Порочное обещание

Джеймс М. Р.

— И что? Ты думаешь, я тоже должна попытаться что-то изменить? — Я прищуриваюсь, глядя на него, чувствуя, как поднимается желание быть злой и воинственной. Это легче, чем горе, которое я испытываю, думая о том, как мой отец истекает кровью в нескольких дюймах от того места, где я сейчас сижу, прося за своего лучшего друга, отказываясь от любого шанса выжить из-за ран, чтобы получить обещание на святой земле. Нерушимую клятву.

Как ту, которую я должна приготовить в субботу. Клятву, которая должна длиться всю жизнь, человеку, ради спасения которого я сделала бы почти все, что угодно.

— Нет, — тихо говорит отец Донахью. — Я думаю, ты должна сделать все возможное, чтобы выжить, София, как этого хотел твой отец. Ты должна делать то, что должна.

— А что, если я не хочу этого? — Я чувствую, как комок в моем горле поднимается. — Что, если это невыносимо?

— Лука не тот человек, которым я надеялся, что он вырастет, — признается отец Донахью. — Он жесткий человек, и гордый, и временами высокомерный, и холодный. Но мир, в котором он находится, сформировал его таким, и я не думаю, что он действительно злой человек. Я думаю, что в нем есть что-то хорошее, просто не было никого, кому он мог бы это показать.

— И я должна стать этим человеком? — Требую я, снова прищурив глаза. — Я не хочу быть его психотерапевтом, отец. Я не хочу его исправлять. Я ненавижу его. — Последние слова звучат по-детски и раздражительно, но мне все равно. — Я не собираюсь жертвовать своей самооценкой на алтарь исправления мужчины.

В уголках глаз отца Донахью появляются морщинки, а его рот растягивается в настоящей улыбке.

— Я вижу в тебе так много от Джованни, — говорит он со смехом. — Ты дочь своего отца до мозга костей, и он гордился бы тобой. Нет, София, — продолжает он. — Ты не несешь ответственности за поведение Луки. Ты никогда не должна брать это на себя. Я только говорю, что то, что кажется жестокостью, может быть его защитой, защитой от окружающего мира, от того, что он воспринимает как слабость, от тебя. Я не думаю, что он хочет быть жестоким, если это так. И у меня все еще есть какая-то маленькая вера в него.

— И это все? — Я беспомощно смотрю на него и в этот момент понимаю, что надеялась на выход. Какой-нибудь способ избежать моего надвигающегося брака. — Я просто выхожу замуж за Луку в субботу, и отказываюсь от всего, чего я когда-либо хотела?

— На данный момент, да. — Отец Донахью колеблется, а затем полностью поворачивается ко мне лицом, беря меня за руки. Они прохладные и сухие, состаренные и морщинистые, но я чувствую в них силу. — Я согласился на эту свадьбу, потому что на данный момент это кажется лучшим способом сохранить клятву, которую твой отец попросил дать Марко Романо. Но… — он поднимает палец, его глаза сужаются. — Твой отец, прежде всего, хотел, чтобы ты была счастлива, София. И больше всего на свете он желал, чтобы ты сбежала от этой жизни и всего, что в ней есть. Поэтому, если настанет день, когда твоей жизни ничего не будет угрожать, а ты несчастлива в своем браке и захочешь расстаться с ним, я хочу, чтобы ты пришла ко мне, София. — Его голос понижается, когда он говорит, пока не становится едва слышным шепотом. — Я очень любил твоего отца и был многим ему обязан. Я тоже поклялся заботиться о тебе. И поэтому я повторяю эту клятву сейчас, София, в присутствии Господа и Святой Матери, в память о твоем отце, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя и оберегать в безопасности. Если настанет день, когда ты захочешь покинуть Луку, все, что тебе нужно сделать, это войти в эти двери, и я найду способ. — Он делает паузу, отпуская мои руки. — Но на данный момент это лучший путь вперед, который я вижу.

