Порочное полнолуние

Рууд Рин

— Так, — я оживленно улыбаюсь, — с этого момента поподробнее. Вас соблазнила коварная волчица?

— Это все в прошлом.

— Вы ее любили?

— Она меня обратила и сбежала, — Святой Отец приглаживает сутану на груди. — Она хотела, чтобы после обращения я в безумии убил своих братьев-монахов, а я приполз к ним весь в крови и потребовал меня запереть в подвале. Я человек веры, а не зверь.

— Оборотень веры, — ехидно поправляю его я. — Не человек.

— Мне так жаль, — печально охает

Эдвин.

— Потом эту суку убили и сожгли, — сухо и равнодушно добавляет Святой Отец, и Эдвин в ужасе смотрит на меня, будто я была участницей этой жуткой истории.

— А стоило прикончить тебя, — Крис кривит губы.

— Она младенца сожрала.

— Тогда получила по заслугам, — вздыхает Чад, задумчиво почесывая бороду.

Откровенность Святого Отца отзывается во мне тревогой, которая выражается в том, что я встаю и наматываю круги по поляне, поглядывая на темнеющее небо, а когда замечаю бледный бочок луны над кронами, то замираю.

Меня трясет, между лопаток выступает холодная испарина. Душу терзает и волчий восторг, и ужас слабого человека перед неизбежным. Суставы неприятно тянет, во рту сухо, а глазные яблоки пульсируют болью.

— Дай волю зверю, — шепчет Эдвин, и я перевожу взгляд на умиротворенного Святого Отца.

И, в общем, да, оборотни действительно не очень умные, потому что во мне взбрыкивает упрямство: если Святой Отец решил сегодня не обращаться, то я его уделаю.

— Полли, — недовольно тянет Чад, — если бы в волчицу не прыгала, был бы смысл посоревноваться со Святошей.

— А, возможно, у тебя есть шанс одолеть Зверя, — Святой Отец широко улыбается.

— Да дери тебя медведь! — Крис подскакивает на ноги и зло буравит его желтыми глазами, — ты нахрена ее провоцируешь?

— Я в нее верю.

— Зря ты пришел, — Крис раздается в плечах, обрастая шерстью.

— Я не боюсь смерти.

— Да кому ты нужен, — лицо Криса вытягивается волчью морду и он передергивает могучими плечами и скалится, разминая шею. — Мы тебе сейчас устроим настоящую борьбу со зверем.

— О, буду премного благодарен. Мне нужен хороший вызов.

Волна болезненной судороги проходит по телу, и с угрозой похрустывают кости. Мышцы каменеют под кожей.

— Ты бы платье сняла, Полли, — ласково и нежно курлыкает Чад, и через секунду обращается в мускулистую и шерстистую образину, которая делает шаг к Святому Отцу. — Мы вытащим из тебя, Падре, волчонка.

Когда Эдвин следует его примеру и чудовищем рычит в лицо невозмутимого Святого Отца, я оседаю на траву с выпученными глазами и стискиваю клочки травы пальцами, в суставы которых словно вонзили ржавые иглы.

— Полли, прекращай! — рявкает на меня Крис. — Это бессмысленно!

— Я тут решаю… что смысленно… — сдавленно кряхчу я, — а

что бессмысленно.

— Ласточка, хорошая моя, — Эдвин бесшумно шагает ко мне и присаживается передо мной на корточки, а затем влажным языком проходит по лбу, обхватив лицо когтистыми ладонями. — Зачем?

Вскрикиваю от болезненной дрожи, и Эдвин сгребает меня в охапку. Его близость, густой волчий запах и биение сердца вызывают во мне сокращение мышц во всем теле.

— Я справлюсь!

— Да, дитя, ты человек, — хрипло шепчет Святой Отец, и Чад глухо и вибрирующе рычит.

— Полли, это глупо! — Крис поворачивает ко мне морду. — Ты понапрасну себя терзаешь!

— А я тебя не спрашиваю! — в неконтролируемой злобе клацаю зубами.

Вскрикиваю. Каждый мускул, каждая клеточка моего тела вспыхивает и лопается болью. В глазах темнеет, и из мрака выныривает белый диск луны. Красивый, инфернальный и манящий. Мой вопль громким воем летит к небу, и платье трещит по швам. Вырываюсь из убаюкивающих объятий Эдвина на центр полянки, и Святой Отец, содрогаясь у лап Криса и Чада шипит:

— Ты меня разочаровала.

Мой обиженный звериный рев прокатывается по лесу, и братья с восторгом взирают на меня, навострив уши.

— Ох, боже милостивый, — хрипит Святой Отец, — это то, что я и ожидал.

— Ты довольно миленькая в платье, — Чад облизывает морду.

Оглядываю когтистые пальцы, поросшие шерстью, мускулистые предплечья и задираю подол, под которым скрываются меховые ляжки.

— Отвратительно! — морщу нос и облизываюсь. — Я как горилла волосатая!

— Не волосатая, а пушистая, — влюбленно отзывается Эдвин.

Смущаюсь от его восхищенного взгляда, и Святой Отец с криками падает на траву и переворачивается на спину. Верещит молитвы и просит у Господа сил не поддаться искушению.

Чад, Крис и Эдвин вскидывают морду к небу и воют под ор Святого Отца, оповещая Лес, других оборотней и каждую зверушку и птичку, что Луна благословила Полли Сумеречную Ласточку. Я одобряю поэтичность второго имени яростным помахиванием хвоста.

— Это не благословение, а проклятье, — рычит Святой Отец, выгнувшись в спине и запрокинув голову.

— Ты просто завидуешь, — Чад фыркает и пружинистым шагом подходит ко мне. — Ты же моя красотуля.

Я подозреваю, что смущенная оборотниха в порванном платье выглядит жутко и нелепо.

— Да чему тут завидовать?! — руки и ноги Святого Отца вытягиваются в новой конвульсии. — Ее слабости?!

— Его всю ночь так будет штормить? — в смятении почесываю шею.

— Да! — с диким и болезненным азартом отзывается Святой Отец. — До самого рассвета!

— Домой? — проникновенно шепчет Чад и со сладким намеком заглядывает в глаза.