Последний долг
Шрифт:
Как только я укрыл Ката ветками, я подтащил стойку ближе, сгреб все пыточные приспособления со стола и разбросал их вокруг него. После пожара я не хотел никаких останков или напоминаний о том, что происходило в этом месте.
Отступив назад, я проверил свою работу, прежде чем направиться к подсобному шкафу, в котором хранились отбеливатель и бензин. Отбеливатель предназначался для крови, а бензин - для костров, которые мы иногда разводили здесь.
Борясь с остатками энергии в моем организме, я вылил остро пахнущий
Только после того, как каждый предмет и дюйм помещения были пропитаны жидкостью, я зажег спичку.
Отнеся камеру с последним признанием Ката к дереву на безопасное расстояние, я вернулся, встал у дверей и бросил насыщенное серой пламя на скользкий след бензина.
Ничего не произошло.
Пламя не вспыхнуло.
Бл*дь.
Мои руки сильно дрожали, когда я зажег еще одну спичку, позволив огню немного пожевать палочку, прежде чем бросить ее на блестящий пол.
Сработало.
Внезапный всплеск тепла и оранжевого цвета взорвался, пробежав рябью по проложенному мной жидкому пути, жадно поглощая трут, который я разложил.
Холодная ночь стала теплее, когда я стоял у входа и позволял огню разгореться крепче. Я не пошевелился, когда кожа моего отца загорелась. Запах горящих человеческих останков и запах дыма не прогнали меня прочь.
Я бодрствовал до тех пор, пока лес не окрасился красным от жара, а воздух не стал густым от сажи.
И я все еще стоял там.
Дым поднимался все выше в небо, закрывая луну и звезды.
Я стоял на страже, как дубы и сосны, наблюдая, как огонь медленно пожирает пол и стены, пожирает все на своем огненном пути, уничтожая сарай и его историю.
Наблюдая, как мой отец превращается в пепел, я не мог бороться с воспоминаниями о том, что я сделал. О растяжениях, переломах и боли, которые я причинил. Я согнулся пополам, и меня вырвало прямо на пороге. Интенсивность того, что я пережил, внезапно сокрушила меня. У меня не осталось сил игнорировать это.
Мне жаль.
Мне не жаль.
Он это заслужил.
Никто этого не заслуживал.
Спотыкаясь, я выбрался из горящего сарая, споткнулся и побежал трусцой через лес к озеру, где Нила была привязана к стулу для ныряния. Там я упал на колени, желая, чтобы прошлое исчезло.
Мое тело очистило себя. Смерть Дэниэля. Смерть Ката. Смерть моей матери. Кома Кеса. Инвалидность Жасмин. И пытка Нилы.
Всего этого слишком много.
Даже из моего убежища у воды я все еще чувствовал запах дыма. Послевкусие горения моего отца покрыло мое горло, и мои глаза защипало от пепла.
Запрокинув голову, я сердито уставился на луну.
У меня никогда не будет другого дня рождения, когда я боялся бы, что торт пропитан цианидом.
Меня никогда не отправят обратно в психиатрическую больницу и не будут держать
Мне никогда не придется беспокоиться о том, что Жасмин вышвырнут из Холла и оставят на произвол судьбы в одиночестве.
Я никогда больше не склонюсь перед желаниями ненормальной семьи.
Я свободен.
Кат свободен.
Те, кого я люблю и за кого боролся, свободны.
Чувствуя себя скорее животным, чем человеком, я не мог себя контролировать, когда на четвереньках подполз к кромке воды. Мои руки хлюпали по грязи, двигаясь как зверь. Я ахнул, погрузившись в ледяную воду. По пояс, потом по грудь. Я продолжал идти, пока грязь не превратилась в ил, скорее приветствуя, чем препятствуя.
Я продолжал идти.
Оставив землю и гравитацию, я погрузился в невесомость.
Я не пытался оставаться на поверхности. В тот момент, когда я перестал чувствовать дно под своими ботинками, я отпустил их. Я опустился ниже, погружаясь в холодную тьму.
Я бежал от всего, прятался в пруду.
Затаив дыхание, я почувствовал, как холод украл мою боль и голод, пропитав мои пропитанные кровью джинсы и покрытый сажей джемпер.
Когда вода была вокруг меня, я открыл рот и закричал.
Я кричал и кричал.
Я кричал так чертовски громко.
Я кричал за отца, свою мать, свою сестру и братьев.
Я кричал сам за себя.
Из моего рта выходили пузыри.
Соленые слезы смешались со свежей водой, и лягушки умчались прочь от моего эмоционального расстройства.
Я кричал, и кричал, и проклинал, и кричал, и только глубина могла слышать меня.
Я излил свое отчаяние, свою вину, свое состояние, свою лихорадку, свое измученное в сражениях тело.
Я погружался все глубже и глубже, позволяя своей пропитанной жидкостью одежде утянуть меня на темное дно. Листья растений щекотали мои лодыжки, из-под рубашки вырывались пузыри, а мои руки парили перед лицом, белые, как смерть, и такие же холодные.
Я сосредоточился на моем сердцебиении — единственный шум в огромном водоеме. По мере того как тикали секунды, оно замедлялось... успокаивалось. Сердце наконец нашло свой собственный ритм вдали от сегодняшних зверств.
Там, внизу, я нашел то, чего мне не хватало.
Прощение.
Только после того, как мои лёгкие стали гореть, я сбросил обувь и оттолкнулся от дна. Поток воды по моей коже очистил меня — не только от сегодняшнего вечера, но и от всего остального. Я сделал это не из забавы. Я сделал это из преданности тем, за кого нужно было бороться.
Я не был мстительным или злобным.
Я был оправдан.
Я был крещен заново.
Вырвавшись на поверхность, я жадно вдохнул, испытывая чувство возрождения. Моя усталость прошла, мои раны зажили, и я поплыл, чтобы оглянуться назад на тот путь, которым пришел.