Поросло травой
Шрифт:
– Так, нету, - развёл руками Кулагин.
В пустых от детворы школьных коридорах пахло свежей краской. Кулагина они нашли в небольшом краеведческом музее, историк возился со стенгазетой, разложенной на сдвинутые вместе парты. Вид у учителя был растрёпанный, на полу валялись скомканные листы.
– Ты ведь всё подряд фотографировал. Даже в деле есть несколько твоих снимков, когда ты мне помогал, - не унимался Христолюбский.
Ивану Павловичу было не по себе - наобещал городскому, что всё схвачено, что архив настоящий собран,
– Ремонт в прошлом году у меня был в кабинете. И случайно опрокинули банку краски прямо на тот альбом. Думаешь, Иван Палыч, мне не жалко было? Жалко до слёз, ведь негативы-то я не сохранил. Так что не помощник я вам.
– Эх, Коля!
– Христолюбский махнул рукой и потянулся к выходу.
– Минуточку, - остановил его Степан.
– Я правильно понимаю, вы, Николай Егорович, тогда всех фотографировали?
– Ну да, - кивнул Кулагин.
– И стройотрядовцев?
– А куда без них? История.
– И наверняка, студенты у вас фотографии выпрашивали?
– Выпрашивали?
– усмехнулся Христолюбский.
– Он им фотографии продавал! Чуть за спекуляцию его не привлёк.
– Ага!
– вспылил Кулагин.
– А откуда мне химреактивы брать? А бумагу? А плёнку? Задаром я их должен был что ли фотографировать? Дудки!
– Вот потом я тебя тогда и не трогал.
– Отлично!
– улыбнулся Агеев.
– Давайте по стройотрядовцам клич бросим, пусть пришлют отсканированные снимки. А мы их посмотрим и найдём ту рубашку цветастую.
– Какую рубашку?
– заинтересовался Кулагин.
– Такую, - ответил Христолюбский.
– Вот ты хоть обижайся, Иван Палыч, хоть арестовывай меня, а я тебе так скажу, ты варвар. Ты не делишься информацией, ты не хочешь, чтобы в истории остался твой след.
– Коля, клей свою газету. Идём, Степан.
Спящую Окалинку поливал тёплый дождь. Пахло грибами и мокрой землёй. Иван Павлович сидел на веранде в старом кресле. Вчера Марья Сергеевна привычно уже накрыла ужин на троих, потом убрала посуду и оставила мужчин одних.
– Эх, такая версия была!
– горевал Агеев.
У Зарубина оказалось железное алиби - начались подготовительные курсы для будущих абитуриентов. Камеры наблюдения фиксировали Анатолия Ивановича то там, то здесь. И так до самого позднего вечера.
Оставалась надежда на то, что скажет экспертиза. Но Сан Саныч безаппеляционно заявил, что смерть Фомина наступила в семнадцать-семнадцать тридцать. И была смерть не самой лёгкой - крысиный яд. Никакая не редкость, его можно без проблем купить в любом магазине для садоводов. По стакану из мойки экспертиза ничего не дала, посуду тщательно вымыли. Сомнений в насильственной смерти Фомина не осталось. Зато графологическая экспертиза показала, что "признание" написано именно рукой убитого.
– Ну чего ты расстроился, Стёп? Нам нужно-то всего ничего: установить, с кем Фомин закопал Толмачёва, - успокаивал Христолюбский.
– Завтра, глядишь, фотографии появятся. Увидим, кто в такой рубашке ходил...
– И что дальше? Ну, ходил кто-то. Нам-то какая польза?
– капитан совсем повесил нос.
– Мало ли каким образом тот клок в руке трупа оказался? Подрались, он порвал рубашку, а лоскут себе на память оставил, как трофей. А потом пошёл куда-то ещё, где ему проломили череп Фомин с товарищем.
– Как же лоскут в руке оказался? Почему не в кармане?
– А злой был тогда Толмачёв, всё тискал этот клочок.
Спорили они до полуночи. Строили и отметали версии друг друга.
– Знаешь, что меня больше всего смущает?
– спросил Христолюбский.
– Что Фомина устранили слишком уж своевременно?
– догадался Агеев.
– Именно! Мы про него только подумали, а кто-то чуть не в это же время напоил его крысиным ядом. А прежде заставил...
– ... или убедил...
– ... или убедил, - кивнул Иван Павлович, - написать чистосердечное признание.
– Скорее всего, Фомин писал под диктовку, иначе бы вписал фамилию нашего начальника, - Степан прошёлся по веранде.
– У меня от этого дела голова кругом.
– Иди спать. Завтра хоть что-то да прояснится.
Капитан ушёл. А Христолюбский так и остался сидеть. Он даже не заметил, как начался дождь.
– Чёртов дождь! Ну вот как так-то?!
– Иван Павлович ходил по кабинету.
Ночью распахнулось окно, и дождь нахлестал в кабинет. Обиднее всего, что небольшая лужица растекалась прямо под системным блоком компьютера, так неудачно, как оказалось, под расположенным у окна столом. Технику Христолюбский не решился даже включить.
– Что-то мне всё это не нравится, - признался Агеев и принялся рассматривать предательское окно.
Христолюбский только рукой махнул. Участковый очень расстроился - жалко было и компьютер, и времени. Наверняка, в почте уже ждали хоть какие-то снимки. Ему не терпелось закончить дело, тянувшееся больше тридцати лет. Степан тем временем, вышел во двор и залез обратно через окно. Он сел на подоконник, перегнулся на улицу, что-то пробормотал себе под нос. Спрыгнул в кабинет. Присел на корточки у стола, почти спрятался под него.
– Стёпа!
– действия капитана начинали раздражать.
– А что это у вас тут такое интересное?
– в кабинет заявился Кулагин.
– Нашли преступника?
– Вот только тебя мне здесь и не хватало!
– разозлился Иван Павлович, что бывало с ним крайне редко.
– Добрый ты, мужик, Христолюбский, отзывчивый, - делано обиделся историк.
– Есть что-то новенькое?
– Тебе чего надо?
– настроения попусту болтать и Ивана Павловича не наблюдалось.
– Да вот, думал, фотографии вам прислали. Хотел себе взять. Восстановить, так сказать архив. Но вы тут совсем уже, - Кулагин сделал неопределённый жест рукой, - скоро зарычите.