Портартурцы
Шрифт:
Кондратенко развернул карту и долго — разглядывал ее.
— А не будет Хуинсань слишком выдвинутой точкой, опасной для обхвата?
— Не будет, понятно, в том случае, если мы построим на ней редут.
Кондратенко вопросительно вскинул голову.
— За счет центра, Роман Исидорович.
— А-а…
— Левый фланг у Суанцайгоу усилим окопами и артиллерией… За правый я не боюсь. Его легче поддержать нашим судам из Артура, чем Суанцайгоу.
Кондратенко смотрел на карту и улыбался:
«Какой прекрасный генерал и какой несносный человек. Обидчивость, задирчивость, пожалуй, зависть… да, да, и самомнение… Как это все мешает ему, а главное делу…» — думал он.
Кондратенко поднял голову и стал пристально разглядывать лицо Фока.
«Энергичный подбородок, но слишком опустившийся над губою нос… Лоб прямой, в висках сжат… Глаза мутноватые», — перебирал в уме Кондратенко. Он вспомнил свои юношеские годы, увлечение хиромантией, физиагноетикой и повеселел. Уже вполне дружеским тоном Кондратенко произнес:
— Тогда, Александр Викторович, мы сейчас же усилим районы горы Хуинсань. И пока японцы окапываются севернее для защиты Дальнего, мы устроим для их встречи новую линию.
Генерал Фок встряхнул плечами. Глаза его заблестели:
— Роман Исидорович, только это не значит, что мы должны забыть о Волчьих горах. Ваша схема прекрасно придумана и пусть инженеры не отступают ни на дюйм от нее. Мы предоставлены самим себе… Людей и полевых орудий у нас мало… С Волчьих гор будет погибель городу, флоту. Волчьи горы должны быть наши.
— А как вы смотрите на укрепление Длинной и Высокой на левом фланге и Дагушаня с Сяогушанем на правом?..
— Я не хочу — вас обидеть, Роман Исидорович, вы тут ни при чем. Но это преступное упущение. Ужасный пробел, получившийся при проектировании укреплений, следует несколько сгладить. Мы здесь с солдатиками будем грудью сдерживать натиск врага, а вы там с саперами хорошенько окопайтесь.
— У нас так мало саперных войск…
— Да, да. Где тонко, там и рвется… Откомандируем из полков. Мобилизуем моряков, призовем к работам мирное население. Волчьи, их как можно дольше нужно держать. Это вам каждый солдат скажет.
Недалеко проходил с караулом Егоров. Фок подозвал его.
— Эй, братец! Иди сюда.
Егоров вытянулся перед генералами.
— Как ты думаешь, братец, долго мы будем держать Порт-Артур?
— До самой смерти, ваше превосходительство!
— Это ловкий ответ. А чтобы смерть оттянуть, что, по-твоему, нужно сделать?
— Вон ту горку укрепить хорошенько, — указал Егоров генералу на Хуинсань.
— А в Артур хочешь? Там крепость, форты, безопасней.
— Туда лучше бы на зиму. Летом не след солдат скучивать. На полевой позиции вольготней.
Генерал Кондратенко подошел к стрелку вплотную.
— Кто у вас ротный командир?
— Их высокоблагородие капитан Резанов. В очках он, ваше превосходительство.
Стрелка отпустили.
— Ну, что я вам говорил! — воскликнул. Фок. — Вот она, солдатская масса. Даже если их таких из тысячи один, то и это уже много значит.
— Мы иногда удивляемся стойкости солдат, их изворотливости. Отгадка ясна. Русские офицеры, плохо знаем русского солдата… рост его самосознания. Я получил сейчас прекрасный урок, — усмехнулся Роман Исидорович, поправляя свои густые усы. Его статная фигура покачивалась. Фок хихикал.
— Решено, Александр Викторович, — продолжал Кондратенко, — правый фланг выдвигаем и защищаем его упорно. Надо немедленно поставить в известность полковника Киленина и приступить к укреплению высоты Хуинсань.
