Порочное обещание

Джеймс М. Р.

— Ради Софии Ферретти, — мягко говорит он, — я надеюсь, что ты это сделаешь.

Он стоит, глядя на меня сверху вниз, и что-то в его лице заставляет мою грудь сжаться. Я никогда ничего не боялся, но в выражении его лица есть какое-то знание, почти предзнаменование, которое вызывает во мне дрожь от того, что я представляю как страх.

— Я благословлю вашу свадьбу и совершу ее для Джованни, — говорит отец Донахью тем же тихим голосом. — И я отвернусь от всего, что делаешь ты и семья Росси, как я делал десятилетиями. Но если когда-нибудь настанет день, когда ты захочешь по-настоящему искупить свою вину, Лука Романо, ты знаешь, где я.

Затем он поворачивается, чтобы пройти мимо скамей, исчезая в темных, похожих на пещеры сводах нефа. И я сижу там долгое время, вес всего, что я когда-либо делал, внезапно тяжело ложится на мои плечи, весь сразу.

* * *

После этого я возвращаюсь в пентхаус вместо своего офиса. Я точно не знаю почему, за исключением того, что я знаю, что Софии там не будет, и я хочу покоя, который он предлагает, пока он пуст.

Но когда я переступаю порог, тишина кажется почти гнетущей.

Почти как одиночество.

У меня нет причин скучать по ней. У меня нет причин интересоваться, как проходит ее встреча, из-за потрясающего платья, и из-за всего прочего, с какой стати мне об этом беспокоиться, увижу ли я ее, когда она вернется, или она просто запрется в своей комнате после того, как состоялся разговор прошлой ночью. У меня нет причин сожалеть о том, что я не воспользовался ее предложением поужинать вчера вечером. Я никогда не жалел ни о чем, что делал. В моей жизни для этого нет места. Есть слишком много вещей, которых я мог бы избежать, если бы позволил этому, слишком много крови, слишком много смертей. Если бы я позволил себе хотя бы каплю сожаления, хотя бы секунду, это могло бы поглотить меня целиком. Парализовать меня, сделать меня неспособным к действию, не подвергнув сначала сомнению мои решения.

В этой жизни это смертный приговор.

Я поднимаюсь по лестнице, но вместо того, чтобы идти в направлении своей комнаты, я ловлю себя на том, что сворачиваю в коридор, прохожу мимо гостевых комнат, вплоть до той, которую я выделил для Софии. Не случайно, что это самая дальняя от моей комната. Я не хотел, чтобы она была рядом, не хотел поддаваться искушению, зная, что она была всего в одной или двух дверях от меня. Я хотел, чтобы у меня было как можно больше времени, чтобы отговорить себя от этого, если я когда-нибудь обнаружу, что направляюсь к ее спальне. Тот факт, что она каким-то образом имеет надо мной такую власть, что мне даже пришлось бы защищаться от нее, выбивает из колеи больше, чем все, что я когда-либо видел или делал в своей жизни. Ни одна женщина никогда не заставляла меня чувствовать, что я могу потерять контроль, что я не смогу остановить себя от переполняющего желания. Я всегда, всегда одерживаю верх, когда дело касается женщин. Даже в постели, даже на самом пике страсти, я всегда знаю, что делаю. Всегда есть намерение. Я никогда не терял себя в удовольствии.

На первый взгляд, в комнате почти ничего не изменилось. Кровать аккуратно застелена, вокруг нет разбросанных личных вещей, все вещи Софии по-прежнему в ее квартире. Здесь все чисто и опрятно, но, когда я стою посреди комнаты, что-то в этом ощущается по-другому. Когда я вдыхаю, я чувствую аромат шампуня, моющего средства и чистящих средств, слабый намек на то, что стилист использовал для ее волос, все еще сохраняется, но там есть и что-то еще. Я чувствую ее запах в воздухе, ту мягкую пудровую сладость ее кожи, которую я вдыхал, когда прижимал ее к своей входной двери, и внезапно у меня снова встает и все тело напрягается.