На мгновение я не могу дышать, надежда зарождается во мне впервые с тех пор, как я проснулась в комнате Луки. Крошечная лазейка, которую я обнаружила, теперь кажется больше, более возможной, и надвигающаяся угроза субботы немного ослабевает с этой новой информацией. Мне просто нужно подождать, пока Дон Росси не умрет. Тогда, когда непосредственная угроза моей жизни будет устранена, я могу побежать к отцу Донахью. Он поможет мне сбежать. И я смогу оставить все это позади.

Мой брак больше не является пожизненным заключением. Только временным.

Отец Донахью доброжелательно улыбается мне, медленно вставая.

— Пойдем, София, — говорит он глубоким и успокаивающим голосом. — Это не та церемония, которую мы обычно проводим, но пришло время для твоего подтверждения. И тогда ты сможешь уйти.

Он не говорит “вернулся домой”, и я знаю почему. Пентхаус Луки никогда не будет моим домом, как и любая квартира, которую Лука выберет для меня. Я не знаю, в конце концов, где будет мой дом. Но я полна надежды, что однажды у меня будет свой собственный.

Медленно вставая, я следую за отцом Донахью к алтарю, вдыхая аромат благовоний в огромной комнате. Через три дня я принесу свои брачные обеты. Я совершу немыслимое, встану перед Лукой, в этой церкви, и совру.

Потому что я не собираюсь их сохранять.

ЛУКА

Я не думал, что может быть что-то, чего я хотел бы меньше, чем пойти на одну из официальных вечеринок, которые время от времени устраивает семья Росси, например, вечеринку в честь годовщины Дона или помолвки Катерины.

Но теперь я нашел новое, чего стоит опасаться. Мою собственную репетицию свадьбы.

Мне удавалось полностью избегать Софию с того дня, как я обнаружил, что дрочу, стоя в ее шкафу, сжимая ее платье, как ненормальный, влюбленный мальчишка. Это был тревожный звонок, который дал мне понять, что мне нужно создать серьезное пространство между нами двумя, и я приступил к выполнению именно этого.

Осталась только одна проблема.

Я никого не трахал неделю.

В ту же ночь я отправился в свой любимый виски-бар и занял свое обычное место у окна, ожидая найти идеальную женщину, которую я мог бы привести домой и использовать, чтобы выкинуть из головы все мысли о Софии.

Я ждал. И ждал. И ждал еще немного.

И впервые с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы пойти в бар, черт возьми с тех пор, как по закону полагалось пить в барах, удивительно, что позволяет тебе делать богатство в восемнадцать лет, я пошел домой один.

Я, Лука Романо, легендарный манхэттенский плейбой, пошел домой один. И снова дрочил в душе, думая о горячей воде и моем дорогом мыле, стекающем с сочных сисек Софии Ферретти.

Ладно, прекрасно, сказал я себе, просыпаясь на следующее утро. Я только что застал ту редкую ночь, единственную ночь, в которой не было ни одной женщины в моем вкусе. Неважно, что моему типажу от восемнадцати до тридцати, я просто не нашел никого, кто вызвал бы мой интерес.

В этом нет ничего плохого. У всех бывает выходной.

Но и в ту следующую ночь я никого не привел домой.

Этим утром начинается почти неделя подряд, в течение которой я ублажал себя каждый божий день, по нескольку раз в большинстве дней, не в состоянии найти женщину, которая заставит меня захотеть включить мое фирменное обаяние и затащить ее в свою постель. Вместо этого я пришел домой и фантазировал обо всех мерзких, непристойных, безумно приятных вещах, которые я хочу сделать с Софией и ее драгоценной невинностью. Как я хочу сорвать ее с нее, как то, глупое короткое черное платье, и заставить ее умолять меня, пока она не задохнется от этого. Как я хочу научить ее, каково это, когда к каждому дюйму ее тела прикасаются, целуют и гладят, каково это кончать снова и снова, пока я не потеряю весь контроль и не покрою ее своей спермой, отметив ее как свою раз и навсегда…