После нас - хоть потом
Шрифт:
Они отступили к скользким поставленным торчмя тесаным камням - каждый чуть не в рост доброго берендея. Зачавкала под ногами мокрая зола. Кудыка завороженно смотрел, как из тьмы надвигается, выплывает нечто облое [56] и огромное… Он уже сообразил, что ров изноровлен не прямо, а несколько отлого, под уклон. Круглая громада с величавой неспешностью катилась по нему сама. Проседая, постанывали дубовые ребра, скрипел под гнетом щебень, стреляли мелкие камушки. Земля ощутимо подрагивала. Поравнявшись с остолбеневшим Кудыкой, диво с тяжким хрустом наехало
– Не так ахаешь, переахай снова, - с удовольствием обронил Ухмыл. Пугливость новичка изрядно его развлекала.
– Это сколько ж в нем переплевов-то?
– потрясенно проскулил Кудыка.
Лохматая от хлопьев окалины громада (подробность эту он смог разглядеть лишь потому, что вокруг сразу засуетились люди с лампами) размером была с Кудыкин двупрясельный дом, не меньше.
– Про переплевы - забудь, - несколько надменно посоветовал Ухмыл.
– Шагами да переплевами ты у себя дома мерил… А тут, брат, точность нужна, промахнешься - солнышком в берег залепишь. Так что мера тут одна - локоть…
– Так ить… - растерялся Кудыка.
– Локти-то у всех, чай, тоже разные!..
– Н-ну… ненамного… - уклончиво ответил Ухмыл.
Суета вокруг огромного шелушащегося окалиной ядра тем временем пошла на убыль, послышался снова резкий голос розмысла Завида Хотеныча, уже разобравшегося, видать, с ключником, а потом вдруг возникла напряженная тишина. Слышно было, как по склону оползает с тихим шелестом тронутая ветром зола.
– Готовы, что ли?
– спросил невидимый розмысл.
Человека четыре нестройно отозвались в том смысле, что готовы, мол…
– Выбивай клинья!.. Па-берегись!..
Вразнообой забухали молоты, и черная округлая громада дрогнула вновь. Кудыке даже померещилось в темноте, что качнулась она в его сторону. Отпрянул, треснулся затылком о камень волнореза, лязгнул зубами. По счастью, за скрипом щебня, стонами дубовых ребер и людскими криками, звук этот остался неуслышанным. Огромное ядро двинулось по короткой поперечной канаве, которой Кудыка поначалу даже не приметил, и кануло в гулкой дыре, где сразу зашумело, заревело, загрохотало… Казалось, рычит сама преисподняя.
– Ну вот и закатили… - удовлетворенно молвил Ухмыл.
Глава 9.
У Завида Хотеныча
Разбудила Кудыку проснувшаяся до света Чернава, угрюмая и озабоченная.
– Бежать отсюда надо, берендей, - садясь в лубяном коробе, решительно, как и подобает супруге, заговорила она.
– Жить нечем, воровать нечего - зола кругом да окалина… А то я этой золы в землянках не видела! Ворожить… - Тут она призадумалась, должно быть, вспоминая лица возчиков, потом досадливо тряхнула головой.
– Да и ворожить некому. Ничего не боятся, ни во что не верят… Выворожишь тут, пожалуй… у кукиша мякиш… А солнце! Это оно каждый вечер на нас падать будет?..
Содрогнулась и умолкла. Кудыка покряхтел. Давненько ему бабы не указывали…
– Так а назад-то… - проговорил он, тоже выглянув из-под тулупчика.
– Назад-то куда? В слободке - поймают, в развалинах - тоже… Ты-то - ладно, а я-то!.. Смутьян ведь…
Однако, честно сказать, лукавил древорез, хитрил. После того, что он увидел вчера на Теплынь-озере, собственные его беды не то чтобы забылись, но как-то съежились. Бежать ему не хотелось совсем по другой причине. Неисправимого Кудыку вновь разбирало любопытство. Чувствовал: пожалеет еще, если сбежит, не досмотрев всех здешних чудес.
Посветлело, верх правой стенки лубяного короба прояснился, порозовел… Правый-то почему?
– Сани, что ли, другим боком поставили?
– недовольно сказал Кудыка и приподнялся.
Ничего подобного. Сани как стояли, так и стояли - оглоблями ко рву. А вот заря занималась на западе. Жиденькая розовая полоса, обозначилась над невидимым отсюда греческим берегом, отразившись в озерной глади. А на востоке пока по-прежнему было черным-черно.
– Наше-то где же?
– всполошился древорез, поднимаясь в рост.
Чернава смотрела на него снизу вверх с безнадежной усталой усмешкой.
– Ты лучше скажи, почему от тебя жена с греками сбежала, - спросила она.
– Бил?
Древорез очумело посмотрел на погорелицу и не ответил. Тут солнце не с той стороны восходит, а она про жену…
– Чего молчишь?
– Да наоборот… - нехотя, с досадой ответил он.
– Поколочу - аж расцветет вся. Так и говорила: милый ударит - тела прибавит… А когда мне ей тела прибавлять-то? Начнешь по дереву резать, а она в слезы: не любишь-де, не ревнуешь, пальцем-де не трогаешь…
– А зуб куда дел? Вышибла?
– Да… Кочергой… - процедил Кудыка, выбираясь из короба. Вот привязалась чумазая… Ну ничего, приструним, дай только срок…
– Слышь, берендей… - задумчиво, с сожалением сказала ему в спину Чернава.
– Ты - как хочешь, а я с обозом обратно пойду…
Кудыка сделал шаг, другой - и опешил. Это что же? Облюбила как хотела - и в сторону?..
– Ну ты… того… этого… - Обернулся, моргая.
– Воли-то много не бери! Поклялся, чай, что женюсь…
– Ты-то поклялся, - с вызовом ответила она, разлокотившись поверх стенки лубяного короба и склонивши набок отмытую со вчерашнего утра курносую рожицу.
– А я-то тебе ни в чем не клялась… Думаешь: пошутили в санях негораздо - так мне уже теперь по одной половице перед тобой ходить?.. Да на кой ты мне ляд сдался? Ни кола ни двора… Ловят вон повсюду…
Будь в руках у Кудыки тележная ось - огрел бы не колеблясь. Древорез настолько смирился со всеми своими напастями, что взять да и утратить хотя бы одну из них показалось ему вдруг за обиду.
– Никак прибить хочешь?
– нимало не забоявшись, ласково осведомилась погорелица.
– Смотри, берендей… С чем нагрянешь, с тем и отпрянешь!..
Кудыка мигом припомнил, что имеет дело с ворожеей, посопел разгневанно и, не сказав в ответ ни слова, отвернулся. Ой, наверное, не девка она была… Наверное, все-таки баба… Ни стыда, ни совести…