Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
Естественно, их было больше. В армии постепенно плелась паутина заговора. Сначала Троцкий делал ставку на поражение в войне – верные ему люди подставят Красную армию под разгром, и на этой волне произведут государственный переворот. Однако начало войны все оттягивалось, а в 1936 году НКВД всерьез взялся за троцкистов, у них начались провалы, заговорщики занервничали. Тогда решили не дожидаться войны, ударить раньше. Почему же они провалились?
Впрочем, это-то Павлу было ясно. Переворот не удался, поскольку никто так и не решился отдать приказ. Тухачевский тянул до тех пор, пока не стало слишком поздно, а штатские – они штатские и есть. Как Никита Сергеевич говорил? Худший враг коммуниста – нерешительность. Действовать надо быстро, пока тебя еще не ждут. И никакой половинчатости – решительно и беспощадно. Да, именно так он и действовал 26 июня.
Ну а если бы троцкисты в тридцать седьмом тоже действовали быстро и беспощадно? Если бы Енукидзе был членом Политбюро, а Тухачевский наркомом обороны? Был бы тот заговор похож на нынешний? Булганин не очень-то годится в тухачевские. Придется поискать другую фигуру. Да, без консультанта здесь не обойтись…
От кого можно узнать о военных делах? Поискать информатора в академии? Опасно, там все разведчики, сразу поймут, что это он неспроста. Придется, по-видимому, нанести еще один визит генерал-лейтенанту Громову. Может, сейчас попробовать? Еще не вечер, всего полвосьмого, и делать ему совершенно нечего.
Павел поднялся и оглядел кафе, отыскивая глазами официантку. Боковым зрением он заметил за угловым столиком человека. Лица его не было видно из-за газеты, а чуть ниже локтя на светло-бежевой ткани сидело смешное пятнышко соуса, напоминавшее коричневую муху. Он даже хотел подсказать товарищу, что у него костюм испачкан, но передумал – зачем портить человеку настроение? Тем более и официантка появилась. Павел расплатился и пошел к ближайшему телефону-автомату.
На извинения Павла генерал Громов рассмеялся, сказав, что его визиты – своего рода приключение, и предложил прийти прямо сейчас. Можно было добираться на метро, но не хотелось в такую погоду лезть под землю, и он решил пройтись несколько остановок пешком, а потом поехать на троллейбусе. Тот подошел на второй остановке, и Павел устроился сзади, по старой привычке разведчика – спина прикрыта, весь салон на виду.
…Он и сам не понял, откуда возникло смутное и знакомое чувство тревоги – ощущение чьего-то пристального и напряженного внимания. Можно было бы отмахнуться от этого чувства – ну что могло угрожать ему в Москве! – однако эта странная интуиция пару раз спасала Павлу жизнь, и он привык относиться к ней серьезно. Что-то было не так. Он скользнул взглядом по салону троллейбуса, раз, другой… И вдруг словно током ударило: на рукаве пассажира, стоявшего неподалеку, равнодушно глядя в окно, он увидел маленькое коричневое пятнышко, похожее на муху. Вот это да! Первым побуждением было выскочить из троллейбуса – однако «хвост» мог ходить за ним не в одиночку. Повезло, что заметил – еще не хватало привести их к Громову, мало ему досталось…
Павел спокойно вышел и направился в сторону своего дома. Здесь он знал каждую дверь подъезда, каждый двор. Не доходя нескольких шагов до проспекта Мира, он споткнулся и упал на одно колено, испачкав руку и галифе, чертыхнулся, огляделся по сторонам и вошел в дверь ближайшего магазина. За прилавком стояла знакомая продавщица – удача!
– Мариночка, – улыбнулся ей Павел, – не позволишь руку помыть?
– А иди в подсобку, – лениво откликнулась Марина. – Знаешь куда?
В подсобке он быстро вымыл руку и затер пятно на галифе. В соседней комнате возился грузчик, тоже знакомый. Павел попросил выпустить его через подвал – тот хмыкнул, но отодвинул засов и открыл железную дверь. Майор пробежал под домом, выбрался на лестницу последнего подъезда и осторожно выглянул во двор. У ворот, на лавочке, сидел человек в кепке-«лондонке» и темном пиджачке и читал газету. Сидел профессионально, так что мог видеть и черный ход магазина, и улицу через арку, а сам в глаза не бросался. Стало быть, напарник пристроился где-нибудь у входа в магазин. Ну, сидите, ребятки, отдыхайте…
Дверь последней парадной выходила не на улицу, а за углом, в переулок. Павел вышел, незаметно огляделся – пусто, лишь двое пацанов сосредоточенно разглядывают что-то на асфальте. Майор быстро перешел на другую сторону, нырнул во двор, потом во второй, в третий… И лишь после этого отправился туда, куда шел, время от времени проверяя, нет ли слежки. Но «хвост» явно отстал, да и интуиция молчала.