Болезненный, пульсирующий, твердый как скала, стоящий посреди спальни моей невесты. Я чувствую себя гребаным извращенцем.

Дверца шкафа открыта, и я подхожу к ней, замечая что-то лежащее на полу. Когда я беру это в руки, я понимаю, что это крошечное черное платье, которое было на ней в ту ночь, когда я спас ее от русских. Один только вид этого возвращает воспоминание о том, как я видел ее лежащей в моей постели, чувствовал, как ее мягкие изгибы прижимаются ко мне, когда я прижимал ее к своей двери. Это возвращает воспоминание о ее губах на моих, об одном-единственном обжигающем поцелуе, который по какой-то необъяснимой причине подсказал мне, что, когда дело касается Софии Ферретти…

Я единственный, кто хорошо и по-настоящему облажался.

Я сжимаю кулак, комкая платье в руке, и, не задумываясь, подношу его к носу. Он пахнет ею, как сладкие цветочные духи, которыми она пользовалась, как этот мягкий пудровый аромат ее кожи. Мой член сердито пульсирует, воспоминание о том, как я вдыхал этот аромат, когда я зажимал ее запястья над головой, захлестывает меня, и я на мгновение чувствую себя потерянным.

Все вышло из-под контроля. Я переполненный похотью, какой я никогда раньше не испытывал.

Прежде чем я осознаю, что делаю, моя рука оказывается внутри брюк от костюма, обхватывает ноющую длину моего члена и вытаскивает его наружу, лихорадочно поглаживая, пока я вдыхаю аромат Софии. Все, о чем я могу думать, это о том, что еще могло бы произойти той ночью, если бы она сдалась, если бы она не укусила меня, если бы она не остановила меня. Я могу представить, как беру ее на руки, задираю это крошечное черное платье вверх по ее бедрам и оттягиваю трусики в сторону, погружаю в нее пальцы, чтобы почувствовать, какой влажной она, должно быть, была, прежде чем войти в нее так глубоко, как только могу, позволяя ей впервые почувствовать, каково это, чувствовать мужчину внутри себя.

Мои фантазии выходят из-под контроля, когда моя рука ускоряется, лихорадочно поглаживая себя, когда я представляю, как несу ее наверх, перегибаю ее через свое колено в этом платье, задранном над ее дерзкой маленькой попкой, опускаю на нее ладонь снова и снова, пока она извивается у меня на коленях, прижимаясь к моему твердеющему члену, пока она не усвоит урок не убегать, не отказывать мне. Я представляю, как опускаю ее на колени между моих ног, смотрю, как она раскрывает эти полные губы для моего члена. Я чувствую, как напрягается мой пах, когда я представляю, как толкаюсь в ее рот, ощущаю теплое, горячее давление, когда я учу ее, как мне нравится, когда меня сосут, смотрю, как этот мягкий розовый язычок скользит по всей длине меня, пока мне не надоест, пока я не буду готов наклонить ее над кроватью и наконец-то войти в нее, глядя на ее покрасневшие ягодицы, все еще покалывающие от моей ладони, напоминание о том, что она моя, моя… моя.

— Черт! — Я громко стону, чувствуя, как мой член пульсирует в моем кулаке, мои бедра толкаются вперед, когда я сжимаю его головку в ладони, чувствуя, как горячая волна извергается мне в руку, когда я стою там, в дверях шкафа, дрожа, мои мышцы напряглись от интенсивного удовольствия от внезапного, неистового оргазма.

И затем, когда последние горячие капли проливаются на мою ладонь, реальность возвращается, как пощечина.

Какого хуя? Что, черт возьми, со мной не так?

Даже при такой активной сексуальной жизни, как у меня, я дрочил себе множество раз. Иногда просто появляется настроение и нет времени на секс по вызову, иногда мне просто нужна четкость хорошего, быстрого штриха. Но никогда, с того дня, как я обнаружил, на что способен мой член, я никогда не стоял в женском шкафу и не доводил себя до оргазма, вдыхая аромат ее духов, исходящий от ее гребаного платья. Я полагаю, это шаг вперед по сравнению с ее трусиками, но все же.