Порог греха
Шрифт:
Алесь плакал, уткнувшись головой Одарке в колени.
– Ты плачь, плачь, пока всё не выплачешь, – поощряла Одарка тоном взрослой уже немало познавшей в жизни женщины, – и станет легче. По себе знаю. Ты не бойся, я никому не скажу. Я теперь тебе вместо Павлинки буду. Ладно? Я и постираю, и поглажу. И даже на постели посижу перед сном. Я для тебя всё сделаю. Ну, что могу. Хочешь?
– Угу, – успокаиваясь, подтвердил Алесь, еще не понимая куда клонит Одарка.
– Холодно тебе. Ты дрожишь весь. Я тебя согрею. – Одарка приподняла Алеся, целуя в лицо, слегка потянула на себя.
– Маленький мой, хороший
Горела, кружилась у Алеся голова.
Через месяц после смерти Павлинки в однодневье изменилась и вся жизнь Алеся и пошла по такому крутому руслу с водопадами, порогами и воронками, что на протяжении нескольких лет он только и успевал выгребать на поверхность, едва переводя дух от захлебов.
Случилось это в начале октября. Лес уже не красовался в пестром осеннем наряде. В середине дня еще пригревало солнце, но вечера, а особенно ночи, были холодными. Иногда брызгал дождь, стылый и липкий.
Чурилов позвал в свой кабинет Алеся.
– Хочу пригласить тебя в гости. У меня домишко за городом, на озерке. Огородишко, картошечка, ягодничек. Овощишки я уже прибрал. Малинничек закопать надо. Поможешь? Работенка не трудная. Баньку сгоношим, повечеряем. Ночуем. А в конце следующего дня вернемся. Как? Устраивает? А?
Алесь неопределенно пожал плечиками.
Евграф Серафимович – по ребячьему прозвищу «граф» – воспринял нерешительность мальчишки как знак согласия.
– Ну вот и ладушки. После обеда подгребай к воротцам. Я там на мотыльке буду.
О поездке на дачу заведующего детдомом Алесь сказал другу – Филиппу Жмыхову в столовой за обеденным столом.
Тот, проглатывая ложку супа, поперхнулся.
– Когда?
– Сегодня. Вот сразу после обеда.
– А ну-ка выйдем. Скажу тебе кое-что. Видимо, очень важное хотел сказать Филя, если пожертвовал вторым любимым блюдом – гречневой кашей с тушенкой и вишневым киселем, которые давали только один раз в неделю по воскресеньям и в праздничные дни.
Филипп отвел Алеся на некоторое расстояние от столовой, оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости, и пониженным голосом сказал:
– Слушай сюда. «Граф» просто так на свой огород не возит. Он пидор.
Алесь ранее никогда не слышал этого слова и недоуменно заморгал глазами.
– Ну, как тебе пояснить, – слегка стушевался Филя. – Пидор – это мужик, который с другими мужиками любовь крутит. Ну, обычно это с бабами делают, а «граф» с нашими пацанами.
– Это как? – Алесь продолжал непонимающе моргать глазами.
– Как? Как? – вздернулся Филя. – Лесина ты белорусская. – Да вот так!
И утробно подвывая, он телодвижением и руками изобразил картинку половых отношений.
– Граф такие делишки любит в баньке обделывать. У него приемчик есть. Дай-ка, говорит, спинку потру. Спинку трет и о твою задницу трется.
– Зачем?
– Чтобы хозяйство свое взбудоражить.
– Какое хозяйство?
– Ты чё – совсем? – Филя покрутил пальцем у виска, – или придуриваешься? И ткнув рукой в известное место, Алесь даже ойкнул, грубо резанул, как оно называется.
– Понял?
– Понял! – набычился Алесь. Он стеснялся бранных слов.
– Понял! Понял! – передразнил Филя. – Слушай сюда. Распалит себя «Граф» и прижмет. Он с виду слабак, а сильный. Прижмет – не вывернешься.
– А ты откуда знаешь?
– Оттуда… Пацаны рассказывали… Да и, – Филя пошмыгал носом, – один разок в той баньке побывал. Только я уже знал об этом. Держался топориком. – Филя потряс над головой кулаком. – У «графа» ни хрена не вышло… Так что, братан, стриги ушами, гвоздись глазами.
Алесь согласно закивал головой.
– Может до этого и не дойдет. Но… – Филя наморщил лоб, силясь вспомнить что-то. – Как это по латыни. – Он пощелкал пальцами. – Ну… В общем…Кто предупрежден – тот вооружен…Я тебя предупредил.
С некоторой тревожащей оторопью шел Алесь к воротам ограды детского дома, где его поджидал Чурилов. Но как только угнездился в люльке его мотоцикла, так и забыл обо всем на свете. Мотоцикл был большим, тяжелым, с сильным мотором. И назывался не по-русски – «Харлей Давидсон». На праздничных вечерах, посвященных Советской Армии или Победе над фашистской Германией, Чурилов любил рассказывать, как перегонял этот мотоцикл из Германии в Россию аж от самой реки Эльбы, где советские войска встретились с американскими и американский генерал подарил Чурилову «Харлея». Да не просто так – от щедрот своих, а в благодарность за спасение. На генерала совершила покушение группа притаившихся в засаде оголтелых фрицев. На помощь ему и пришел Чурилов со своей ротой автоматчиков. Поскольку, повторяясь, он разукрашивал эту историю новыми подробностями, со стрельбой, взрывами, рукопашным боем, то невольно закрадывалось сомнение в её правдоподобности. Тётя Поля, заведующая хозяйством детского дома, бывшая фронтовая сестра, послушав только один раз россказни Чурилова, долго материлась про себя, так как знала, что на войне Чурилов не был, а мотоцикл скорее всего купил у какого-нибудь военного снабженца, нахапавшего трофейного добра у немцев. Но в ее зыбком положении говорить об этом вслух было небезопасно. «Граф» разом вытурит с работы. А куда она, инвалид, пойдёт? Кто её примет? К кому головушку приклонит? Пускай его врёт…
Часа два ехали по грунтовой, но изрядно разбитой колесами автомобилей, дороге. Иногда Алеся так подкидывало на ухабах, что он едва не вылетал из люльки, но это только распаляло восторг движения. Рябисто мелькали по сторонам разнаряженные осенью деревья и кусты. Свежий, холодящий лицо и горло воздух, распирал грудь Алеся опьяняющим счастьем. Все это напоминало ему то далекое военное время, когда дядя Карел, который работал с мамой в немецком штабе, так же на мотоцикле катал его по родной деревне.
Домишко, как называл свою дачу Чурилов, оказался большим домом, с несколькими комнатами для гостей, небольшой столовой, кухней, зальчиком для демонстрации кинофильмов и игры на бильярде. Мебель составляли широкие желтой полировки столы, кожаные кресла и диваны, а также лёгкие стулья с гнутыми спинками. Алесь никак не мог взять в толк, как это всё могло принадлежать одному человеку. В его родной деревне таким большим домом был колхозный клуб, куда он ходил с мамой и сестрой на праздничные вечера и где показывали кино. Но такой шикарной мебели в нём не было.