Порочное обещание

Джеймс М. Р.

Впервые я увидела в нем обычного человека. В тот момент я мельком увидела, на что это было бы похоже, если бы мы действительно нравились друг другу, даже заботились друг о друге. На что было бы похоже быть замужем за ним в какой-то другой реальности, где мы выбрали это сами, и он не был наследником трона мафии и всего, что я презирала, всего, что отняло у меня моих родителей. В эту мимолетную секунду я могла представить, каково это, быть на вечеринке с Лукой, шепча ему на ухо что-то неподобающее и наблюдая, как он пытается не смеяться.

Я увидела то же понимание в его глазах, когда он посмотрел на меня, осознание того, что я почти рассмешила его, что я была личностью, кем-то, кто ему мог бы действительно нравиться, если бы он нашел время узнать меня получше.

Однако момент прошел так же быстро, как и наступил.

— Никогда не говори так при нем, — резко ответил Лука, возможно, более резко, чем он сделал бы, если бы мы не разделили этот краткий момент. — Это спорный вопрос внутри семьи. Но нет, это не так.

И с этими словами тема была оставлена. Но в тот момент я кое-что поняла, то же самое, что я знаю сейчас, стоя под душем и пытаясь стряхнуть с себя воспоминания о том, что только что произошло в его гостиной.

Если бы я позволила ему обладать мной, я бы хотела, чтобы он любил меня. И это самая унизительная вещь из всех. Потому что я не думаю, что Лука Романо может кого-то любить.

Когда я смываю последние следы его присутствия с моей кожи, мокрые волосы прилипают к плечам, я выхожу и, обернув вокруг себя полотенце, выхожу из ванной с тяжелым сердцем. Если бы завтра была обычная свадьба, я бы провела эту ночь вдали от нашей общей квартиры, в каком-нибудь шикарном гостиничном номере со своими подружками невесты. Мы с Анной смеялись бы над чем-нибудь, возможно, над тем, что она настаивала бы на шутках и поддразнивании меня по поводу предстоящей брачной ночи. Я была бы счастлива, предвкушая один из лучших дней в моей жизни.

Вместо этого я вернулась в спальню, которая совсем не похожа на мою, с женихом, который почти не разговаривал со мной за неделю, за исключением сегодняшней репетиции, а потом вечером шептал мне на ухо непристойности, пока не кончил на мою голую задницу. Я проведу ночь одна в своей новой странной спальне и не увижу Ану до завтра, когда она придет помочь мне одеться. Я даже не знаю, не затащит ли Лука меня в фальшивый медовый месяц, чтобы соблюсти приличия. Я предполагаю, что он этого не сделает, но кто знает? Это было бы в его духе, заставить нас провести неделю, избегая друг друга на Карибах, или сделать что-то безумное в этом роде.

Кто знает, что будет после сегодняшнего вечера?

Это не имеет значения, твердо говорю я себе, когда тянусь к свету. Послезавтра вся эта свадебная неразбериха закончится, и мы сможем вернуться к игнорированию друг друга. Ненавидя друг друга. Стараясь проводить как можно больше времени вдали друг от друга. Я могу забыть о том, что произошло сегодня вечером, и мы сможем двигаться дальше. Лука может продолжать трахать столько безымянных женщин, сколько захочет, а я могу притвориться, что никогда не была близка к тому, чтобы умолять его позволить мне кончить.

Но сейчас, когда это воспоминание все еще заполняет мою голову, я не могу не думать о том, что завтрашний вечер мог бы быть другим. Мне просто повезло, что он чертовски красив. Если бы он был старше, или уродлив, или лысел, было бы легко избежать секса с ним, но вместо этого я обручена с самым великолепным мужчиной, которого я когда-либо видела. Мужчина с линией подбородка, которая могла бы резать стекло, и пронзительными зелеными глазами, мужчина, который носит костюмы, которые сидят на нем как вторая кожа, мужчина, который целуется так, словно хочет есть, пить и дышать мной одновременно, как будто мой рот, единственное, что спасает его от смерти. Как будто он хочет сожрать меня полностью.

Слава Богу, мы венчаемся в церкви, мрачно думаю я. Если бы он поцеловал меня так завтра, я не уверена, что бы я сделала. Вероятно, забралась бы на него, как на дерево, у всех на виду, и будь прокляты последствия.

Я включаю свет, и мое сердце замирает в груди.

Комната больше не странная и незнакомая. Пока нас не было, она преобразилась. Серое стеганое одеяло на кровати заменено моим толстым в голубой цветочек, гладкие белые подушки в гостиничном стиле заменены моими из моей квартиры, а светло-розовое одеяло ручной вязки, под которым я любила сворачиваться калачиком в дождливые дни, перекинуто через изножье кровати. У одной стены моя книжная полка, заставленная моими книгами, и когда я прохожу дальше по комнате, я вижу свою шкатулку для драгоценностей, стоящую на тумбочке. Рядом с ней находится плоская черная коробка и бархатная коробка поменьше, а также записка.

Однако я пока не собираюсь это читать. Мне кажется, что я не могу дышать, и я не могу остановить слезы, наворачивающиеся на глаза.

Здесь мои вещи. Не все, что у меня есть, но все, что важно для меня, или, по крайней мере, почти все…

А потом я обхожу кровать с другой стороны и вижу…

Мой футляр для скрипки, прислоненный к стене.

Я протягиваю руку, чтобы коснуться ожерелья у себя на шее, мое сердце бешено колотится в груди. Я не знаю, кто сделал это для меня или почему, но я точно знаю, что это не могло произойти без одобрения Луки. Он, должно быть, разрешил это, если он сам прямо не попросил об этом.

Меня охватывает замешательство, когда я сажусь на край кровати, разглаживаю руками пуховое одеяло и смотрю на футляр для скрипки слезящимися, щиплющими глазами. Я не понимаю его, я думаю, во мне нарастает разочарование. Я не могу примирить человека, который холодно сказал мне выбирать между свадьбой и смертью, человека, который избегал меня последнюю неделю, человека, который даже не взглянул на меня по дороге домой сегодня вечером, человека, который прижал меня к дивану и использовал как игрушку для секса, с человеком, который оставил ужин за дверью моей комнаты, который защищал Ану, который сейчас сделал мне лучший свадебный подарок, о котором я никогда бы не подумала просить, создавая для меня чувство дома, в моей собственной комнате, в одну из самых трудных ночей в моей жизни. Как будто он знал, каким тяжелым будет для меня сегодняшний вечер, как я боюсь завтрашнего дня, и хотел как-то сделать это лучше.

Я медленно опускаюсь на пол, тянусь за футляром для скрипки. В течение восьми лет я хранила в нем последнее письмо, которое написал мне отец, потому что не могла вынести его прочтения. Но сейчас, накануне свадьбы с человеком, которому он обещал меня, с человеком, которому он доверил меня, я знаю, что пришло время. Может быть, это как-то поможет мне понять. Потому что я никогда не чувствовала себя более сбитой с толку, чем в этот момент.

Конверт все еще засунут за подкладку моего футляра для скрипки, жесткий и слегка пожелтевший от времени. Я осторожно открываю его, вытаскивая лист бумаги, подписанный паучьим курсивом моего отца, пересекающим его, последние слова, которые он когда-либо скажет мне.