Солнце пекло, но легкий ветер с юго-запада освежал. Кругом зеленели горы с темными выступами голых скал. Хребет шел почти по прямой линии, и вершины его местами казались мощными крепостными стенами. На юго-востоке просвечивало море. Оно было темно-зеленым, даже, пожалуй, темнее зеленого покрова пашен в долине. Вдоль высот Тайхо извивалась речка Тай. У ее берегов стояли фанзы, окруженные сучковатыми деревьями. Было тихо, ни одного выстрела. И странно видеть солдат и солдатские палатки в этом теплом мирном ущелье.
Генералы разъехались: Кондратенко — на правый фланг, Фок — на левый.
«Мы мало знаем солдат, — думал Роман Исидорович. — Мы их учим теми же приемами, что полсотни лет тому назад. Офицеры далеки от них. Новобранцы в руках дядек, а старые солдаты грубеют и начинают терять природную смекалку».
«Ловко это у них там в штабе укрепленного района получается, — думал генерал Фок. — Катятся скорее в крепость. А разве Порт-Артур крепость? Смех. Держать будем ее не техникой, не фортификационным искусством, а плечами солдат. Вот таких, как сегодня видели. А все же Фок не дурак. Всем им мой план в нос бросится. «Позиция на перевалах» — моя идея… Будет удача, отберут ее штабные себе, а неудача, ошибка какая- нибудь, значит Фок виноват… Кондратенко умница, но и тот вздрогнул, как услышал от меня про эту позицию… Дальше своего носа не видят…»
Фок последнее время не мог долго ездить рысью или галопом: страшно ломило спину. Боль отдавала в затылок, и не хотелось ни ехать, ни стоять, ни думать, ни спать.
«И смены нет, — горестно вздохнул генерал. — Ну, кто из молодых подает надежды? Никто. Трусы и лентяи. Теперь затрубят о Третьякове. А что он сделал? К нему на самый нос японцы залезли. И только в том и слава, что он командир пятого полка. А кто сражался? Солдаты. А кто руководил ими? Никто. Полковник Третьяков расходует последний резерв, сует его в окопы под убийственный артиллерийский огонь, а не употребляет его для восстановления боя для того, чтобы сбить неприятеля с верков позиции. Но самая ужасная и непростительная ошибка полковника Третьякова в том, что он, расходуя резервы не для той цели, какая для них была предназначена, доносит об этом мне. Он, по своей неосмотрительности, недальновидности, лишил меня возможности руководить боем. Возомнив себя героем, он и сейчас еще не сознает своей ошибки. Третьяков подвел под смертельную опасность подполковника Белозора. Вместо того чтобы изучить положение, Третьяков носился, как дурень с писаной торбой, с телеграммой Кондратенко об отбитии всех атак. — Фок громко рассмеялся. — Но откуда Кондратенко, мог знать об истинном положении дел? От Третьякова же. И вот, в то время, когда под носом у этого новоявленного героя трещал по всем швам левый фланг, он, этот герой, ведет посторонние разговоры с Белозором, приказывает ему, чтобы солдаты кричали «ура». И, убаюканный своим прямым начальником, Белозор отдал приказание приготовиться пить чай. А в это самое время японцы бросились из оврага, захватили редут № 8 и оттуда стали расстреливать находившихся в нижней траншее. Только того и ждала японская цепь, что была против траншеи… Наши, прижатые, с двух сторон, были все перебиты… А теперь во всем виноват Фок. Что же делал полковник Третьяков, когда узнал, что противник ворвался на позицию? Поручик Садыков рассказывал, что, когда японцы занимали батареи, Третьяков был в блиндаже и ухаживал за ранеными. Он, Садыков, случайно вышел и увидел японцев. Дал знать в блиндаж… Когда полковник Третьяков выбежал из блиндажа, японцы уже занимали батарею №10 и были в тылу у батарей № 12 и 13».
Конь под генералом споткнулся и остановился. Стала и свита. Фок молчал. Устало приподняв голову, он взглянул влево. Внизу была зеленая долина, по ней змейкой текла речка.
«Эта речка впадает в бухту Десяти кораблей, а слева Волчьи горы… На этой долине мы еще раз должны задержать японцев… Эти горы надо хорошо укрепить, в противном случае для Артура будет скверно. За ними врагу как за каменной стеной… Держи резервы… Устанавливай мортиры, гаубицы, дальнобойные орудия… Славная речка… Жаль, что вода в ней стекает не в Артур… Впрочем, и это лучше… Могут отраву пустить».