Последний бросок на запад
Шрифт:
Емельянов все еще стоял на пригорке возле базы, отдыхая и любуясь прекрасным пейзажем, когда подошел Чернышев и, как обычно, испортил настроение:
— Ты пойди посмотри, где нам жить придется. Там медведи и то не рискнут ночевать…
В здании, куда поселили новобранцев, было около пятидесяти комнат, половину из которых занимали сербы. Сама турбаза напомнила Емельянову пионерский лагерь, безоблачное школьное детство.
Свободные комнаты вид имели явно нежилой. Огромные однорамные окна и тонкие двери были рассчитаны исключительно на летний период. Из приборов отопления были только печки-«буржуйки», сделанные из старых металлических бочек. Самая большая стояла в обшей комнате, считавшейся гостиной.
Туда зашли двое российских наемников, которые воевали здесь уже больше месяца. Больше всего новички были удивлены тем, что «наши» оказались казахами из Астраханской области.
— Как здесь? — всем не терпелось узнать особенности местной службы.
— Нормально, — ответил один из казахов. — Служба не пыльная. Разведка да засады. Бывают и рейды, но очень редко. Самое страшное не пули, а холод. Сдохнуть можно… Прямо-таки Чукотка, а не Балканы…
Температура в помещении действительно мало отличалась от воздуха снаружи, а тепло от «буржуйки» сквозняки выметали просто с поразительной скоростью.
За разговорами время пролетело незаметно, и лишь к полуночи все отправились спать.
— Если это называется постелью… — проворчал Чернышев.
Вместе с Димой они расположились в комнате с небольшой, но экономно сжиравшей уголь, которого было немного, печкой.
Кровати оказались деревянные, бывшие когда-то удобными. Но за время использования пружины почти вылезли наружу и врезались в бока просто нестерпимо. О белье вообще говорить не приходилось.
— Спать пора, — прервал стенания Чернышева Дима. — Завтра наверняка ни свет ни заря вставать придется.
Дима с головой закутался в тонкое одеяло, надев перед этим на себя всю свою одежду, и скоро провалился в сон…
Пробуждение пришло с резким солнечным светом. Отражаясь от ослепительно белого снега, свет, проникая сквозь незашторенные окна, слепил глаза — спать дальше было невозможно.
Задеревеневшее тело двигалось с большим трудом и совсем не хотело вылезать из накопленного за ночь тепла.
— А который час? — сонно спросил Чернышев.
— Шесть. По-моему, там уже почти все встали. Давай, поднимайся!
За дверью слышались шаги и негромкие разговоры.
— Не все. Я еще сплю и не собираюсь вставать только потому, что у кого-то утро так рано начинается, — произнес Вадим.
— Как хочешь, — не желая растягивать неприятный процесс, Дима резким движением отбросил одеяло и вскочил с кровати. — Пойду разомнусь немного.
Он обулся и вышел в коридор.
Сербы, которых прошлым вечером практически не было видно, теперь сновали по коридору, некоторые здоровались с Емельяновым. Дима в ответ кивал головой.
— Умыться где здесь можно? — спросил он на русском у одного из проходящих.
Тот лишь непонимающе покачал головой.
— Вода? — упростил свой вопрос Емельянов.
— Вода! — радостно затряс головой воин, а потом развел руками: — Нема воды.
Больше спрашивать Емельянов ничего не стал, а прямиком направился на улицу.
Погода стояла просто великолепная, если не брать во внимание декабрьский мороз, оказавшийся тут, в горах, довольно солидным для южной Европы — градусов десять, не меньше.
Дима спрыгнул с крыльца и прошелся на руках несколько метров по утоптанному снегу. Потом сделал несколько резких приседаний и отжиманий и довольно повел плечами, после чего разделся до пояса.
Сделав еще несколько активных упражнений, он принялся оглядываться по сторонам в поисках подходящего для разминки дерева.
Но подвернулся другой объект для разминки, гораздо более подвижный, — в виде здоровенного серба, также по пояс голого, выскочившего из здания на крыльцо и ожесточенно лупившего себя по плечам от холода. Он подскочил к Емельянову и шутливо ударил того в грудь огромным кулаком.
Несмотря на то, что Емельянов далеко не был маленьким и тщедушным, рядом с этим великаном он казался просто мальчишкой. И тем не менее он решил не просто принять предложенную игру, а сразу поставить слишком фамильярного серба на место.
Резким ударом ударом ноги он с разворота врезал здоровяку в грудь — однако тот отскочил в сторону и лишь рассмеялся. Потом похлопал себя по груди, словно предлагая повторить такую приятную процедуру.
— Давай-давай! — раздались с крыльца крики на разных языках. — Врежь ему!..
И сербы, и русские вышли на улицу или прильнули к окнам, с интересом наблюдая импровизированный спарринг. Емельянов, который любил покрасоваться на публике, резко прыгнул на серба и толкнул того двумя ногами в грудь. Тот пошатнулся. Серьезных повреждений он не получил, но улыбка с его лица исчезла моментально: он понял, что его оппонент достоин уважения.
Приняв стойку, серб медленно и осторожно двинулся на противника, пристально следя за каждым движением Емельянова.
Внезапно он резко бросился на Емельянова и вдруг неожиданно для самого себя распластался на снегу, не понимая, что же произошло.
Публика, довольная бесплатным развлечением, зааплодировала.
Дима великодушно позволил противнику подняться; но отдышаться и занять оборонительную позицию тот не успел — резко взлетевшая вверх нога Емельянова снова швырнула его могучее тело на снег. Удар пришелся по носу, из которого теперь капала кровь.
Кто-то из сербов подбежал к гиганту, протягивая кусок белой материи. Но материя была отброшена в сторону вместе с подбежавшим. Гигант издал грозное рычание и резко поднялся.