Послание к коринфянам
Шрифт:
– Госпожа Фиц-Джеральд, вам не давали слова, - рявкает председатель.
– Госпожа Сфорца, с вашего позволения, - поправляет Джастина.
– Впрочем, и без позволения.
Кажется, впервые за историю МСУ камеры теряют ориентацию, не зная, к кому лететь. Максим наклоняется через ряд и говорит в чужой микрофон:
– Это тоже была минута рекламы.
– Отключите первый микрофон!
– скрежещет Гордон.
– Да нет, не надо, - улыбается председатель Совета.
– Друг мой, не будьте так консервативны, это признак настоящей старости. Молодежь подготовила такое представление...
– и уже совсем другим тоном: - Господин Сфорца, вы готовы к выступлению?
– Да, - отвечает Франческо.
– И я очень надеюсь, что меня не будут прерывать.
Джастина
А вот этого поворота, кажется, не ждал никто. В ложе народ перешептывается так, что звуки не успевают застрять в бархатном ворсе, а за председательским столом не может - нужно лицо блюсти, хотя текстовые сообщения летают, наверное - только треск стоит. Что у Франческо, раз уж он вообще явился на заседание - полные рукава козырей, предполагали. Что он, в теории, может снести Грозного с лица земли, ну, как-нибудь извернется и снесет - предвидели. А вот что милейший дедушка Жискар Матьё его поддержит всей артиллерией - вот это из неожиданностей неожиданность. Председатель Совета - должность представительская и дипломатическая. Он как наша королева - должен же кто-то сидеть в этом кресле и помогать группировкам договариваться... Ну и чтобы ясно было, от кого выстраивается цепочка, если случится что-то чрезвычайное.
Власти у него нет, должность не предполагает, а само устройство Совета не подразумевает возможности единоличного принятия решений. Но публично спорить с господином председателем МСУ обычно никто не отваживается - ради сохранения статуса Совета хотя бы. Вот господин председатель и развлекся. От души. И никто в здравом уме не обвинит его в ренегатстве и в сотрудничестве с корпорациями, или хотя бы с Франческо. Маразматиком назовут, запросто - но не предателем интересов; такое никому в голову не придет, а если и придет, так этой мыслью гений подавится тут же, на месте.
– Ничего себе вы провернули, - говорит Магда Шенеборн, наблюдатель при да Монтефельтро, коллега и почти что родственница по подопечным.
– Режиссура высокого уровня.
– Стараемся, - отвечает Джастина. Не объяснять же, что все режиссерские находки - интуитивны, а на самом деле все только что наблюдали обычный гибрид общей самодеятельности и общего кабака, которым, видимо, и впредь будет отличаться рестийский филиал. Хорошо еще, что Рауль дома остался.
Магда - почти такая же нарушительница обычаев и предписаний, как и сама Джастина. Почти - потому что с "этим пакостным белесым монстром" ее связывают отношения, исполненные любви и ненависти, но лишь платонические. Рабочие и крайне страстные. А еще Магду в узких кругах зовут Коллективным Бессознательным. С ней нельзя играть в ассоциации - угадывает с первого раза. И если задать ей любой вопрос, то можно быть уверенной, что 66,6% населения планеты ответит так же. Если она решила, что происходящее - постановка, значит, в этом уверены две трети присутствующих в зале.
Постановка. Все. От фокуса с Грозным до шоу с ноутбуком. Ой, что же это у нас получается...
А уж в том, что это мы извели консерваторов - сначала спровоцировав их на необдуманные действия, а потом натравив на них комитет - уверена даже моя собственная семья. Дядюшка со мной в перерыве разговаривал очень странно... как будто обнаружил у меня за спиной крылья. Черные, кожистые и очень большие.
Кажется, следующее издание "Государя" будут писать с нас. Напишут такую же чушь, разумеется - и будут триста лет учить наизусть.
А Франческо, тем временем, сворачивает дипломатическую часть и начинает говорить о деле. Не читать речь. Говорить - как только что Грозный, только в чуть более аккуратных выражениях. И о том же, о чем говорил Грозный - о потере связей, о кристаллизации постоянных групп, о мутной воде и административных конфликтах. С данными. С точными цифрами. С образцами недоразумений и интриг, разобранными от альфы до омеги. Под огонь попали все - от национальных государств до МСУ и самих корпораций. Крупный план, средний план. Камера отъезжает - культурный и демографический фон. Те самые цифры и та самая динамика, с которой мы познакомились три месяца назад в исполнении Потрошителя. В прямой эфир, в доступ к половине земного шара идет информация о том, что любой мало-мальски серьезный управленческий сбой сейчас... чреват чем угодно, вплоть до - как же это назвать-то? Мировой войны, - говорит Франческо. Чувство языка у него все-таки замечательное.
И чувство... стиля. Имидж выбран безупречно. Не всемогущий небожитель, корпорант, за день тратящий на безделушки бюджет среднего города, а кабинетный ученый, исследователь, которого оторвали от дорогих его сердцу молекулярных цепочек - и, вот, заставили решать проблемы, на которые он может смотреть лишь как обыватель, притом еще неловкий и неуклюжий в быту обыватель.
И говорит как профессиональный оратор. Не площадной речетолкатель, а человек, владеющий лицом и голосом в той степени, чтобы подбирать тон под ситуацию. Вбивает свою позицию не в извилины, а куда-то в мозжечок слушателей.
У господина Матьё - камера скользит по ряду фигур за гнутым столом - ни с чем не сравнимое выражение лица. Более подобающее апостолу Фоме, который вложил персты. Что бы это значило?
– Эти тенденции опасны для всех. Для всех, я повторяю, - оратор медленно обводит взглядом все сектора.
– Корпорациям некуда развиваться. Рынок поделен и зацементирован. Крошечные колебания не стоят предпринятых усилий. Государственные структуры, от краев до континентальных союзов, становятся заложниками направленного отбора и не в состоянии конкурировать со структурами частными. Механизмы управления, как мы убедились, чрезвычайно хрупки и могут быть разрушены первым попавшимся неблагонамеренным объединением. Господин Личфилд простит мне некоторый плагиат - но он совершенно прав, любая корпорация сегодня в силах вступить в противоборство с Советом и нанести ему повреждения, несовместимые с жизнью. Нет, я не угрожаю. Я считаю эту ситуацию недопустимой.
Более того, мне совершенно точно известно, что и Совет, и часть национальных и корпоративных формаций пытались предупредить. Познакомить с текущим положением вещей. Эти сведения не были восприняты. Во всех случаях их сочли очередной попыткой лоббирования со стороны тех или иных заинтересованных лиц. Данные об этих контактах носят конфиденциальный характер, так что я не могу разглашать их в прямом эфире, но готов предоставить их комитету по безопасности. Да я и не хочу искать виновных. Я просто констатирую - речь идет не только о застое, не только о нарушении силового баланса, не только о потере обратной связи и не только о кризисе доверия. Помимо всего прочего, мы практически начисто потеряли способность корректировать курс.
Очень интересно смотреть на выборных представителей. Половина лиц отражает недоверие, а половина - уже восторженное "ну наконец-то хоть до кого-то дошло". Да, для них подобное - событие радостное, но почти невероятное, в силу того, что речь произносит корпорант, корпорант из корпорантов, человек вроде бы предельно далекий от народа. И вдруг - глядите-ка, преподносит вслух с трибуны их же мысли, только четче, конкретнее, лаконичнее.
– Это, - подводит итог Франческо, - был такой набор общеизвестных фактов. Их следовало вспомнить, чтобы стала ясна актуальность предложения, которое я хочу внести.