После нас - хоть потом
Шрифт:
– Был у Люта Незнамыча, - скрипуче заговорил розмысл.
– Видел твое рукомыслие…
Кудыка уж и вздохнуть боялся. А Завид Хотеныч он ведь такой: растопырит слово, что вилы, да и молчит.
– А ну-ка третий раздел двенадцатой главы Устава Работ!
– внезапно потребовал розмысл.
Бывший древорез встрепенулся и задробил раздел частоговоркой наизусть. Завид Хотеныч слушал, коротко кивая.
– …да учнут катальные люди тулиться и ухороняться!..
– выпалил Кудыка все до последнего словца и преданно уставился на розмысла.
– А как считаешь, почему в Черной Сумеречи солнышко прямо в
Тут Кудыка запнулся малость, однако быстро оправился.
– Средоотбойная сила превозмогла средоприбежную - вот и развалилось!..
Завид Хотеныч склонил точеную остролобую головушку несколько набок, хмыкнул уважительно.
– Не то, - сказал он с сожалением.
– Но мозговница у тебя, конечно, смекалистая… Словом, каталой ты теперь, Кудыка, больше не будешь. С сегодняшнего дня ты у меня наладчик… На подъеме к извороту, о чем тебе ведомо, семь застав. Так вот расточишь уключины на всех оцепах [73], как расточил на втором… Починка, смазка - все твое. Спрашивать буду строго. Уразумел?
– Уразумел, Завид Хотеныч, - сам не веря такому счастью, ответил Кудыка.
Щелкали в стенной вдавлине высокие часы греческого литья, лежала там же короткая плоская доска, разбитая на белые и черные клетки. Не иначе - те самые таблеты, о которых сказывал задумчивый леший Аука…
– Так-то вот, брат Кудыка… - с неожиданной теплотой в голосе молвил розмысл.
– Они там наверху власть делят, битвы учиняют, а подлинным-то делом занимаемся мы одни… Не будь нас, все бы давно прахом пошло… Устав, я вижу, ты освоил, да и осмотреться успел… Спрашивай, что непонятно.
Кудыка затрепетал. С перепугу чуть было снова не назвал розмысла батюшкой, да вовремя прикусил язык.
– Растолкуй, Завид Хотеныч, - заискивающе начал он.
– Что такое месяц?
Розмысл приподнял брови. Удивленье изобразил.
– Тридцать дней. А то и более…
– А что ж его то светлым называют, то двурогим? Вот и ворожейки тоже на ясный месяц гадают… Присловья опять же разные… Светил бы-де мне ясный месяц, а по частым звездам колом бью…
Кудыка оробел и смолк. Завид Хотеныч, склонив головушку, улыбался в подстриженную по-гречески бородку.
В дверь просунулось чье-то встревоженное мурло.
– Завид Хотеныч, там греки ждут…
– Греки?
– Розмысл сдвинул брови.
– Какие именно?
– Да эти… Сергей [74] Евгеньевич [75] да Александр [76]– по батюшке не помню… Насчет идолов…
– Подождут, - жестко сказал розмысл, и мурло исчезло.
– Стало быть, насчет месяца любопытствуешь… - удовлетворенно проговорил он, снова обращаясь к Кудыке.
– Это хорошо. Я любопытных люблю… - Поднялся из-за стола, стал торцом, потом прогулялся до часов, огладил чугунные завитки и снова повернул к Кудыке сосредоточенный острокостый лик.
– О том, что я сейчас поведаю, никому ни полслова. Тебе самому еще об этом знать не положено… пока. Ну да ладно… Было, Кудыка, время, когда вся земля, что на трех китах, пребывала единой страной, великой и могучей. И солнышко в небе тоже было одно на всех. А ночью запускали месяц… Говоря проще - луну… - Розмысл приостановился и поглядел на Кудыку в ожидании вопроса.
– Зачем, Завид Хотеныч?..
– Перво-наперво чтобы и ночью было посветлее. Греть месяц - не грел, а вот светить - светил. А опричь [77] того дни он показывал. Скажем, тоненькая луна, лучковая, а рожки держит влево - стало быть, самое начало месяца. На другую ночь она уже потолще… Ну и так далее.
– Да как же это они так делали, Завид Хотеныч?..
– вылупив глаза, потрясенно молвил Кудыка.
Розмысл усмехнулся уголком длинного рта.
– Это что!
– сказал он с горечью.
– Они ведь еще и погоду на завтра им обозначали! Скажем, запустили месяц вниз рогами - значит, собираются калить солнышко пожарче, а вверх рогами - стало быть, наоборот, одевайся потеплее… Или так: рога вверх, но нижний крутой, а верхний отлогий - почитай, вся первая половина месяца холодной намечена… Много, много было отличий. Крутые рога, пологие… Яркая луна, тусклая… А как делали?.. Никто не знает, Кудыка. Тайна сия утеряна.
Кудыка инда на прислон спиной откинулся - до того обмяк. Верно говорят: не всяко зелье горстью - иное и щепотью… Розмысл же снова нахмурился, кашлянул деловито и, подойдя к столу, взял новенькую книгу в обтянутых кожей крышках с блестящими коваными застежками.
– На вот, - сказал.
– На досуге изучишь. Держи под замком, в руки никому не давай. Недавно с греческого переложили… Разберешься - отправлю по Вытекле с греками кидало ладить. Бери и ступай.
Кудыка вскочил, с бережением принял книгу и, не чуя под собой ног, покинул клеть розмысла…
И сразу очутился посреди целой толпы, вертлявых смуглых греков. Вообще, как успел приметить бывший древорез, заморских гостей в Нави было куда больше, нежели наверху. Кишмя кишели. Собирались по двое, по трое у двери розмысла, поджидали Завида Хотеныча, стрекотали по-беличьи, цокали языками, вскидывали плечи, глаза закатывали. Вот и сейчас… Розмысл при виде их обычно хмурился, но всегда приглашал в клеть и беседовал долго, обстоятельно… Кое-кого из греков бывший древорез знал еще в прежней жизни.
– А, Кудика! Здорово-здорово!.. Ти как? Не сотник пока?..
Тот кое-как совладал с языком и робко отшутился. Отойдя подальше не утерпел, разъял тугие застежки и, открыв книгу, разобрал на первой странице:
«Катапульта [78], сиречь кидало. Примерное описание».
Подивился мудрости, застегнул кожаные крышки и заторопился к себе, в жилую клеть. Чернавы дома почему-то не было, хотя вроде пересмена у раскладчиц давно прошла. Заперев книгу в сундук, вернулся на вторую заставу, где нашел осунувшийся слегка бурдючок и хмельного Ухмыла в обществе двух катал с соседнего оцепа. Помялся, не зная, с чего начать. И так вон уже грамотеем дразнят, а тут еще, пожалуй, и завидовать начнут…
– Слышь, Ухмыл, а что это греки вокруг розмысла так и вьются?
– заехал он околицей.
Тот немедля налил до краев берестяной стакан и вручил Кудыке.
– А медом намазано - вот и вьются, - пояснил он.
– Снасти новые ладят. Мы им - лес, они нам - снасти. Сказывают вон, еще одно кидало собирать будут… То есть, знамо дело, не здесь, не на Теплынь-озере, а подале, на востоке…
Услышав про кидало (то бишь, катапульту по-гречески) Кудыка навострил уши.
– А мы-то сами что ж? Изладить не можем?