Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
– Превосходила? – Павел поперхнулся дымом и закашлялся.
– У нас было более чем двухкратное превосходство по танкам и такое же по авиации. Могло бы быть и десятикратное: разве дело в количестве? Танк – это кусок железа. Немецкие танкисты и летчики прошли пол-Европы, а наши сплошь и рядом имели два-три часа практики. У них была разработанная до мелочей и обкатанная на войне тактика боя, уровень которой явился для нас полнейшей неожиданностью. Наконец, самое главное для современной войны – строжайший порядок и организованность, а в Красной армии не было даже элементарной дисциплины!
– Ну уж, простите! – повернулся к нему Павел. – Я сам воевал…
– С какого времени? – оборвал его Громов.
– С февраля сорок второго…
– Тогда это была уже совсем другая армия, – Громов плеснул коньяку в чай и тоже закурил. – На собственной шкуре усвоившая, что такое приказ. А в июне… Вот вам пример такой, что ярче некуда. За несколько дней до войны, 18 июня, Генштаб разослал в округа совершенно недвусмысленные директивы, из которых следовало, что война вот-вот начнется. И, невзирая на это, в Западном военном округе, в Белоруссии, 21 июня летчиков отправили в увольнение, самолеты стояли на аэродромах без маскировки, без горючего, без боезапаса, танки тоже не были снаряжены подобающим образом, а войска, которые еще 18 июня приказано было рассредоточить, мирно спали в казармах. Командующий округом потом объяснял, что директиву Генерального штаба о приведении войск в полную боевую готовность «понял по-своему» и решил выполнить только после немецкого удара, а исполнение тех приказов, которые все же соизволил отдать, он, видите ли, «не проверил». Вот так у нас было с дисциплиной: добрая половина командиров понимала приказы вышестоящих органов по-своему, а судьбой собственных не интересовалась. Стоит ли удивляться, что на пятый день войны немцы взяли Минск? Командующего потом расстреляли за трусость и разгильдяйство, но…
Павел расстегнул ставший вдруг тесным ворот кителя. Громов внимательно посмотрел на него, плеснул коньяка в бокал.
– Ну-ка, выпейте… Что с вами? Вы же сами сказали, что воюете с сорок второго…
– Я в армии с сорок второго, – сквозь зубы проговорил Павел. – А войну начал как раз в Минске, в подпольной группе НКВД. Я еще спросил тогда: почему нас оставляют здесь, неужели немцы могут взять Минск? А наш начальник серьезно так ответил: конечно, не могут, но надо надеяться на лучшее, а готовиться к худшему. А на пятый день… – он махнул рукой, одним глотком выпил свой бокал. – Все помню! Я не верю, что бывает такое разгильдяйство, товарищ Громов. Как хотите, не верю!
– По правде сказать, я тоже. Не думаю, что в это верил и трибунал – но в приговоре речи об измене не было. Хотя, с другой стороны, чего нам не хватало летом сорок первого – так это криков о генеральской измене… – он махнул рукой и замолчал.
– Ну и кто конкретно отвечал за расположение войск на границе? – спустя минуту, успокоившись, поинтересовался Павел.
Громов посмотрел на него очень внимательно и промолчал.
– Это не секретная информация, я легко ее получу. Вы могли бы сэкономить мне время.
– Хорошо, – кивнул генерал-лейтенант. – За расположение войск в начале войны отвечали нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Жуков. Предваряю ваш вопрос: тот самый Жуков, который потом стал маршалом. В чем были причины их действий, я ответить не смогу, это вне пределов моей компетенции.
– Вы когда-нибудь излагали свои выводы официально? – поинтересовался Павел.
– Нет, разумеется. Иначе я уже не работал бы в академии. Я сообщаю их вам, потому что догадываюсь, какое у вас задание. Судя по негласности наших встреч, вы из тех, кто возобновляет работу, прерванную в пятьдесят первом. Это действительно нужно делать. У нас уже начали писать фальсифицированную историю войны, этого нельзя допустить. Правда должна выйти наружу, не сейчас, так через двадцать лет, не через двадцать, так через пятьдесят…
– А какую работу прервали в пятьдесят первом? – не понял Павел.
