Порождения ехиднины
Шрифт:
В палате "взрослый" дизайн, никаких игрушек и ярких цветов. Серо-голубой пластик, бежевый ковер на полу. На тумбочке в изножье постели еще недавно покоился телевизор, на пластике остались четыре вдавлины от ножек. Очень разумное решение, учитывая, что пресса еще не унялась и нескоро уймется. Хотя на нее уже наступили синьора да Монтефельтро и господин де Сандовал.
– Значит, все обряды на самом деле работают. И из "ромской рукописи", и "порча земли", как в Содоме... и Марселе, и жертвоприношения Сатане. А если я решу это доказать - и смогу доказать?
– испытующий хитрый взгляд.
– Скорее всего, тебя примут за психически неуравновешенного человека. Тем более, что повод есть - такой травматический опыт...
– изображает официальное сочувствие Эулалио.
– Но это, на самом деле, мелочи. Куда важнее другое. Тебе хотелось бы еще раз встретиться с этим... явлением?
– Ага. И лапы оторвать по самые уши.
– Шутливая тут только форма. Намерение вполне яркое.
– Увы нам. Это пока только у Михаила получилось. И то не окончательно.
– Я, - говорит уже всерьез подросток, - все-таки хочу, чтобы никто не вляпывался так, как Голдинг и другие люди... и как я - тоже, конечно.
Кто же этого не хочет? Даже покойный Эскалера был бы за. Дальше начинаются разногласия по методам.
– Никто... это пока невозможно. Сам понимаешь, почему. Голдинг все-таки был безумен. Но за достаточно большую цену на такое пойдут и вменяемые люди. Все, что делаем мы - пытаемся удержать эту цену повыше.
– Вы примете меня к себе? Я... важные тайны знаю, - смеется.
– Давай поговорим об этом лет через восемь-десять. И ты же понимаешь, что я не самый лучший советчик в этой области.
Фыркает. Смотрит, будто ему вдруг суют погремушку, перепутав с годовалым братом, сейчас скажет либо "ну конечно..." либо "да только с вами нормально и можно!".
Нашел себе улучшенный вариант Голдинга - током не бьет, с ума на глазах не сходит...
– Понимаешь, Антонио, я, в некотором смысле, ненастоящий. У меня никогда не было призвания. Только цель. А у тебя есть шанс получить много больше.
– Да-а-а, - тянет, и превращается в нормального совершенно подростка со всеми прелестями, свойственными возрасту.
– Хэрроу или Стаффорд, потом ССО, потом университет, бизнес-школа... вот и все мое много больше.
– Да ну?
– смеется Эулалио. Теперь можно.
– Вылезешь отсюда, посмотри на свою семью повнимательней.
– Извините, - смущается.
– Я устал и глупости говорю. Я сейчас быстро устаю. Я знаю на самом деле...
– Такие глупости время от времени стоит себе говорить. Чтобы не проснуться однажды в нежеланной колее. Но помнить - что это все-таки глупости.
Мальчику пора отдыхать. Воспитателю террористов и экспериментаторов пора побеседовать с его матерью, которая ждет под дверью. Здесь же и отец - фиксирующую конструкцию ему с лица уже сняли, заменив повязкой. Говорить все еще не рекомендуется. Покидать палату - тем более, но ради такого случая синьор да Монтефельтро затребовал себе кресло. Психологи им наверняка все три раза сказали, но психологам они верят не до конца. Ему - поверят.
– Нет, у него нет никакого "синдрома заложника". Он замечательно трезво оценивает ситуацию и собственный вклад в нее.
– Вклад скромным не назовешь. Все, кроме несанкционированного избиения в финале, делалось с позволения Антонио и по его подсказке, и он отлично понимает, что его не завлекали обманом - но и быть объектом насилия не соглашался.
– В остальном тоже все хорошо.
– Что хорошо?
– спрашивает синтезатор.
– Отношение к себе. Представление о ситуации. Цели. Задачи. Вы зря не даете ему читать, после драки кулаками не машут. Но ему нужна среда. И воспитатели. То и другое - в опережающем формате. И, простите меня, этой средой не можете быть вы.
– Он должен в середине года отправиться в школу-пансион...
– говорит синьора да Монтефельтро. Кажется, ее не слишком привлекает эта идея.
– Боюсь, что будет много веселее чем в лицее. Мне попросту жалко эту школу.
"Хэрроу или Стаффорд, потом ССО, потом университет"...
– Если это то, о чем я думаю, я бы категорически не советовал вам этого делать. Собственно, до разговора с Антонио я хотел порекомендовать один из наших коллегиумов, но теперь это тоже исключено. Он слишком заинтересовался тем, что вольно или невольно показал ему Голдинг. В сочетании с орденскими привычками делать из человека то, что он сам хочет получить - если цена хотя бы порогово приемлема - это ни к чему хорошему не приведет. На вашем месте, я бы оставил Антонио здесь. Вернее - в Мериде. Года на два. Как минимум.
– Бедный господин де Сандовал, - пытается иронизировать синтезатор.
– Нет, я не возражаю. Заведение для особо талантливых правонарушителей - это то, что нужно.
– Да, большинство его подопечных все же покушалось на законы общества, а не на законы природы... но особой разницы нет - как говорили предки: все, что можно сформулировать, можно нарушить.
– Вы можете что-то сказать обо всей этой мистике и выдумках?
– спрашивает озабоченный отец. Супруга стоит за его спиной, опираясь на спинку каталки, и беззвучным жестом изображает что-то такое, что, воплотись оно в реальность, уложило бы синьора да Монтефельтро в больницу еще на несколько недель.
К сожалению, господина Щербины в комнате нет и необходимые практические поправки внести некому.
– Да. Могу. Он ничего не выдумал. Протоколам лучше остаться как есть - полиция и психологи в этом деле лишние. Но вам нужно знать - он ничего не выдумал. Очень многое перепутал, это правда. Но то, что он видел и слышал - почти все - многократно описывалось.
– Многократно описывалось также, как наш с вами орден, - словарь программы-синтезатора не прибавляет в речь да Монтефельтро механистичности, он просто ее подчеркивает.
– уничтожал объединения заговорщиков против законной власти в Толедо по обвинению в дьяволопоклонничестве и малефициуме. Несомненными признаками такового служили тайные сборища, клятвы, ритуалы...
Что интересно, Антонио-старший до сих пор пытается как-нибудь задеть меня за живое. Кажется, он так и не простил мне, что я не стал сводить с ним счеты за то, что во время переворота он использовал меня "втемную". Удивительный человек - во всем его парламенте нет ни одной личности старше двадцати.
– Совершенно верно. Но вам же преподавали источниковедение - не так ли? Сначала выясняем, что мог знать автор. Потом - какие интересы или группы интересов были вовлечены в дело. Потом - какие культурные параметры могли продиктовать или подсказать ту или иную реакцию... сухой остаток - это то, с чем можно работать.