам, они просушат и вечером вернут. Приступай.
Глава 10
Инга сидела на корточках в углу между книжным стеллажом и стеной, вцепившись пальцами в волосы, склонив голову до самых коленей, и беспокойно раскачивалась взад-вперед. Из груди вырывалось сбитое дыхание, Инга давилась рыданиями, всхлипывая от беспрестанно текущих слез. Ей было жарко. Организм настойчиво требовал выплеска энергии, но девушка не двигалась с места. Она боялась поддаться энергетическому удару, боялась впасть в забытье и потерять власть над собой. Нельзя забывать. Нельзя забывать. Инга настойчиво удерживала в сознании любимый образ. Глаза темно-карие, волосы каштановые с рыжеватым отливом, который особенно заметен в солнечную погоду и под светом желтых ламп, на ощупь пружинистые и жесткие, как проволока. Кто-то однажды сказал Инге, что у Филиппа слишком пухлые губы, из-за чего рот кажется большим. Но Инга так не считала. Она обожает его губы, обожает целовать их, поглаживать пальцами, любоваться ими в предвкушении поцелуя. Она любит в Филиппе все, она знает каждую его морщинку, которая появляется при улыбке, каждый взгляд, каждый жест. У него очень красивые руки, крепкие и при этом нежные и ласковые. В объятьях Филиппа она становится его творением, его скульптурой, до того в них спокойно и тепло.
Странно отчетливые фрагменты крутились в голове, окликая Ингу на разные голоса, запутывая диссонансом звуков и красок. Обрывки воспоминаний складывались между собой подобно самоцветам калейдоскопа, но тут же разлетались в разные стороны, и выхватить что-либо из этой лихорадочной круговерти было неимоверно сложно, приходилось напрягать каждую клеточку тела и мозга.
Инга сжала голову и склонилась еще ниже.
– Пожалуйста, пожалуйста… – разгоряченно шептала она, как в бреду, захлебываясь слезами. – Филипп… Не оставляй меня…
Ирман. У нее такая же фамилия, как у него. Ирман. Филипп Ирман. Инга Ирман. Глаза темно-карие, в зависимости от освещения зрачок исчезает, но черными они не становятся. В них нет зеленых вкраплений, только чистый меланин. Сестра не раз говорила, что Инга и Филипп немного похожи друг на друга: такой же разрез глаз, такой же открытый и лучистый взгляд.
Инга подарила ему серебряную цепочку на первую годовщину отношений. Шакал обыскал мертвое тело у нее на глазах. Филипп смотрел прямо на Ингу, но взгляд уже ничего не выражал. Падальщик расстегнул цепочку – да, Инга слышала ругань: тугой замочек никак не поддавался, ведь Филипп никогда ее не снимал – и срезал с запястья часы. Наверно, так же действовали те хулиганы в сквере. Не потому ли все повторилось, что в тот день она не должна была его найти? Неужели ему суждено было замерзнуть в снегу и умереть от воспаления легких, а она сорвала планы костлявой? Не за то ли сейчас расплачивается?
Филипп Ирман. Инга Ирман. Она помнит.
Любимый голос звучал в ушах и в голове, шептал и звал, но определить направление Инга не могла. Отголоски ли это воспоминаний или он внял ее отчаянному зову?
Да, она вспомнила. У нее была замершая беременность. Инга носила мертвый плод в течение двух с половиной недель. Она попала в реанимацию в тяжелом состоянии: от воспаления развилось сильное кровотечение и пошли осложнения. Потом она долго лежала под капельницей и еще три месяца восстанавливалась. О беременности Инга узнала последней, когда пришла в себя на больничной койке. Врачам удалось отвадить беду, спасти ей жизнь, но через полгода пришлось сделать еще одну операцию, и детей после этого она иметь не может.
Домой после операции она вернулась только спустя два месяца, подлатанная и вместе с тем вымотанная, искромсанная морально и физически. Филипп все время был рядом, поддерживал и успокаивал, а она швырялась в него чем попало, кричала, отказывалась от еды и запиралась в ванной, чтобы выплакаться. Филипп и Нона стучались, испуганно окликали ее и просили выйти. Если она не отвечала, вскрывали дверь. Приступы мертвецкой апатии, когда не было сил пошевелиться и хотелось только лежать и смотреть в стену, сменялись вспышками ярости, когда Инга сыпала обвинениями и упреками: почему они не могут хотя бы на пять минут оставить ее в покое?!
Нервным срывам не было конца. Однажды Инга вышла из себя особенно сильно и в слезах сказала Филиппу, что им лучше разойтись. Пусть он найдет себе другую, здоровую и полноценную, не подкошенную припадками, которая не будет швыряться в него книгами и плакать по десять раз на дню. Она гнала его в бессильном отчаянии, Филипп не хотел уходить, ему было страшно оставлять ее, но верная и заботливая Нона посоветовала не подливать масло в огонь: сейчас не лучшее время для объяснений, пусть Инга успокоится. Нона заверила Филиппа, что с Ингой ничего не случится, пока она рядом, и пообещала держать с ним связь.
Филипп ушел домой, но назавтра вернулся. Инга не пожелала его видеть. Он приходил и звонил каждый день на протяжении трех недель, потом не выдержал и после очередного переданного через Нону отказа поговорить не выдержал и, посчитав, что дал Инге достаточно времени побыть одной, прошел в комнату, где они жили вместе, пока его не выслали прочь. Инга в слезах повторила все, что сказала три недели назад. Филипп глядел на нее мрачно и уже не пытался переубедить. Инга похолодела при мысли, что он, должно быть, внял ее слову, обдумал все и теперь пришел проститься. Когда он шагнул к ней с явным намерением обнять, Инга в ужасе отшатнулась. Если он коснется ее, она уже не сможет его отпустить, никогда не сможет. Филипп загнал ее в угол, мягко, невзирая на горькое сопротивление, притянул к себе, и через собственное бессвязное лепетание Инга услышала любимый голос. «Я не собираюсь никого искать. То, что случилось, не только твое несчастье, но и мое. Мы должны справиться с этим вместе, потому что мне тоже тяжело, как и тебе. И ты нужна мне сейчас, как никогда. Я без тебя не справлюсь».
Инга разрыдалась. Как она могла прогнать его? А если бы он не вернулся? Она вцепилась в него изо всех сил, Филипп уложил ее рядом с собой на диван и стал гладить по спине и волосам, ласково приговаривая, что у них все наладится, главное не отдаляться друг от друга. Инга заливалась слезами у него на плече, вдыхая родной запах, и спустя час задремала, обессиленная, но умиротворенная.
Когда она проснулась, он сказал, что им надо пожениться. Может, хоть так она выбросит из головы глупые мысли, прекратит наконец думать, будто он хочет оставить ее. Он никогда не оставит ее. Кто же будет защищать его от хулиганов? Инга печально улыбнулась. Она согласилась, но с условием, что они дождутся, пока она закончит курс психотерапии, немного оправится… Еще же и диплом надо получить, работу над которым она отложила из-за болезни. Филипп не стал скрывать досады: все отодвигается на неопределенный срок, а важно сделать это именно сейчас, как она не понимает?.. Но Инга просила так отчаянно, и он уступил. Про себя она решила дать ему возможность все обдумать. Она безумно его любит, но брак из чувства долга?.. Нет, это дело заранее проигрышное.