– Вам не сказали? Вы ведь не первый говорите со мной на эту тему. Первым, еще в сорок восьмом году, был следователь ваших «соседей» – МГБ. Все кончилось с арестом Абакумова, и, по правде сказать, чувства мы по этому поводу испытывали самые неприятные. Впрочем, все обошлось, за то, что мы тогда говорили чекистам, никого не преследовали. По-видимому, решили не привлекать излишнего внимания, просто убрали человека, который всем этим руководил.
– И вы думаете, причина в этом? – осторожно спросил Павел. По правде сказать, он не знал не только об аресте Абакумова, но и о том, кто это такой. Однако показывать неосведомленность было нельзя.
– Генерал Абакумов в войну был начальником СМЕРШа. [68] После войны его назначили министром госбезопасности. Неужели неясно, с какой целью на МГБ поставили армейского контрразведчика? У товарища Сталина было слишком святое отношение к войне, чтобы оставить без последствий те безобразия, которые творились на фронтах. В 1951 году Абакумова сняли и арестовали, и снова нам не надо было объяснять причину.
68
СМЕРШ («Смерть шпионам») – военная контрразведка времен Великой Отечественной войны.
– Вы думаете, он начал слишком глубоко копать?
– Думаю? – поднял правую бровь генерал Громов. – Да я в этом уверен!
Опять мы отходим, товарищ,Опять проиграли мы бой,Кровавое солнце позораЗаходит у нас за спиной… [69]Павел отложил книжку и погасил лампу. Но заснуть все не удавалось. Войну он встретил в Минске и до зимы сорок первого был в немецком тылу. Впервые отступать ему пришлось в сорок втором. Он помнил разгром под Харьковом, помнил землю Сталинграда, в которой железа, кажется, было больше, чем самой земли. Вот так бывает: начал раскапывать «дело Берии», а река по имени «случай» вынесла его на берег, каждый шаг по которому – словно босыми ногами по битому стеклу. Как оказалось, он слишком хорошо помнил все, что старался забыть: Минск, виселицы на городской площади, ров на окраине города, наполненный трупами – коммунисты, семьи комсостава, евреи, военнопленные… Если раньше повернуть назад было трусостью, то теперь стало предательством. А генерал Громов, наоборот, забыл то, что помнил все эти годы: тюрьму, пытки, ночь после смертного приговора. Как же повезло, что Павел заметил слежку: он бы в жизни себе не простил, если бы привел «хвост» к этому человеку.
69
Константин Симонов «Безыменное поле».
Генерал-лейтенант Громов тоже не спал – просто потому, что не спалось. Он лежал и слушал тишину ночного дома. Затем встал, достал из ящика стола пистолет и положил оружие на столик рядом с кроватью.
Глава 10
О чем напомнил Давид Гверцители
Берия тоже не спал в эту ночь. Что-что, а выспался он в бункере за всю жизнь сразу. Днем его снова выдернули на допрос, который потянул за собой бесконечную цепочку воспоминаний. Обвинить его в этом – для такого надо иметь особый цинизм. Впрочем, цинизма у хрущевской компании воистину с избытком. Ведут себя с такой уверенностью, что, пожалуй, заставят всю страну им поверить…
Руденко приветствовал его улыбкой и достал протокол.
– Ну вот, перейдем к основной части нашей программы. Прежде была прелюдия, а нынче пойдет песня. Вы не догадываетесь, о чем будет речь?
– Вероятно, у вас там сидит целый класс изнасилованных школьниц, – пожал плечами Берия. – Набрать малолетних проституток для такого дела в Москве трудностей не представляет.
– Ну зачем же вы так плохо о нас думаете? – хмыкнул прокурор. – Неужели вы полагаете, ваши любовные подвиги станут основными пунктами обвинения? Нет, гражданин Берия, это пойдет на десерт. А мы с вами сейчас будем говорить о вещах серьезных.