После нас - хоть потом
Шрифт:
– Порты… - пробормотала Чернава.
– Да пособи же!..
Кудыка наконец напустил на себя смелость, ослабил узел и, неловко искобенясь, сверг порты…
Возле первых саней обоза громко бранились двое - зуб за зуб пересчитывались. Один был Бермята, а вот голос второго Кудыка, выпав из сладкой полудремы, узнал не сразу. Приподнялся на лубяном дне. Чернава спала. Не металась уже, не постанывала.
– Наощупь я тебе, что ли, грузить буду? Тыком
– Ну, нету ламп, нету! Розмысл не дает!..
– Умолил бы как-нибудь…
– Умолил! Его только молотом умолишь! Сидит, как нагорелая свеча… Так на меня искосырился - я еле ноги унес…
Кудыка привел в порядок одежонку и, прикрыв поплотнее погорелицу, вылез из короба. Нашаривая в темноте кузова и оглобли, подобрался поближе к лающимся. Он уже угадал второго. Это был тот самый, с лопатой - кого волхвы под землю упрятали…
– Значит, будем ждать, пока четное вздуют, - сказал упрямый Бермята.
– А без света работать не будем…
– Ну так вон же света полно! Подгоняй обоз - и греби прямо из топок…
– Сла-ава те, тетереву, что ноги мохнаты!.. Сырую?..
– Что? Надорветесь?
– Да мы-то не надорвемся, а лошадки?.. Мы ж на санях! Был бы еще снег, тогда понятно… А то волоком!.. По земле!..
Тот, что с лопатой, изнемог и плюнул.
– Да катись оно все под гору!..
– сказал он в сердцах.
– Гуляй, ребята, поколе я гуляю… Винца не найдется?
– С этого бы и начинал, - проворчал Бермята и достал из саней сулею. На слух наполнил берестяной стаканчик.
С берега, как всегда на Теплынь-озере, веял знобкий ветерок, снимая с груд золы и бросая на порожний обоз одну пелену за другой. Кудыка вдохнул опрометчиво, в глотке стало шершаво, и древорез заперхал. Бермята всмотрелся.
– Кому еще там не спится?
– недовольно проговорил он.
– А-а, это ты, брат?.. Рано ожил, можешь дальше почивать. Все равно до утра грузить не будем…
– Новенький вроде?
– буркнул, тоже приглядываясь, тот, что с лопатой.
– Как зовут-то?
– Кудыка…
– А я - Ухмыл… Ну, здравствуй, стаканчик, прощай, винцо!
– С этими словами назвавшийся Ухмылом лихо осушил берестяную посудинку.
– Как же ты из-под земли-то выбрался?
– с дрожью в голосе спросил его Кудыка.
Тот озадаченно хмыкнул.
– А ты почем знаешь? Или рассказали уже?
– Да я ж в том кружале был!..
– Взаправду, что ль?
– Ухмыл оживился.
– Слушай, что я там такого натворил-то? Хоть лоб взрежь - ничего не помню…
– Да мы с храбрами заспорили, какое назавтра солнышко будет, - торопливо начал объяснять Кудыка.
– А ты уж хороший сидел… Возьми да и скажи: нечетное… Храбр тебя давай пытать, откуда, мол, узнал… Ну и ты тут такое брякнул… - Древорез замялся.
– Ну-ну?
– с любопытством подбодрил его Ухмыл.
– Катали мы ваше солнце… - сойдя на пугливый шепот, повторил Кудыка страшные слова.
Ответом было озадаченное молчание.
– Всего-то навсего?..
– разочарованно протянул наконец Ухмыл.
– А я-то думал…
– Да как же «всего-то навсего»?
– взлепетал Кудыка.
– Мил человек! Про солнышко-то!..
– Ну и катали… - невозмутимо отозвался Ухмыл.
– Сейчас опять покатим… - Он оглянулся на теплящиеся вдали огоньки и дружески пихнул Кудыку в плечо.
– А пойдем, посмотришь… Вроде опорожнили уже… Только ты, слышь… - озабоченно предупредил он.
– Ширше рыла рот не разевай, с опаской иди… А то не ровен час в ров угодишь - как раз по тебе и проедет…
Ров, как выяснилось, лишь показался Кудыке земляным, потому что лежал на нем мягкий слой золы. А на деле изноровлены были под ров две насыпи из мелкого щебня, а в получившейся между ними канаве через каждые полпереплева шли утопленные заподлицо дубовые полукруглые ребра - не то гнутки, не то вырезки. Дуги, словом…
Все это древорез определял на слух да на ощупь. Потом впереди зажелтел попрыгивающий огонек, и Ухмыл с Кудыкой (Бермята остался подле обоза) приостановились. Отчетливо потрескивала под чьими-то шагами скрипучая дресва [55]. Кто-то шел им навстречу вдоль хребтов золы по той стороне канавы.
– Хоронись!..
– испуганно шепнул Ухмыл.
– Розмысл!.. Увидит, что без дела бродим, - трезвону будет на трое суток!..
Оба, горбясь, отбежали к высокой груде щебня, в которую упирался долгий ров. И вовремя. Розмысл остановился шагах в двадцати от них и огляделся, приподняв лампу повыше. В ее масляном сиянии Кудыка различил остролобое костистое лицо и быстрые злые глаза.
Да-а… Такого, пожалуй, умолишь… Ишь, ходит, очами посвечивает…
– Почему не в сборе? Почему без огня?
– гневно грянул розмысл, обращаясь к смутно чернеющим грудам золы, и неистовый голос его раскатился вдруг гулкими отзвуками, как если бы он говорил, наклонясь над колодцем.
Выяснилось вскоре, что почти так оно и было: перед розмыслом зияла в склоне великая дыра, из глубины которой внезапно проклюнулись, замельтешили желтые огонечки, и вскоре полез наружу с лампами в руках чумазый оробелый люд.
– Заплутали?
– рявкнул розмысл.
– Праздников лишить?.. Лишу!
– Да Завид Хотеныч… - сбивчиво принялся оправдываться кто-то из вылезших.
– Пятерых никак сыскать не могли, а их, оказывается, ключник отрядил бочки с маслом катать. Из пятой клети в шестую…
– Он что? Умом повредился?
– страшно прохрипел розмысл.
– Вот-вот закат начнется, а он - людей забирать?..
Взмахнул лампой и устремился в округлое жерло пещеры.
– Пронесло, - сказал Ухмыл и выпрямился.
– Вставай-вставай! С ключником они завсегда долго лаются… Схватятся - колом не разворотишь…
Кудыка боязливо выглянул из-за бугра.
– О каком это он закате?
– ошеломленно спросил древорез.
– Закат-то уж был давно…
– Ну, это как посмотреть… - посмеиваясь, отвечал Ухмыл.
– Вы-то закатом одно зовете, а мы другое… Во! Покатили уже. Давай-ка от греха подальше к волнолому отойдем…