Порвали парус
Шрифт:
– Все хорошо, - прошептал я в ее оттопыренное розовое ушко. – Ты в безопасности. Этот мир - твоя комната защиты.
Она не слезала с моих рук, а я внес ее в дом и усадил в кресло, укутав пледом, шелудивый поросенок и в петривку мерзнет, а она наблюдала за мной счастливыми глазами и улыбалась тихо и застенчиво.
К ее креслу подкатил столик с горками сахарного печенья, я перенес от аппарата две чашечки с парующим черным кофием, одну для человека, другую для Катеньки, учитывая то, что она, да, именно Катенька.
– Попробуй это печенье, - сказал я. – Каждый день что-то изготавливают новое! За наукой стараются угнаться, что ли?.. Как у тебя?
Она взяла чашечку в обе ладони, как белка орешек, из груди вырвался тяжелый вздох, и сказала совсем плаксиво:
– У нас сокращение… Нет-нет, пока не попадаю в список, но семьдесят процентов всего персонала заменяется компьютерными программами, представляешь? А кое-где и вовсе роботами! Какой ужас…
– Тебя не сократят, - сказал я утешающе, - ты уникальна.
Она смешно вытянула верхнюю губу, опасливо пробуя ею, как бабочка, поверхность горячего кофе.
– Спасибо, - сказала она угасшим голоском, - но как страшно… Ой, горячо!
– Работать?
– Жить страшно, - сказала она жалобно. – И все страшнее…
– Уже разрабатывается, - сказал я голосом спасателя, вылавливающего Муму из озера, - безусловный доход на каждого россиянина. Будет примерно на уровне твоей зарплаты. Так что можно не устраиваться на новую службу, а просто жить в свое удовольствие!
Она сказала жалобно:
– А я люблю работать! Это же так здорово, когда привожу людей из Сибири в райские уголки Цейлона и вижу, как все ликуют!.. Я сама визжу, когда им радостно. Это же так здорово, когда делаешь людям приятно…
– И вот эти пирожные, - сказал я ласково и придвинул к ней ближе блюдце. – Тебе понравятся. Такие же нежные, как и ты. И пугливые…
– Я не пугливая, - уточнила она. – Я боязливая. А так я вообще-то храбрая. Когда не боюсь, конечно… А почему так спешат с этим безусловным доходом?
– Всю ускоряется, - сказал я и ощутил, что за последнее время повторяю этот трюизм очень часто. – Сейчас только камешки сыплются с высокой горы, но уже слышен грохот лавины, что сметет все нынешнее…
Она спросила жалобно:
– И нас?
Я сказал как можно оптимистичнее, но стараясь не слишком кривить душой:
– По мысли наших либералов где-то восемь миллиардов персональных роботов должны обслуживать абсолютно бесполезных и не приносящих пользу обществу существ. А еще миллиарды неперсональных будут собирать для них экологически чистую энергию с помощью солнечных панелей, строить им бесплатные дома, обеспечивать интернетом и всеми благами цивилизации…
Она посмотрела с вопросом в глазах.
– А что не так?
Я сказал с неловкостью:
– Да как-то это диковато… Гуманисты скажут, что так и должно быть, человек – мерило всего, и вообще все для человека, но… мир становится все рациональнее, а люди начинают поступать все… правильнее.
Она долго и старательно пила из своей чашечки, опустошила почти наполовину, наконец подняла голову, на меня взглянули глазки, почти одуревшие от прилива кофеина.
– А что… неправильно? Что люди будут избавлены от труда?
Я кивнул.
– Точно. Господь велел трудиться, не слыхала? А я думал, протестантство выросла из иудаизма. И чем больше и лучше человек трудится, тем угоднее Богу. Потому такие как Гейтс, Джобс, Брин, Цукерберг – нравятся Творцу больше, чем все остальные праведники, вместе взятые. Бездельники просто не нужны обществу, понимаешь?
Она взглянула с настороженностью.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты уже поняла, - сообщил я. – Никто не будет просто так содержать это тупое и вечно недовольное стадо. А раз пользы от него не будет, то…
– Замолчи, - прервала она. – Даже слышать такое не хочу! Это бесчеловечно!
Я сказал с сочувствием:
– Мир все быстрее идет к рациональности. Бухгалтера пришли на место романтиков, а точный расчет вообще сейчас на вершине.
Она отставила чашку и закрыла уши ладонями. Я смотрел с нежностью, как она, плотно зажмурившись, замотала головой.
– Я не слышу тебя, не слышу, не слышу!
Я обнял ее крепко, поцеловал в лоб и, губами сдвинув пальцы с уха, шепнул почти нежно:
– Ребенок… как это здорово, что ты нежный хрупкий ребенок… А то я иногда даже забываю, скотина трансгуманистическая, что мы рождены лишь для того, чтобы беречь вас и защищать… Только для этого изобрели колесо, открыли огонь, создали науку, продвинутый хайтек, все для вас, самые драгоценные наши существа!
Через час она заснула в моих руках, тихая и послушная, сложившая все трудности жизни на мужчин, что рождены все преодолевать и расчищать дорогу для идущих следом слабых и боязливых.
– Все верно, - прошептал я в ее розовое ушко, - мы любим тебя и заботимся о тебе… И все будет хорошо…
Но сердце, пока еще биологического происхождения, стиснулось будто от приближения сильной боли. Всего этого не будет при Великом Переходе.
Скорее всего Катенька не перейдет в сингулярность, но даже, если перейдет… ее не станет.
Да, я всеми фибрами верю, наступающий мир будет лучше, богаче и прекраснее нашего даже в лучших его проявлениях, но Катеньки не станет, как не станет вообще разделения на мужчин и женщин, как не останется биологии в наших телах, и не будет ничего из того, что роднит нас с животным миром.