Порог греха
Шрифт:
Проехали город. Свернули с асфальтированной дороги на грунтовую, ведущую в лес, и вскоре уткнулись в высоченный забор из свежего неошкуренного горбыля. Грудинин открыл ворота. Грузовик подъехал к двухэтажному зданию из красного кирпича. У главных входных дверей под навесом стоял низкорослый, толстенький, с солидным брюшком мужчина лет пятидесяти. На мясистом носу – очки, за которыми помаргивали маленькие серые глазки.
– Здравия желаю, Евграф Серафимович, – Грудинин протянул встречающему руку.
– Взаимно, Виктор Викторович, взаимно, – мужчина помял его руку в пухлых ладонях. – Чем порадуете?
– Всё тем же: принимайте пополнение.
Грудинин чуть отшагнул в сторону, открывая прятавшихся за его спиной ребят.
– Это – Евграф Серафимович Чурилов, заведующий детским домом. А это – Павлина и Алесь.
– Добро пожаловать в наш тёплый дом, – Чурилов заморгал глазками, оглядывая поочерёдно детей с ног до головы. – Какие красивые имена! Никогда ранее не слышал.
– Мы из Белоруссии, – опередила Павлинка привычный вопрос о национальности.
– Издалёка-а-а, – протянул Чурилов. – Хотя есть у нас детишки из Прибалтики, Украины, Казахстана, – да, почитай, со всех сторон нашей необъятной родины!
От конца фразы повеяло фальшью.
Прихрамывая на одну ногу, подошла женщина, высокая, худощавая с продолговатым сухим лицом. Посмотрела на ребят выцветшими голубыми глазами строгой учительницы. И от этого взгляда Алесю сделалось как-то не по себе.
– Это наша заведующая хозяйством – Полина Григорьевна Рускина, тётя Поля, – представил её Чурилов. – Она устроит вас в изолятор. Вы уж, ребятки, не обессудьте. Таков порядок. Все новоприбывшие проходят санитарную обработку. Не бойтесь, – поспешил успокоить он Павлинку, заметив, как расширились её необыкновенно красивые карие глаза. – В изоляторе чистенько, тёпленько, уютненько.
Грудинин попрощался с детьми. Тётя Поля препроводила их в небольшой бревенчатый дом под железной крышей. В нём были небольшая кухня, две комнаты с четырьмя кроватями в каждой и кубовая, где грели воду для ванны, стоящей в углу, стирали и гладили бельё.
– Вас как селить? – поинтересовалась тётя Поля. – Раздельно или вместе?
– Вместе. Только вместе, – ответила Павлинка. Когда она была рядом, Алесь редко вступал в разговор.
– И то верно. Родные люди. Чего стесняться? Поживёте маленько. Успокоитесь. А там, глядишь, и мамка найдётся!
Тётя Поля накормила ребят обедом, состоявшим из борща, гречневой каши и компота. За много дней они, наконец, второй раз досыта наелись. Рускина затевала на этот день небольшую постирушку. Алесь и Павлинка изъявили желание ей помочь. И она приняла предложение охотно. Дети-то оказались не белоручками, как показалось на первый глаз. Втроём они наносили воды в куб из большой жёлтой цистерны на колёсах. Раз или два в неделю, в зависимости от потребного расхода воды, за цистерной приходил грузовик, брал её на прицеп и увозил к станционной водокачке.
Растопили печь. Алесь следил за подкладом дров. Павлинка помогала тёте Поле отбирать бельё, какое стирать в первую очередь. Обычно этим занималась специальная бригада из старших девочек и мальчиков. Но белья было на этот раз немного и завхоз решила управиться с этой работой без многочисленных помощников.
К вечеру бельё было простирано и развешано для просушки во дворе.
Алесь и Павлинка помылись под душем. Тётя Поля угостила их чаем с собственными шаньгами и малиновым вареньем. Они улеглись в кровати с панцирными сетками, с серыми, но чистыми простынями, пахнущими летним ветром, и сразу же заснули.
Проспали
– Спасибо Вам, Полина Григорьевна, – поблагодарила Павлинка, когда она пришла пригласить ребят на обед. – Пусть Бог воздаст Вам за Вашу доброту!
– Полноте, полноте, девонька моя, – замахала она руками. – Это вам, мои хорошие, спасибо! Хорошая у вас, знать, мама.
И не величайте меня. Не люблю я этого. Зовите просто тётя Поля.
Через два дня утром приехал на мотоцикле дядя Витя. Отвёл в сторонку Павлинку. На одном из дальних перегонов под откосом железнодорожных путей обнаружили труп женщины. Надо опознать – не мама ли это? Недоброе почувствовало сердце Алеся. До полудня, пока не вернулись сестра и дядя Витя, он не находил себе места. У Павлинки было распухшее от слёз лицо. Она обняла брата: «Нашей мамы больше нет». Он не сразу понял, что это значит, и даже не заплакал.
Хоронили маму на следующий день во второй его половине. Гроб везли на грузовике тёти Катерины. Дядя Витя нанял четырёх мужиков выкопать могилу. Они же и опустили в неё гроб. Лицо мамы было так обезображено, что Алесь принял её за чужую женщину. Но понял одно: уже никогда в жизни он не встретится с мамой.
И ещё здесь, на старом городском кладбище, он услышит слово, которое сразу же опустится с вершинки до самой середины души, точно свинцовое грузило, – такое Алесь привязывал к леске для ловли рыбы, – и уже никогда не поднимется к вершинке назад и не слетит с неё. Тётя Катерина выпьет с дядей Витей водки за помин невинно убиенной Маргариты Рудольфовны, обнимет Алеся и Павлинку: «Сиротинушки вы мои, агальцы вы мои несчастные», – и заплачет горько, по-бабьи, навзвыв, присовокупляя к горю детей и своё личное, выпавшее на её женскую долю. Потом Алесь узнает от дяди Вити об её фронтовой судьбе. Тётя Катерина на машине «полуторка» всю войну подвозила к местам боёв солдат – или, как говорили, «живую силу», – и боеприпасы. При штурме Берлина её машину полосонули из огнемёта. А в кузове – бочки с бензином, торопилась доставить в танковую часть. Из бушующего пламени она спаслась где бегом, где ползком, прикрывая лицо руками в брезентовых рукавицах. У неё обгорела кожа на скулах, плечах и спине. Волосы на голове спаялись в один жуткий колтун, и когда их остригли – перестали расти. Несколько месяцев она пролежала в госпитале. Вместе с нею на излечении находился какой-то немецкий парикмахер-антифашист. Он изготовил для «прекрасной и героической русской фрау» парик. Поначалу она стеснялась надевать его. Но потом привыкла. И ей даже понравился новый облик – ни у одной из женщин, наверное, из всей страны не было таких медных волос. Вот если бы только не рубцы на лице от ожогов. Их Катерина и прикрывала искусственными локонами.
Сирота! Это понятие станет для Алеся и уничижительной до отчаяния ступенькой на лестнице социальных отношений, и взрывным, до сумасшедшего, озлобленем к миру довольных жизнью, сытых и удачливых маминых и папиных сынков. На этом оселке заострится основная черта характера – чувство справедливости.
Дядя Витя пообещал сделать оградку вокруг могилы и табличку на тумбу с красной звездой из плексигласа.
Через несколько дней Грудинин официально оформит документы, Алесь и Павлинка станут полноправными членами детского коллектива.