Попутный ветер
Шрифт:
Летта, видимо, тоже почувствовала необычный запах и проскользнула вперёд. Разворошив рукой тряпьё, извлекла небольшой сундучок. Открыв крышку, молодые люди обнаружили обложенные мягким материалом склянки, заполненные жидкостями разных цветов и небольшой гранёный флакончик, от которого и исходил привязавшийся к Олафу запах. Плескавшаяся внутри субстанция была густой, рубиново — красной, будто кровь.
— Что это? — заинтересовался юноша. — Тот самый дурман?
— Не думаю, — проговорила девушка, открыла крышку, понюхала, задумалась, нахмурила белёсые брови и наморщила лоб, словно пыталась вспомнить что-то полузабытое. — Мне знаком этот запах. Я не уверена, но он как-то связан с моей матерью. Кажется, она поила меня чем-то похожим в детстве.
— Зачем? — удивился парень.
Летта пожала плечами:
— Возможно, это лекарство, а я болела? — она зажала в руке флакончик и, молча, выскользнула на дорогу.
Олаф закрыл сундучок и взвесил его на руке. Лишняя поклажа, конечно, им была не нужна, но вдруг какой отвар окажется полезным? Возможно, в знающих руках они обернутся сокровищами, и бросать их посреди дороги — глупо. В конце концов, вес находка имела не большой. Последний аргумент во внутреннем монологе оказался решающим. Юноша схватил сундучок и выскочил следом за Леттой.
Она все принюхивалась к содержимому флакончика. Теперь в ауре её запаха преобладали нотки печали и сомнения. Олафу хотелось ободрить спутницу, но, как назло, в голову ничего не лезло. Да, ещё выгоревший круг земли не способствовал поднятию настроения.
— Мы их так и оставим… лежать? — спросила девушка, указывая на обгоревшие трупы.
— Если вы готовы подождать, я присыплю тела землёй. В одной повозке, кажется, была лопата, — предложил юноша.
— А сколько нам ещё идти?
— Завтра вы увидите Темьгород, — пообещал Олаф, глядя в её усталые глаза. — Но обещайте мне, что не будете торопиться, ещё раз все обдумаете и примете взвешенное решение.
Летта кивнула и опустила флакончик в карман плаща. Видимо, именно там хранился превратившийся в пыль каменный цветок. Юноша непроизвольно передёрнулся, лишний раз осознав, какие страшное оружие оказалось в их руках и удивился то ли проницательности, то ли предусмотрительности его создателя — камнежорки, обезопасившей их вторым своим даром.
Погребение не заняло много времени. Выгоревшая почва вдруг заколыхалась, едва проводник вонзил в неё лопату. Юноша вовремя отпрыгнул за пределы круга, когда земля вздыбилась и обвалилась, образовав воронку. Мгновение — и яма, втянувшая обугленные останки, исчезла, оставив после себя идеальную полянку, поросшую молодой зелёной травой и цветами всех оттенков. Если бы не брошенные кибитки, можно было подумать, что происшествие — только галлюцинация, вызванная долгой дорогой и усталостью.
Отойдя от временного ступора и подхватив оставленные вещи, молодые люди поспешно тронулись в путь. Впереди маячил хлипкий мостик через овраг, но он, по сравнению с Облачным Путем, казался каменной мостовой. Дорога после оврага тянулась ровной лентой, и в какой-то момент, слилась с выложенным брусчаткой трактом. В этих местах уже можно было встретить случайного прохожего, спешащего по своим делам. И даже, наверное, запряжённую повозку. Происшествие с работорговцами, Заоблачный Путь, привал с душком, и пещера с останками недоеда казались делом давно минувших дней, почти страшной сказкой. Не верилось, что всё это могло произойти в цивилизованной Империи; в мире четырнадцати королевств, Имперского Совета, в который входили все маститые маги; на планете, где существуют ветропараты и прочая техника; где магия тесно переплетается с достижениями человеческого мастерства.