И ничего себе сюрпризы! Интересно, кто же за ним ходит?
Громов был, как и в прошлый раз, невозмутим и чуть-чуть, самую малость ироничен.
– Было у меня такое ощущение, что мы с вами еще увидимся, – опять же неясно, одобряет он или осуждает настырность майора Короткова.
В этот раз чай они пили в генеральском кабинете, его дочь и девочки только заглянули поздороваться. Письменный стол был завален исписанными листками бумаги, и собеседники устроились за журнальным столиком, присовокупив к чаю еще и коньяк.
– Я сразу понял, что вы не из-за вредительской деятельности Берия ко мне пришли, – с легкой усмешечкой сказал генерал-лейтенант, сосредоточенно разглядывая коньяк, который он прокатывал по стенкам бокала. – Во-первых, следователи по домам не ходят, они слишком много о себе понимают. Во-вторых, разведчиков никогда не привлекают к прокурорской работе, еще чего не хватало! Не знаю, какое у вас задание, товарищ майор, но со мной вы можете говорить прямо…
– Хорошо, – кивнул Павел. – Буду говорить прямо. Какое у меня задание, я вам объяснить не могу. Не имею права.
– Тогда не обижайтесь, если я расскажу только то, что не составляет никакой тайны – ни государственной, ни военной.
– Никаких тайн я у вас выпытывать не буду, товарищ генерал-лейтенант. Мне нужна консультация по двум вопросам. Один из них, можно сказать, личный, связанный с докладом, который я готовлю для нашей парторганизации. Доклад о «деле Тухачевского». Чтобы правильно оценить опасность происходившего, мне не хватает нескольких мелочей.
Громов по-прежнему созерцал коньяк в бокале. Услышав, что Павел слегка запнулся, он кивнул.
– Да-да, я вас очень внимательно слушаю.
– Как вы полагаете, были ли у Тухачевского шансы на успех?
– Непростой вопрос, Павел Андреевич. Я бы сказал, и да, и нет. Наибольшие шансы имел его последний план – во время первомайской демонстрации перебить членов правительства, собравшихся на Мавзолее, тем более если к этому прибавить еще и пулеметную очередь по колоннам демонстрантов. При одном условии: у них должен был быть свой человек в Политбюро, который взял бы на себя управление страной, сделав вид, что ведет ее прежним курсом. Иначе троцкисты не продержались бы и дня, их бы смели, при необходимости – вместе с Кремлем. И еще при одном условии: если бы они проделали это не 1 мая тридцать седьмого года, как собирались, а 7 ноября тридцать шестого. Причины у них тогда уже были, тучи над ними уже собирались. Начались аресты среди троцкистов в армии, и военные заговорщики не могли не понимать, что в самом непродолжительном времени доберутся и до них. Они же прозаседались, увязли в обсуждениях и согласованиях, упустили время. А в мае было уже поздно. Нападать надо, когда тебя не ждут, а в тот день их ждали и были готовы. Мне рассказывали, что товарищ Ворошилов, впервые за много лет, пришел на демонстрацию с пистолетом. Я полагаю, пистолеты были в карманах и у других членов Политбюро, и не думаю, что Тухачевский умел пользоваться личным оружием лучше, чем товарищ Сталин. Говорили про снайперов на крышах ЦУМа – в это я не очень верю… но меры наверняка были приняты серьезные.
– А как вы мыслите насчет другого их плана – использовать войска?
– Глупая авантюра. Какие войска стали бы штурмовать Кремль? Кто бы их поднял?
– А если бы Тухачевский был наркомом обороны?
Громов поднял глаза, быстро и внимательно взглянул на Павла и заговорил медленнее и четче.
– В той ситуации это бы ничего не изменило. Тогда была совсем другая армия. Гораздо менее дисциплинированная и более бдительная. Получив приказ о захвате правительственных зданий, красноармейцы повязали бы своих командиров и стащили их на Лубянку. Если бы это происходило сейчас – другое дело. Сейчас армия приучена выполнять приказы, особенно если они умно отданы. В этом смысле, кстати, Тухачевский действовал умно. На середину мая он назначил учения, и мог отдать войскам приказ войти в Москву якобы для отработки действий в городе, не открывая истинного смысла операции. Впрочем, когда дошло до дела, он оказался слишком нерешительным. Для таких вещей нужен другой человек.