Порочное обещание

Джеймс М. Р.

Высокий, лысеющий мужчина в черной одежде и белом воротничке, который, я могу только предположить, является отцом Донахью, выходит, когда я подхожу к передней части церкви, и улыбается мне. Выражение его лица приветливое, и я чувствую, что немного расслабляюсь, когда делаю шаг вперед, чтобы пожать ему руку.

— Мисс Ферретти. — Он делает паузу. — Могу я называть вас Софией?

На мгновение я застигнута врасплох его теплым, дружелюбным тоном. Я ожидала кого-то более холодного, даже сурового, но он кажется добрым. Добрее, чем я могла ожидать, для кого-то в кармане Росси.

— Конечно, — отвечаю я.

— Я уверен, ты уже догадалась, что я отец Донахью.

Я рад, что ты здесь, София. — В его голосе все еще слышен ирландский акцент, не сильный, но все еще насыщенный по краям.

— Я думала, итальянцы ненавидят ирландцев, — выпаливаю я и тут же краснею. — Простите, я не знаю, почему я это сказала. Это было грубо.

— Нет, это справедливый вопрос. Садись, — инструктирует он, указывая на переднюю скамью. Я быстро подчиняюсь, мое лицо все еще горит.

— Я был здесь молодым священником, когда семья Росси навсегда изгнала ирландцев, — спокойно говорит отец Донахью. — На самом деле, я должен поблагодарить твоего отца за мое место. Он убедил Витторио Росси, что я не имею никакого отношения ни к одной из сторон, и что меня следует оставить здесь именно по этой причине. — У хорошего священника нет преданности ни одной стороне или семье, только Богу, я думаю, это были его точные слова. — Он улыбается мне, его глаза прищуриваются. — По-твоему, это похоже на твоего отца, София?

— Я не знаю, — признаюсь я. — Я ничего не знала об этой его стороне. Отец, которого я знала. — Я сильно прикусываю нижнюю губу, чувствуя, как мое горло сжимается от эмоций. — Он был добрым. Веселым. Смешным. Он обнимал меня каждый раз, когда переступал порог, приносил мне книги, всегда выслушивал меня. Я не могу согласовать это с человеком, которым, как мне говорят, он был. С тем, кто мог причинять боль и убивать людей, быть участником мафии. — К моему ужасу, я чувствую, как подступают слезы.

Я не буду плакать, яростно говорю я себе. Не перед этим человеком, этим священником, которого я даже не знаю. Но я чувствую, как подступают слезы, и я не знаю, как их остановить. Я так долго ни с кем не говорил о своем отце.

В глазах отца Донахью появляется сочувствие, когда он смотрит на меня.

— Твой отец был хорошим человеком, София, — тихо говорит он. — Иногда хорошие люди совершают неправильные поступки, но по сути своей они все еще хороши.

— Насколько хорошо вы его знали?

— Очень хорошо. Он был в замешательстве, София. Он видел свое место рядом с Росси как способ умерить яростные порывы властолюбивого человека, держать Росси в узде. Росси очень доверял твоему отцу, единственным человеком, которому он доверял больше, был отец Луки, Марко. А твой отец и Марко были близки, как братья.

— Я немного помню отца Луки, — тихо говорю я. — Он приходил к нам домой по крайней мере один раз.

— Твой отец старался, насколько мог, разделять две свои жизни… свою семью и свою работу. Но для человека, стоящего по левую руку от Дона, это трудно. И он женился на русской женщине. Это заставило очень многих людей из окружения Росси усомниться в нем. Я не уверен, что Росси когда-либо полностью простил его за то, что он поставил его в щекотливую ситуацию, защищая его и его брак.

— Он любил мою мать, — говорю я, защищаясь, обхватывая себя руками.

— Конечно. Я венчал их, я знал, как сильно они любят друг друга. — Отец Донахью улыбается. — Но любовь…это гибель очень многих людей, София. В конце концов, именно любовь Марко к твоему отцу и их дружба привели к его смерти. И любовь твоего отца к тебе, вот почему ты сидишь здесь, сейчас, передо мной. Вместо того, чтобы продолжать учебу, как тебе следовало бы.

Я неловко переминаюсь с ноги на ногу.

— Откуда ты так много обо мне знаешь?

— Твой отец часто говорил о тебе на исповеди. Он рассказал мне о твоей любви к чтению, к скрипке, о том, какая ты талантливая. Какие мечты он питал о тебе. Его самым большим страхом было то, что жизнь, которую он выбрал задолго до того, как ты стала даже мыслью, каким-то образом вернется и причинит тебе вред. Он любил тебя и твою мать больше всего на свете, София. Он сделал бы все, чтобы обезопасить тебя. И он это сделал.

— Ты знаешь об обещании?

— Конечно. — Отец Донахью смотрит на меня, его лицо непроницаемо. — Я был там, когда это было скреплено. Я был свидетелем этого. Джованни пришел ко мне посреди ночи, истекающий кровью и находящийся на грани смерти. Он попросил меня позвать Марко в церковь.

Я пристально смотрю на него.

— Что ты имеешь в виду? Он не поехал в больницу?

— Он знал, что умрет, — мягко говорит отец Донахью. Затем он протягивает руку, слегка касаясь моей руки. — Это тяжело слышать, София. Но ты должна знать правду о том, что произошло. Может быть, это, в некотором роде облегчит задачу.

Я сомневаюсь в этом, но все же я спокойно слушаю, ожидая услышать о той ночи, когда умер мой отец.

— Он и слышать не хотел о том, чтобы я вызывал скорую помощь. Он сказал, что знал, что рана убьет его, и он только хотел сделать последнее признание и получить последние обряды. Но он хотел чего-то большего, он хотел получить обещание от своего единственного настоящего друга. И он хотел, чтобы это было сделано на священной земле, в присутствии священника, который засвидетельствовал бы это. Он хотел, чтобы это было нерушимо.

— Обеспечение меня и моей матери, — тихо говорю я. — И этот брак.

— Да. — Отец Донахью делает паузу, и я вижу, как он обдумывает, что сказать дальше. — Но в обещании женитьбы есть нечто большее, чем Лука мог заставить тебя думать, София. Я не знаю, что его отец сказал ему о клятве или о его роли в ее соблюдении. Но Джованни ясно дал понять, что это должно было быть последним средством, если не будет других способов обеспечить твою безопасность, это должно оказаться браком, а не твоей смертью.

— Лука говорит, что это мой выбор. Что Росси убьет меня, зароет “свободный конец”, если я не выйду за него замуж.

— Я верю, что это правда, — осторожно говорит отец Донахью. — Я хорошо знаю Дона Росси, и он жестокий человек, без особых моральных устоев. Он предпочитает простые решения сложным.

— Так почему ты ему предан? — Выпаливаю я. — Зачем им помогать?

— Потому что Росси, один человек из сотни, — отвечает отец Донахью спокойным и ровным голосом. — Росси жаждет власти. Он требует абсолютного повиновения и абсолютной лояльности. Все его боятся. Если бы он заменил меня священником по своему выбору, в этих стенах больше не было бы морального компаса. Но когда его люди приходят ко мне на исповедь, я не даю им отпущения грехов без совета. Я не стираю их грехи в одно мгновение, чтобы смягчить прихоти Росси. Я говорю его людям быть осторожными. Учитывать приказы, которым они следуют. Думать об их бессмертных душах, прежде чем они будут пытать, калечить и убивать, прежде чем они начнут войну за власть и жадность другого человека. — Он пожимает плечами. — Я не хочу становиться жертвой гордыни, но мне хотелось бы думать, что за время, проведенное здесь, я что-то изменил.