Порог греха

Курц Юрий

– Здравствуйте! – весело кивнула Павлинка Фильке, чмокнула в щёку брата и принялась заменять цветы в стеклянной банке, стоящей на тумбочке Алеся.

– Здравствуйте! – пересохшим горлом ответил Филька и ощутил сладкую истому во всём теле. Странно, ещё минуту назад в груди было стыло и пусто. И вдруг двинулось тепло, потому что теплом повеяло от голоса Павлинки, её ладной фигурки, а особенно глаз, какой-то светло-медовой каризны, с малюсенькой лампочкой в середине.

Неведомая сила подняла Фильку с кровати. Ну, прямо кто-то схватил его за шиворот и вздёрнул на ноги, не считаясь с его желанием и волей. Никогда прежде не случалось

с ним такого. Забыл напрочь: кто он и что он.

– Павлина, – Филька не узнал своего голоса, вдруг севшего от возбуждённой растерянности, – я это… ну… считаю… ну, – проталкивал он через горловую сухость несвязные слова, – я это…ну… считаю…ну… не прав я…с тобою… Ну это… прости… простите меня. А?

Павлинка повернулась к нему лицом. И звёздные лучики ударили в глаза Фильки.

– Хорошо, Филипп. Мы вас прощаем. Но и вы нас простите. Мы, наверное, не должны были так поступать. Я, знаете, – она улыбнулась, – шла ведь сюда, чтобы попросить у вас прощения. Подугадывала подходящий момент. Но вы меня опередили.

Павлинка протянула руку. Ох, какая же маленькая, тёплая и трепетная у неё ладошка. И Филька задержал её в своей.

– А можно… Можно мы не будем «выкать». Неловко как-то… Уж шибко по взрослому.

– Можно, Филя. Наши желания совпали. И ещё… У нас в деревне, там на Родине, в Белоруссии… Если люди поссорились, а потом замирились, то делают друг другу подарки или вообще что-нибудь хорошее.

Павлинка поделила надвое букетик подснежников, стоящий на тумбочке Алеся, и одну половину протянула Фильке.

– Вот мой подарок.

– Спа-спасибо, – поблагодарил кто-то чужой филькиным голосом, – ух, я счас!

Филька мигом слетал на кухню, принёс стеклянную банку с водой, осторожно, точно и цветы были стеклянными, опустил их в банку.

– Я т-тоже…Подарю. Потом.

– А я даже тебе скажу, что именно. Звездочки крутнулись в её глазах.

– Пусть цветы будут на всех тумбочках мальчиков… Всегда. А? Слабо?

– Будут, – выдохнул Филька.

На следующий день на всех тумбочках мальчишечьих и девчоночьих комнат красовались подснежники.

Повариха тётя Валя жаловалась Чурилову:

– Это што же за фулиганьё такое. Всю стеклотару у меня с кухни порастаскали.

Пришлось Фильке добывать банки на стороне – в городских ларьках, а взятые на кухне вернуть поварихе. А для Павлинки он достал какую-то расписную настольную фарфоровую вазу необычайной красоты.

– Кэсээм! – поклялся, – купил. Но Павлинка подарка не приняла. Не захотела выделяться этим среди девочек, да уж слишком откровенным было внимание Фильки. Вазу отдали Фаине Иосифовне, и в её медпункте на столике заголубел маленький костерок.

Грядущий первомайский праздник совпадал с двадцатилетним юбилеем детского дома. Торжества решили совместить. Началась подготовка. Ребят старшей группы разбили на отдельные бригады побельщиков, мойщиков, плотников. Вечерами и в воскресные дни они приводили в порядок спальни, комнаты для самоподготовки, столовую, которая использовалась и как актовый зал. У входа в углу в ней имелась сцена для выступлений. Младшие воспитанники писали плакаты, рисовали нехитрые картинки на тему: «Наша родина – СССР».

Одновременно шли репетиции коллектива художественной самодеятельности.

Первым помощником во всех делах у воспитателей «фулюган» Филька Жмыхов. Носит, перетаскивает, прибивает, моет. Воспитатели в радостном недоумении: «Что случилось с парнем?» К пацанам

не задирается. Девчонок сторонится. Смирнехонько ест в столовой. По слухам – бросил курить. Иногда его можно было увидеть в одинокой печали и задумчивости. «Неуж-то за ум взялся?» Большинство же детдомовцев, так и не дождавшись филькиной мести новичкам, сошлись во мнении: врезали ему хорошенько, вот с него и спесь слетела. Только Одарка Коноваленко, к которой разом охладел Филька, быстро поняла чутким женским сердечком причину перемены ее возлюбленного. И даже на первых порах загорелась лютой ненавистью к Павлинке. Но заметив, что та не переступает черту обычных отношений мальчишек и девчонок, и не выказывает никаких чувств к Фильке, успокоилась. Более того, сделала всё возможное, чтобы задружить с Павлинкой. Тут начал подклиниваться к Одарке «пан» Шатковский: учуял смену пристрастия атамана. Ранее он боялся и думать об этом. Навычная к ухаживаниям, Одарка не терзалась вопросом: почему именно он? Всё равно лукавого намерения спроста не проникнешь. Да явилась возможность и досадить Фильке.

В школьную жизнь Павлинка и Алесь вошли быстро. Их освободили от уроков немецкого языка – знали его и разговаривали лучше преподавателей; от уроков пения – никто из учащихся средней школы не знал нотной грамоты, а если и играл на каком-либо музыкальном инструменте, то по слуху; от занятий физкультурой – по просьбе самих ребят. Эти часы Павлинка и Алесь использовали для самоподготовки. Им, как обещал, помогал директор школы, Василий Васильевич, молодой, улыбчивый и многознающий человек. Усидчивость и старание ребят дали свои плоды. К концу апреля они наверстали упущенное. И всё, наверное, и дальше пошло бы хорошо, если бы… Но всё по порядку.

Концерт художественной самодеятельности готовили вечерами. Вначале репетировали сольные номера, затем сцену занимал хор. На рояле аккомпанировала Фаина Иосифовна. Выступления Павлинки и Алеся должны были стать сюрпризом, поэтому они решили заниматься на квартире Фаины Иосифовны. Она жила в большом, мрачном и старом бараке, построенном ещё на заре советской власти для рабочих-строителей, которые возводили Лесогорск. Таких бараков было несколько и находились они на краю города.

Фаине Иосифовна, как женщина-одиночка, размещалась в одной небольшой комнате с печным отоплением. Воду она брала из колонки, которая находилась неподалёку от барака. Пользовалась общим уличным туалетом на три двери. Печь с плитой топила дровами и углём. Они хранились в одном – из многочисленного ряда – дощатом сарайчике. Единственное большое окно выходило на дорогу. По его центру комнату разделяла фанерная перегородка. В одной половине размещался диван, который служил хозяйке и постелью; комод, с расположенным на нём круглым (на подставке) зеркалом, принадлежностями женского туалета; письменный двухтумбовый стол с лампой под белым стеклянным абажуром; старенькое пианино фабрики «Красный Октябрь».

Вторая половина комнаты предназначалась для хозяйственных нужд. На маленьком кухонном столике стояли керосинка и электроплитка с открытой спиралью, на большом, застланном клеёнкой в белый горошек – горка тарелок и блюдец. Над ним – настенный шкафчик с разной посудой. Единственной роскошью и, как говорила Фаина Иосифовна, «отрадой души» были титан – бак для нагрева воды и ванна, достались в наследство от прежнего владельца квартиры – бригадира плотников и сработанные им же четыре крепких – на век – табурета.