Порт-Артур (Том 2)
Шрифт:
– Счастливая мысль поручить ее оборону матросам - это наша артурская гвардия. Прекрасные вояки, золотой народ, развитой, инициативный, не чета нашим стрелкам. Те сильны своим упорством, а моряки - смекалкой, - заметил Рашевский.
– Итак, самое тяжелое положение у нас на Восточном фронте. Туда надо и обратить наше главное внимание. На Западном - упорно удерживать Высокую, а Владимиру Григорьевичу, по мере своих сил и возможностей, помогать соседям, резюмировал доклады Кондратенко.
– Как дело обстоит со снарядами, Василий Федорович?
– Хватит на отбитие двух штурмов.
– А как с продовольствием?
– поинтересовался Ирман.
– Крепостной интендант уверяет, что муки, сухарей, круп, чаю хватит еще на два месяца, а мяса, кроме конины, уже не осталось. Решено давать ее два раза в неделю по полфунта, а остальные дни постные: чумиза на обед и ужин.
Вообще продержимся до середины февраля, - ответил Науменко.
– Вот с госпиталями у нас дело обстоит совсем не благополучно, проговорил Кондратенко.
– В них находится до тридцати тысяч человек - треть гарнизона. Выздоравливают все меньше; цинга косит все больше и больше. А тут еще смудрил Субботин - приказал больных и раненых класть вперемешку во всех госпиталях. В результате мы имеем вспышку инфекционных заболеваний с очень большой смертностью. Я говорил об этом Стесселю, но он или не понимает, или прикидывается, что не понимает прямой преступности действий Субботина, и не хочет в них вмешиваться. Написал обо всем Балашову, быть может, он сумеет повлиять на генерал-адъютанта, чтобы тот отменил это вредное распоряжение.
– Теперь наконец мы хотим подробнее знать и о вашем здоровье, дорогой Роман Исидорович, - спросил Белый.
– Пустяки, небольшой плеврит справа, через день-другой все пройдет, нехотя ответил генерал.
– Плеврит основательный, как уверяют доктора, а главное - цинга. Она и мешает быстрому вашему выздоровлению, - дополнил Науменко.
– Постараемся ликвидировать ее в ближайшее же время. Этим занялись моя жена и наши адмиралы, которые и зачислили вас, Роман Исидорович, к себе на довольствие, - сообщил Белый.
– Поскольку это незаконно и моя цинга не более как плод воображения врачей, я решительно протестую против подобных действий моряков, - возразил Кондратенко.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок. От наших адмиралов мы не видим никакого толку. В Севастополе морское начальство было душой обороны, а в Артуре адмиралы живут гостями и никуда не вылезают из своих блиндажей, презрительно заметил Ирман.
– Матросы и офицерская молодежь - истинные герои, а адмиралы-трусы и интриганы, - поддержал его Семенов.
Как только совещание закончилось. Белый и Звонарев стали прощаться.
– Заглянем еще на минутку к Стесселю, может, у него есть какие-нибудь новости, - проговорил Белый, пожимая руку Кондратенко.
В это время зазвонил телефон. Кондратенко снял трубку и стал слушать.
– Сейчас прикажу подтянуть две роты морского десанта к вашему штабу, но вводите его в дело лишь в крайнем случае и вообще расходуйте моряков возможно осторожнее, - распорядился Кондратенко.
–
– Слушаюсь! Готов идти туда хоть прямо отсюда, - Особенно торопиться нечего. Пока японцы лезут, вам там делать нечего, а когда успокоятся, вы и решите, где нужно спускать мины.
– Сначала побываем у Стесселя, узнаем обстановку у него, - предупредил Белый.
К Стесселю Белый и Звонарев пошли пешком. Разыгралась вьюга. Тысячи снежинок носились в бешеном вихре, залепляя глаза, забираясь за ворот и в рукава шинели. Сквозь белую муть снежной ночи то и дело вспыхивали зарницы орудийных выстрелов...
Бледные лучи прожектора чуть пробивались сквозь вьюгу, одна за другой взвивались к небу огненные змеи ракет. Временами долетали звуки сильнейшей ружейной и пулеметной стрельбы. Казалось, что кипит какой-то огромный котел.
По направлению атакованного участка торопливо проскакало несколько всадников и прошло быстрым шагом несколько отрядов моряков. Наконец с грохотом пронеслись полевые орудия в запряжке. Сбоку скакали с зажженными факелами в руках фейерверкеры и ящичные вожатые.
Белый и Звонарев почти бегом добрались до дома Стесселя и влетели в прихожую. Здесь при слабом свете керосиновой лампы Стессель рассылал в разные стороны ординарцев-казаков. Генерал резким отрывистым голосом отдавал приказания: узнать, выяснить, установить. Тут же у стола, согнувшись почти вдвое, писал приказания в полевой книжке Рейс.
– В чем дело, что происходит на фронте?
– кинулся к вошедшим Стессель.
– Мы сами пришли затем, чтобы узнать обстановку, - ответил Белый.
– Я ничего не знаю. Звонил Кондратенко, но он все еще болен.
– Мой экипаж у крыльца, поедемте, Анатолии Михайлович, в штаб к Горбатовскому, - предложил Белый.
– Мм-да... я, право, не знаю...
– замялся генерал.
– Что, что? Куда это вы, Василий Федорович, зовете Анатолия? Я его отсюда не отпущу! Здесь его штаб, значит, и он должен находиться тут!
– коршуном налетела Вера Алексеевна на Белого.
– Пусть едет этот полусумасшедший Смирнов, Виктор Александрович, вы и, наконец, Владимир Николаевич, - кивнула генеральша на Никитина.
– Стопочку коньяку на дорогу, и готов отправиться хоть к черту в пекло, не то чтоб в штаб Горбатовского, - проговорил Никитин.
– Виктор Александрович нужен мне в штабе. Смирнова и близко подпускать туда нельзя - все перепутает. Значит, остаются только Василий Федорович и Владимир Николаевич, - вас я попрошу отправиться в штаб Восточного фронта, рассудил наконец Стессель.
– Поскорее возвращайтесь назад, буду ждать с чаем, - напутствовала уезжающих генеральша.
Канонада продолжалась с прежней силой. Никитин, хорошо заправившись на дорогу коньяком, все время напевал неприличные шансонетки и рассказывал последние новости, слышанные у Стесселя.