Молодые люди шагали, молча, внутренне сосредоточенные на своих мыслях, но близкие друг другу как никогда ранее. Особое родство не нуждается в бессмысленной болтовне или глубокомудрых разговорах. Оно выражается именно в молчании. Когда никто даже не подумает, что за ним прячется неприятие, цинизм и гордость. Когда тебе комфортно и спокойно. Молчание — всегда последняя проверка близости. Гораздо легче болтать ни о чём, обсуждать текущие дела, прикасаться друг к другу. Но незаполненная словами тишина в компании чужого — может стать колючей и тягостной.
Летта чувствовала то же, что и Олаф, лёгкость, признательность, облегчение. Он ощущал это по исходящему от нее свежему запаху родниковой воды. Девушка бросала на проводника благодарные взгляды и все прибавляла и прибавляла шаг.
Почему-то эта спешка ужасно досаждала юноше. Конечную точку путешествия хотелось оттянуть, передвинуть на много-много дней. И ради этого он был готов пережить все бури и ураганы, все мосты с призраками, и прочие тягости, которые могли встретиться в пути. Ни на мгновение Олаф не пожалел, что пошёл вслед за Леттой. Что, возможно, потерял работу и жилье. Впервые за много лет чувство вины, гнавшее его подальше ото всех людей с их бедами реальными и выдуманными, отступило и забылось. И даже дар, так досаждавший юноше с детства, не мешал. Ароматы эмоций внешне бесцветной спутницы радовали, как ребёнка долгожданная игрушка, своей искренностью, безыскусностью, первозданной чистотой. Поэтому мысль о том, что путь подходит к концу, казалась невыносимой. Олаф изводил себя, что так и не переубедил Летту хоронить себя в Темьгороде — он, который мог быть так убедителен! Возможно, спутница намеренно что-то утаила?
А Темьгород оказался даже ближе, чем юноша ожидал. Белая городская стена нарисовалась в сгущающихся сумерках. По причине позднего часа ворота были уже закрыты. На смотровых вышках один за другим зажигались фонари. Часовые отсутствовали. Но на особые случаи имелся колокол для вызова. Он словно дразнил покачивающимся от лёгкого ветра язычком. Наверное, стоило только позвонить, и для путников открыли бы запасную маленькую калитку, проверили документы и впустили внутрь.
Однако Олаф мог поклясться, что Летта отнюдь не торопится. Она запахла горечью тревоги и сомнения. Это обрадовало юношу: есть шанс, что она передумает. И тогда они найдут иное решение, чтобы ей остаться свободной и не потерять наследство отца. В законах наверняка есть лазейка. И он найдёт её. Только нужно время, чтобы подумать.
Девушка, словно в ответ на его мысли, остановилась и схватила юношу за руку:
— Подождите! Я не хочу туда, — шепнула быстро, замолчала на краткий миг, заставив сердце проводника пропустить удар, а потом добавила, — затемно. Доброе дело начинают с утра, а не с ночи, не так ли?
Юноша вздохнул. Пожал плечами. Отвернулся в сторону. Он никогда не поднимал руку на более слабых, а вот Летту ему хотелось потрясти хорошенько, как дерево с перезрелыми плодами, авось, вытрясется все глупое упрямство. Только разве убедишь насилием?
— Тут должен быть домик, — сказал сухо.
— Чей?
— Да, ничей. Разве вы не знаете? — он коротко глянул на спутницу.
Она помотала головой.
— Неподалёку от ворот каждого имперского королевства построен такой домик. В нем чисто, всегда есть сменное белье, вода и хлеб. Каждый, кто хочет, как вы, начать новую жизнь с утра, может остановиться там, на ночлег, в оплату оставив то, что не желает брать с собой дальше. И взять то, что ему понадобится. Это не привал. В нём нет хозяина, — пояснил, заканчивая.