Последний демиург

Хабарова Леока

Она взяла Вереск за руку, и они взлетели. Взмыли в воздух и, невесомые, поплыли сквозь серое утро.

Странно это, стать бестелесным призраком, что легче облаков. Лететь, поглядывая сверху на мирскую суету и знать, что впереди тебя ждёт правда. Горькая, как сок болотного корня, и неизбежная, точно могила. Вереск не чувствовала страха, но ощущала обречённость, насквозь пропитанную тоской и отчаянием.

Внезапно она поймала себя на мысли, что вспоминает слова и названия. Асфальт, бетон, метро, проспект, машины, час пик, пробка...

Вдалеке серебром

мерцала река. Её название вертелось на языке и песком скрипело на зубах. Короткое, ёмкое и родное, как имя матери. Вереск изо всех сил напрягала извилины, но название ускользало от истерзанной памяти, тонуло и растворялось в утраченном прошлом.

Безликая молчала. Её чёрные волосы развевались на ветру, а губы сжались в тонкую линию.

Работа... – вспомнила Вереск. – У неё такая работа – уничтожать миры.

"Когда рождается демиург, вместе с ним в мир приходит забвение...", – говорил Штурман.

Наверное, в этом вся суть, – рассуждала Вереск, глядя на свою загадочную спутницу. – Демиург создаёт, а забвение пожирает всё им созданное.

Созданное и забытое...

Поток машин внизу становился плотнее. Вереница чёрных зонтов растянулась на целую лигу. Город проснулся, ожил, загудел и захлопотал, как торопливая суетная старуха. Все куда-то бежали, ехали, кричали, опаздывали... и никому не было дела до двух летящих по воздуху молодых женщин.

– Они не видят нас, – пробормотала Вереск себе под нос. Безликая не ответила. Только фыркнула и поднялась выше.

Лабиринты серых улиц затягивали глубже и глубже. Вереск с ужасом осознала, что ни за что не найдёт пути обратно.

Обратно? – оборвала она себя. – Куда обратно? Мейды больше нет. Нет Приюта Рассвета, Солёного утёса, Пристанского городка, пролива Безмолвия и Рассветной бухты. Ничего не осталось. Ничего!

– Не терзайся. – Безликая, похоже, даже не думала скрывать, что читает мысли. – Ты скоро встретишься с ним. Потерпи. Осталось немного.

И Вереск терпела.

Она бы вытерпела всё... всё, что угодно, лишь бы снова увидеть Ладимира. Хотя бы мельком.

"Обещай, что не будешь искать меня. Искать и пытаться спасти", – сказал он тогда, но она не успела ответить...

Я найду его. Найду! – стучало в висках заклинанием. – Найду и спасу. Чего бы мне это не стоило.

Безликая обернулась и как-то странно посмотрела на неё.

Ничего. Пусть смотрит, – решила Вереск. – Пусть знает, что я готова на всё.

Невзрачное четырёхэтажное здание, определённо, когда-то было белым. Нарядным, чистым, новеньким и аккуратным. Но потом, когда девственная белизна приказала долго жить, его перекрасили в розовый, который с годами превратился в грязно-серый. В нескольких местах допотопная штукатурка осыпалась, обнажая краснокирпичную кладку. Флигеля явно строились по нужде, а не по замыслу архитектора. Из-за этих нелепых пристроек здание утратило всякую симметрию и стало унылой бесформенной громадиной.

Искалеченный

дом для искалеченных людей...

"ГО-РОД-СКА-Я БОЛЬ-НИ-ЦА", – прочла Вереск и удивилась, что смогла понять чудаковатые белые закорючки на тёмно-серой вывеске.

Больница. Больница...

Что-то такое знакомое. Такое близкое...

Штукатурка осыпалась. Давно ремонт нужен. Чёртова лампа жужжит и жужжит, с ума сводит, надо электрика вызвать, а он, собака, в запой ушёл. Беда...

– Нам сюда. – Безликая потянула её за собой: одно из окон на четвёртом этаже оказалось распахнутым.

Грязный серо-голубой кафель. Кабинки. Пожелтевшие толчки и жуткая вонь, сбивающая с ног.

Хлорка! – вспомнила Вереск и ахнула. – Так пахнет хлорка!

– Что? – хмыкнуло Забвение. – Запах родины нам сладок и приятен[1]? Пошли. Мужской сортир не лучшее место, чтобы предаваться меланхолии.

И они действительно пошли, а не полетели. В тёмных коридорах раздражающе мигали лампы. За облезлыми дверьми раздавались стоны, шёпоты и приглушённые разговоры. У стен стояли каталки и скамейки, а на посту мирно дремала медсестра в смешной голубой шапочке.

Марина, – подумала Вереск. – Её зовут Марина, и она недавно вышла замуж. Очень хочет ребёнка, девочку, но забеременеть никак не может...

Откуда я это знаю?!

– Сюда, – скомандовала Безликая, распахивая дверь. – Заходи и любуйся. Или так и будешь в коридоре торчать?

В палате царил полумрак. Койка пряталась среди разномастного оборудования. Многочисленные датчики пищали. На экранах мониторов зеленели дёрганые линии, сменяли друг друга малопонятные показатели. Пахло спиртом, нашатырём и безнадёгой.

На кровати, бледный, исхудавший, оплетённый прозрачными трубками, лежал Ладимир...

1. Неверная цитата А.С. Грибоедова "Горе от ума". Правильно так: "И дым Отечества нам сладок и приятен".

Глава тридцать шестая

Вереск почувствовала, что задыхается.

– Ладимир! – вскричала она и бросилась к кровати. – Ладимир! Проснись! Это я! Я! Вереск!

– Зря стараешься, – фыркнула Безликая. Она небрежно привалилась к стене и принялась лениво разглядывать ногти на холёных руках. – Он тебя не слышит.

– Неправда! – Голос дрожал и срывался. – Ты врёшь! Ты всё врёшь! Он слышит меня! Он всегда слышит меня! Всегда! Каждый день! Даже, если меня нет рядом!

– Тебя ли? – черноволосая девица ухмыльнулась. – Ты уверена?

Вереск была уверена.

Всё вокруг казалось пугающе знакомым. Она не сомневалась, что на подоконнике стоит кувшин с водой, а из окна виден край спортивной площадки и клён, которому в прошлом году спилили верхушку. Она знала, что ст'oит щёлкнуть выключателем и противно зажужжат лампы, а одна будет раздражающе моргать, и ничего с ней не сделаешь, потому что электрик в глубоком запое...